— Ну что же вы, коммандер, — пожурил его Рамсботтом. — Зачем обижать девушку?
— Хватит с нас и одного старого ловеласа, — беззлобно парировал коммандер.
— Старого?! Позвольте, да я вас на несколько лет моложе! — воскликнул Рамсботтом.
Это было правдой, хотя Уильям и сам часто ловил себя на том, что воспринимает Рамсботтома старшим из двух компаньонов. Несмотря на седину и сухопарость, чувствовалось в коммандере что-то юношеское, почти мальчишеское. Как ни абсурдно, в свои шестьдесят он казался не слишком старым, а слишком юным и неопытным, чтобы отвечать на заигрывания девушек вроде Искусной Сказительницы. От него веяло неискушенностью — тогда как при виде упитанного Рамсботтома не оставалось сомнений, что он себе ни в каких удовольствиях не отказывает.
— Возможно, — неохотно кивнул коммандер, не слишком обрадованный напоминанием. — Но все равно вы старый греховодник, Рамсботтом, и рискуете преждевременно превратиться в обрюзгшего сластолюбца.
— Зато проживу жизнь в радости, — возразил Рамсботтом. — И если для этого придется в том числе и греховодничать, как вы выражаетесь, то и пусть. Я люблю женщин — они были созданы для мужчины, а мужчина для них, — жаль только, что они на меня не вешаются сами. Хотя мне не на что жаловаться, по правде сказать. Надо отдать должное этим Южным морям — пусть не все здесь гладко, но вот женщины — без обмана. У нас таких женщин днем с огнем…
— Ничего подобного! — вскинулся коммандер. — Эти женщины — просто самки. Бывают красивые, как и положено самкам. А вот наши — порядочные белые женщины, я имею в виду, — совсем другие.
— Смешно вас слушать. Честное слово, просто смешно. Другие! Абсолютно такие же. Единственная разница в том, что здесь их ничего не сковывает, вот и все. Здесь они естественные. И наши ведут себя так же, когда уединишься с какой-нибудь в уютной комнатке да после двух-трех бокалов портвейна…
— Чушь! Мерзкая чушь! — Задохнувшись от возмущения, коммандер резко зашагал прочь.
Рамсботтом проводил его насмешливым взглядом и подмигнул Уильяму.
— Кажется, я его расстроил, Дерсли.
— Определенно. Я давно заметил, он не любит, когда так отзываются о женщинах. — Уильяму и самому эти разговоры были не по душе. Он видел огромную разницу между Терри и этими непосредственными островитянками. При мысли о Терри внутри у него все озарилось, словно сумрачный пейзаж от летней зарницы.
— Наш бедолага коммандер женщин толком и не знает, он из этих, воздыхателей на расстоянии, — объяснил Рамсботтом. — Пока мы плыли на Таити, у нас была уйма времени на разговоры, и вот постепенно мы добрались до женщин, любовных дел и прочего, и коммандер рассказал мне свою историю… Хотя какая там история, ее целиком на одной открытке можно уместить. В общем, он влюбился в жену другого моряка — на Мальте, кажется, — и лишь раз отважился сказать ей слово, а потом сбежал и вздыхал издалека. Как я понял, супруг ее дрянной был мужичонка, и жене его жилось очень несладко, но, разумеется, наш коммандер ничего поделать не мог, только вздыхать издалека. Мужчины почему-то убеждены, что именно этого женщины и ждут, вот и вздыхают в свое удовольствие: «Ах, звезда моя, свет моих очей…» На самом деле женщинам нужно что-то посущественнее. Чтобы кто-то сидел по вечерам рядом с ними у камина, ложился с ними в постель, и если человек им нравится, то там он и окажется рано или поздно, и никаких воздыханий. В здешних краях, как я уже говорил, их ничто не сковывает. Посмотрят, положат глаз, повиляют хвостиком и подойдут сами: «Эй, ты мне нравишься, пойдем со мной». Наши делают то же самое, только условностей больше и не видишь товар лицом, так сказать. — Рамсботтом хохотнул.
Пропустив мимо ушей последние фразы, задевающие его романтическую влюбленную душу, Уильям поинтересовался, чем все закончилось у коммандера.
— Нет, он так ничего и не предпринял, — ответил Рамсботтом. — Ел себя поедом и сгорал от любви, как говорят в фильмах. Самое большее — возил ее фотографию в серебряной рамочке на дне своего моряцкого сундука. А может, и на это не отважился.
— Бедняга, — посочувствовал Уильям.
— То-то и оно. Знали бы вы, Дерсли, — вы уже достаточно взрослый, чтобы и самому это понимать, хотя, сдается мне, еще не поняли — сколько ненужного сочувствия расходуется на таких вот воздыхателей, которые называют женщину звездой, музой и ангелом, вместо того чтобы угостить ее хорошим ужином с вином и прижать к сердцу. А на самом деле воздыхателям, по-моему, большего и не надо. Хотели бы они настоящую женщину, из плоти и крови, а не звезду очей, пошли бы и завоевали. Да и женщина сама таких воздыханий долго не выдержит, хотя внимание незадачливого поклонника, что тут говорить, лестно. Им не до фанаберий. Захотели — получили.
Уильям рассмеялся:
— Мне кажется, вы упускаете суть, Рамсботтом. Вам просто не понять коммандера. У нас с ним тоже мало общего, но я его понимаю. Дело в том, что у коммандера есть некий моральный кодекс, против которого он не пойдет. Он может сколько угодно желать женщину, однако, если связь с ней противоречит кодексу, тут он пас.
