Из нее текла кровь.
«Но из пантомимной лошади кровь течь не может!» – сказал он себе, впервые сделав паузу на середине фразы.
Однако именно это и происходило!
Кровь текла из задней части... Больше того, коричнево-белый костюм лошади был разорван...
Нет!
Не разорван!
Он был разрублен!
Он был иссечен чем-то по диагонали – видимо, чертовски острым ножом.
Впервые голос Ли сорвался.
Вопли публики буквально глушили его.
Нет, но кому могла прийти в голову такая дурацкая мысль – убить пантомимную лошадь?
Бессмыслица какая-то!
Но Ли был так ослеплен театральными софитами, что за пределами сцены не видел ничего.
И в это мгновение прямо перед ним возникла огромная фигура. Она была одета во что-то, напоминавшее одежду викингов, а в руке держала огромный кривой нож, который в свете ламп вспыхивал, как неоновый. И снова Ли не сумел переработать информацию, поступавшую через его органы зрения в мозг.
В нем все еще продолжало жить убеждение, что кто-то разыгрывает перед ним специально подготовленную хитроумную хохму. Он думал, что перед ним Джек Шиллито – самый рослый член труппы, – одетый в костюм викинга, а нож – деревяшка, взятая в костюмерной.
К этому времени стихи уже высохли на устах Ли, и он, застыл как статуя, наблюдал, как викинг наносит лошади мощные удары своим чудовищным оружием. Передняя половина все еще пыталась удрать.
Удары ножа располосовали театральный костюм, как это делает повар, когда потрошит рыбу. Из задней части вывалились внутренности, иначе говоря, человек, сидевший в этой самой половине. Он покатился к ногам Ли.
Одного взгляда на лицо Альберта и на его выпученные глаза было довольно, чтобы понять – он мертв.
Тогда викинг кинулся к передней половине лошади, которая все еще пыталась бежать. Он перерезал ей горло, откуда на доски сцены посыпались клочья белой, как снег, капоковой ваты.
Викинг остановился в некотором недоумении, так как, вероятно, ждал потока крови.
Его смущение, однако, длилось недолго, нож снова сверкнул, и лезвие глубоко вошло в шею.
Челюсть лошади жевала воздух с каким-то хлюпающим звуком. Потом лезвие прошло еще глубже и там обнаружило тело Гарри. Лошадь дернулась и тяжело рухнула на сцену.
Викинг рванул к себе голову лошади, оторвал ее напрочь и обнажил голову самого Гарри.
Тот истошно завопил:
– Пожалуйста, не трогайте меня!.. Не трогайте... не смейте меня трогать!
Сверкнул нож.
– ...оставьте меня... Ox! – Крики Гарри прекратились также внезапно, как внезапно смолкает выключенное радио.
С мертвенно-белым лицом, с разноцветными ромбами, нарисованными вокруг глаз. Ли стоял в своем костюме Арлекина и глядел на тот хаос, который разверзся вокруг него.
Шок был так силен, что он даже не услышал голоса где-то в затылочной части черепа, который кричал ему:
– Беги! Беги!
Большой Джек Шиллито, все еще в своей длинной женской одежде, включавшей множество нижних юбок, оставшейся от уже сыгранной в пантомиме роли молодящейся дамы, вприпрыжку мчался через сцену. С помощью грима он изобразил на своем лице некую карикатуру на женщину – страстные ярко-красные губы, нарумяненные щеки, сверкающие в свете ламп наклеенные ресницы, толстые, как ноги паука. Теперь он мчался, задрав юбки до колен, сверкая оборками и кружевами панталон.
Он бежал отчаянно, ища место, где можно было бы скрыться от преследователей.
За ним гнались двое мужчин. У них был вид диких варваров. Они ржали как лошади, наслаждаясь погоней. Один из них помахивал огромным топором.
Джек, отпихивая ногами свои юбки, пытался перелезть через кровать, оставшуюся за кулисами от уже сыгранной пантомимы.
Продолжая дико хохотать, один из преследователей ударил Джека в челюсть, от чего тот плашмя рухнул на постель. Возбужденно сопя, дикарь упал на предполагаемую даму и принялся рыться в ее бесчисленных юбках и панталонах.
Ли медленно-медленно повернул голову. Ему казалось, что если он будет двигаться не спеша, то его не заметят те люди, которые сейчас убивали зрителей в зале и музыкантов в оркестровой яме. Он видел, как прямо перед ним какой-то человек пытается взобраться на сцену из оркестровой ямы. В одной руке он держал трубу, которая в свете софитов отливала желтой медью. Труба была вымазана кровью от мундштука до клапанов.
Человек хохотал так, будто был смертельно пьян. В другой руке он держал запятнанную кровью кувалду. На мгновение он остановился, чтобы прижать трубу к губам. Звук, который издала труба, был чудовищно фальшив, но он явно отражал триумф победы и дикое наслаждение убийствами.
Единственной общей чертой, которая роднила всех этих людей, была татуировка на верхней губе и на подбородке, состоявшая из синих полосок, которые говорили, что искусственные бороды эти люди предпочитают натуральным.
Ли снова мигнул. Мужчин с перерезанным горлом выкидывали из лож прямо на сцену. Женщин же тащили за волосы. Их чепчики волочились за ними на своих длинных лентах.