— Похоже на то, — признал Рамсботтом. — Я понимаю, о чем вы. И все равно получается в конечном итоге, что свой кодекс он чтит больше любимой женщины. Вот и поделом, жаловаться не на что.
— Это еще как посмотреть. Его суженая не может быть с ним, потому что вышла за другого, и ничего с этим не поделать. Как тут не жаловаться?
— То есть вы верите в суженых?
— Да, — без колебаний ответил Уильям, сразу же подумав о Терри.
— Ну, тогда вы меня удивляете. В вашем возрасте пора бы уже…
— Возраст тут ни при чем!
— Может, и нет, — задумчиво протянул Рамсботтом. — Возраст без опыта ничего не стоит. Но я все же не верю в эту ерунду про одну-единственную, уготованную судьбой. Сомнительно мне, что с одной женщиной мужчина будет наслаждаться счастьем дольше пары месяцев. При этом вокруг пруд пруди других женщин — небось даже по соседним домам полдюжины наберется, — которые подошли бы ему ничуть не хуже. Коммандер же уперся в одну просто потому, что не смог ее заполучить, вот она и кажется ему лучше тех, которые более доступны. Все дело в недосягаемости — как с клубникой в декабре. У коммандера таких фанаберий в голове хватает — да и у вас тоже, я погляжу. У меня, к счастью, нет. А что в итоге? Коммандер, при всей его тяге к воздыханиям, женщин не любит, и они от него никаких радостей не видят. А я люблю, и они тоже не внакладе. Вы же, Дерсли, получается, середина на половину. Так что осторожнее, не прогадайте.
— В каком смысле? — ощетинился Уильям.
— Я видел вас с нашей общей знакомой Терри Райли. Не думайте, что у меня глаз нет. И родился я не вчера. Ничего не могу сказать, она девушка видная, таких поискать еще. Но вы все-таки полегче, полегче. И не берите пример с коммандера. Не надо этих «услад очей моих». Пользуйтесь тем, что дают, и не привязывайтесь.
— Но позвольте!.. — запротестовал Уильям.
Рамсботтом, однако, уже удалялся в кают-компанию, покачивая головой. Уильям за ним не пошел, остался на палубе думать о Терри и искать ее черты в рдеющих углях заката.
5
— А вот здесь, — капитан Преттель указал на другой берег лагуны, — живет англичанин.
Англичанин! Все заинтересованно оглянулись. Ни на одном из островков им пока не попадались соотечественники.
— Да-да, англичанин. Очень старый, очень. Может, помер уже. Зовут капитан Джари. Ему то и дело тупапау мерещатся. Он и сам вылитый тупапау.
В памяти Уильяма возникло какое-то смутное воспоминание. Что-то знакомое… И тут он словно перенесся в отцовский кабинет, где разбирал оставшиеся после дяди бумаги. Выцветший снимок с тощим стариком, и подпись дядиным почерком на обороте: «Кап. Стейвлинг на Манихики, только что услышал шаги тупапау на крыше. Последняя встреча. Никогда больше не видел беднягу капитана». У Уильяма засосало под ложечкой. Как давно и далеко это было, он и не чаял увидеть все чудеса воочию! А теперь он здесь. Но ведь фамилия капитана Джари, а не Стейвлинг… Тот, должно быть, давно умер. На этих островах какое-то засилье старых капитанов, которым мерещатся призраки, — с другой стороны, ничего удивительного, что моряки удаляются сюда доживать свои дни и со временем начинают видеть странные вещи. Может быть, заражаются суевериями от островитян, которые рассказывают всякие страхи о тупапау. А может быть, тупапау действительно существуют, и нужно просто прожить в здешних краях подольше, чтобы начать их видеть…
На острове насчитывалось не больше десятка хижин, но размерами выделялась одна — настоящее бунгало с проржавевшей металлической крышей, только очень запущенное. Да и сам остров казался каким-то потрепанным, в отличие от своих идиллических собратьев. Даже пальмы выглядели общипанными, хотя плодоносили, видимо, исправно, судя по внушительному грузу копры, дожидающемуся на берегу. Лагуна из лазурной превратилась в неприветливо-свинцовую, а кораллы торчали бесцветными грубыми обломками. Назывался этот нелюдимый остров Тапука. На песке чуть поодаль от тюков с копрой валялись три выставленные на продажу акульи туши с вычищенными и поставленными на распорки челюстями — словно зашлись сардоническим смехом, глядя на окружающую действительность. Как ни малолюден был остров, на берегу копошилось множество детей, которые плескались, ныряли и визжали во все горло. Обещанного капитана Джари среди островитян пока не наблюдалось, копрой занимался массивный туземец в хлопковых шортах и шоферской фуражке. Но когда Уильям и остальные сошли на берег, от бунгало с проржавевшей крышей отделилась и засеменила к ним какая-то фигура. Капитан Джари, больше некому. Весь его наряд составляли залатанные рабочие штаны, и впечатление он производил довольно отталкивающее — тощий как жердь, длинные седые лохмы и такая же борода, свалявшиеся седые волосы на груди. Капитан Преттель кинулся вперед обменяться рукопожатием, и старик тут же удалился с ним в бунгало, не удостоив троих незнакомцев даже взглядом. Как подтвердилось впоследствии, он их попросту не заметил. Компаньоны побродили по берегу, наблюдая за разгрузкой-погрузкой копры и за прыгающими в воде ребятишками, пока где-то через час не объявился принявший свою дозу спиртного Преттель и не попросил навестить старика в бунгало.