Дикарь перестал дудеть в трубу. Он повернулся, и его сверкающие медвежьи глаза уставились на Ли Бартона.
Тут Ли понял все. Он снова посмотрел на синюю татуировку нижней половины лица дикаря. Значит, вторжение все же состоялось. Синебородые пришли.
Шок парализовал мышцы Ли Бартона. Он не мог даже сдвинуться с места. И когда Синебородый отшвырнул трубу в сторону, а сам, радостно скалясь, стал медленно приближаться к нему, подымая свой молот для удара, Ли стоял как мраморная статуя.
2
– Почему мы стоим?
Джад поковырял лед на окошке кареты и выглянул наружу.
– Это перекресток у Баривуда. До города еще больше мили.
Сэм Бейкер откинул одеяло и встал, чтобы выглянуть в небольшое окошко, вделанное в дверь дилижанса.
– Держу пари, сугробы забили дорогу впереди?
– Надеюсь, вы ошибаетесь, – сказала одна из пассажирок. – Мой брат должен встретить нас на торговой площади ровно в десять.
Сэм высунулся в окошко, прищуривая глаза, так как снежинки их тут же запорошили. Он услышал, что наружные пассажиры о чем-то разговаривают очень тихими голосами.
И тут же понял: случилось что-то плохое.
– О Боже!
– Что случилось? – спросил Джад.
– Черт, – выругался Сэм. – Будет лучше, если ты увидишь сам.
Он открыл дверь и вылез в глубокий снег. Пейзаж был сюрреалистичен до предела.
Казалось, этой вьюжной ночью на небе расцвели розы.
Желтые, оранжевые, розовые, красные, темно-красные. Они качались над городом, который лежал совсем близко.
– О Господи, спаси и охрани нас, – еле выговорила еще одна пассажирка, выглядывая из окна. – Это же пожары, Мэри. Город весь горит.
3
Бежать было некуда. Прятаться было негде. Столько-то Ли понимал.
Синебородый, который срывал с Джека Шиллито его пантомимные юбки и панталоны, дико разозлился, обнаружив под ними мужчину. Через несколько секунд Джек жутко закричал, вскочил, рухнул опять на постель и стал в агонии кататься по ней. Синебородый же ухмылялся, поглядывая на кровавый кусок, который он сжимал в кулаке. Он тут же отшвырнул его, сорвал с Джека белокурый парик и перерезал артисту горло.
А в это время Ли медленно отступал перед приближающимся к нему дикарем с кувалдой в руке.
Он почти перестал дышать. Только сердце колотилось так, будто хотело выскочить из грудной клетки наружу.
Все, что сейчас видел Ли, сводилось к молоту, который должен был обрушиться на его голову, расколов ее, как зрелую тыкву.
Он сделал еще один шаг.
И тут какой-то инстинкт заставил его взглянуть себе под ноги.
В ту же секунду в голове Ли мелькнуло воспоминание о совсем другой сцене из пантомимы.
Злой волшебник Альбазар смеется и дважды топает ногой. И тут же исчезает из глаз в облаке дыма со словами:
– Я отправляюсь в страну, куда смертные не посмеют за мной последовать.
Под ногами Ли находилась благословенная крышка люка. Он быстро дважды топнул по ней. Синебородый уже взмахнул своей кувалдой.
Вспышка яркого света. Белое облако дыма. Ли упал вниз с такой скоростью, что его сердце застряло где-то в глотке. В тускло освещенном подвале ориентироваться было трудно.
Старый Билли, ответственный за работу люка, остановился и поднес ко рту горлышко бутылки с джином. Он скривился.
– Эй, Арлекин... люк-то – он не про тебя... Он для гребаного волшебника, вон оно как! А что там наверху делается? Похоже на гребаный дурдом...
– Билли...
– Надрались как лягухи, мать их... а еще гребаное Рождество...
– Билли! – Ли схватил старика за лацканы пиджака и притянул к себе.
– Эй, ты это дело бросай, гребаный...
– Билли, слушай! Тебе надо отсюда выбираться!
– Брось, не трепись. Тоже небось надрался?
– Билли, они там всех подряд убивают. Тебе надо спрятаться.
Над их головами раздались мощные удары.
– Что в тебя трахнуло! Это ж пушки! Что случилось, Арлекин?
– Тебе надо найти, куда спрятаться. Нет, не здесь... Отсюда надо уходить. О Боже! Ищи, куда спрятаться, Билли. Нельзя дать себя убить.
– А ты куда, Арлекин?
– Мне надо к Гейнсборо. Там моя жена. Надо убедиться, что она жива.
Но в его мозгу уже зрело ужасное предположение.
4
– Куда же вы уходите? – крикнул кучер дилижанса. – Вы же свои мешки позабыли. Эй!
Сэм и Джад даже не ответили. Им не нужно было и сговариваться. Как только они увидели Кастертон в огне, им все стало ясно. Вторжение началось. Они знали: до города необходимо добраться как можно быстрее.
Сейчас, когда дорогу замело, карета могла двигаться только очень медленно. Пешком быстрее. Конечно, если снег не станет слишком глубоким. Крупные разлапистые снежинки так и валили с неба.
Сэм понимал, что бежать по такому снегу нельзя. Но зато можно спрямить дорогу через поля.
Впереди горел город, бросая желтые и оранжевые отблески на белый покров снега.