– Да что вы, месье Мечников, – смущенно сказал Пастер, – какое из меня достояние всего человечества?
– Да, да, именно так – достояние всего человечества, – повторил Мечников. – Вы уже вошли в историю, изобретя процесс, уже названный по вашему имени «пастеризацией». Я не говорю о том, сколь много вы еще хорошего сможете сделать, если ваше состояние хотя бы немного улучшится. Так что последуйте моему совету и съездите в Константинополь. Не пожалеете.
– Да, месье Мечников, – сменил тему Пастер, – я хотел спросить вас о Константинополе… Разумеется, я туда обязательно съезжу. Но позвольте поинтересоваться – сведения, изложенные в вашем письме ко мне, поступили к вам именно оттуда?
Мечников, прищурившись, посмотрел на своего собеседника.
– Вы догадливый, месье Пастер, – покачав головой, сказал он. – А если я скажу, что «да» – это что-нибудь изменит?
– Ничуть, – ответил Пастер, – но я хотел бы знать – если эти господа такие умные, то для чего им понадобились наши с вами скромные познания?
– Как вам объяснить, месье Пастер, – задумчиво произнес Мечников, – я, например, понимаю это так, что мы с вами ученые – в смысле исследователи. А там, в Константинополе, в основном практикующие врачи, пусть и даже очень высокого класса. Теоретическую часть вопроса они, разумеется, знают, как знают и то, каким образом и против каких возбудителей необходимо применять тот или иной препарат. Наша же с вами задача – усвоив опережающую наш век теорию, экспериментальным путем создать те технологии, которые необходимы для их массового внедрения в жизнь. Что вы, к примеру, скажете о лекарствах, способных побороть такие страшные и неизлечимые болезни, как чума, туберкулез, брюшной тиф или, к примеру, дизентерия?
– Скажу, что это просто замечательно, месье Мечников, – кивнул головой Пастер, – кстати, именно об этом вы мне и писали. Вопрос только в том, каким образом этого можно добиться?
– Я постараюсь вам все объяснить, господин Пастер, – ответил Мечников, – но для начала скажите мне, вы все же собираетесь принять мое приглашение работать в нашем институте или нет?
– А что, это так важно? – насторожился Пастер.
– Для меня нет, – ответил Мечников, – но ведь и я тоже связан некими обещаниями не разглашать деталей наших работ перед посторонними людьми.
– Ваш император собирается держать в тайне такие лекарства? – с возмущением воскликнул Пастер. – Но это же возмутительно и даже преступно.
– Ничуть не собирается, – ответил Мечников, – лекарства будут продаваться всем желающим и по вполне умеренной цене. Чем больше мы будем производить, тем ниже будет цена. Институт микробиологии – это не только исследования, но и их внедрение в практику, в том числе и по всему миру. Могу вас в этом уверить.
– Ну, хорошо, – сказал Пастер, немного успокоившись, – можете считать, что я уже дал согласие. И что же дальше?
– А дальше, месье Пастер, – ответил Мечников, – я предложу вам для начала заняться исследованием плесневых грибков из рода пенициллум. Вы ведь, кажется, несколько лет назад уже занимались вопросами грибкового брожения? Видите ли, все дело в том, что от сотворения мира плесневые грибы и бактерии являются, если так можно сказать, естественными врагами, конкурентами в деле потребления мертвой органики. И эту их вражду мы и будем использовать в борьбе с болезнями. Выделяемый грибками полезный агент нужно будет обнаружить, выделить, очистить, и установить его терапевтическую дозу для применения. Процесс, конечно, кропотливый, но очень важный и интересный. Если вам будет угодно, то пройдемте в лабораторию, я уже начал эксперименты по этой теме.
– Пойдемте, месье Мечников, – сказал Пастер, – мне весьма любопытно посмотреть на то, чего вам уже удалось достичь.
15 (3) декабря 1877 года. САСШ. Вашингтон
Подполковник СВР Николай Викторович Ильин
Позавчера я прибыл в Балтимор на борту парохода «Эндрю Джексон». Конечно, быстрее было бы использовать один из наших кораблей, но мы решили, что незачем ради одного меня гонять «Перекоп» или «Смольный». Да и ни к чему преждевременно смущать неокрепшие умы северян видом наших кораблей.
Ничего, вот когда начнется то, что неизбежно должно начаться, то они еще насмотрятся на корабли из будущего. А пока я из Гуантанамо отправился поездом в Гавану, оттуда – на «Королеве Изабелле» в Чарльстон, где я совершил неофициальный визит на Кайаву. После чего отплыл из Чарльстона в Балтимор на этом самом «Эндрю Джексоне», названном в честь еще одной сволочи, на чьей совести депортация индейцев чероки и «Тропа слез», на которой погибло три четверти членов этого племени.
При входе в гавань я успел полюбоваться фортом Мак-Генри, тем самым, героическая оборона которого вдохновила Френсиса Скотта Ки на написание «Звездно-полосатого знамени», которое в будущем станет гимном США. А потом в этом же самом форте, в холоде и голоде, внук Ки без всякого суда безвинно отсидел больше года только за то, что он рискнул критиковать политику Линкольна. Так сказать, еще одно подтверждение тезиса о том, что демократия есть диктатура демократов.
В Балтиморе я решил не задерживаться, а выехал немедленно по железной дороге в Вашингтон, благо расстояние между ними всего лишь какие-то сорок километров. Конечно, комфорт был весьма относительным – сиденья в первом классе были мягкими и покрыты бархатом, но удобными я бы их не назвал. А еще поезд немилосердно трясло всю дорогу, и в вагоне сильно воняло угольным дымом, несмотря на наглухо задраенные окна.
Но, как бы то ни было, часа через два поезд прибыл на вашингтонский Балтиморско-потомакский вокзал, откуда извозчик довез меня до знаменитого отеля «Вормли». Вообще-то я не любитель дорогих гостиниц, но в данном случае, как говорится, положение обязывало. Все-таки я нахожусь здесь не как Коля Ильин, а как подполковник Николай Викторович Ильин, специальный посланник правительства Югороссии. Так что приходилось соответствовать.
Впрочем, гостиница оказалась достаточно комфортабельной – даже чересчур, потому что пуховая перина на кровати под балдахином была слишком мягкой для человека, который привык к походным условиям. Конечно, туалета в привычном для меня виде не наблюдалось – вместо него была ниша, где располагался рукомойник и стоял ночной горшок с крышкой. Зато обед в гостиничном ресторане оказался весьма и весьма вкусным. Тут я не только впервые попробовал самый настоящий суп из черепахи, но также отдал должное и жаркому, и овощам, и крем-брюле, поданному на десерт. А коллекция портвейна привела даже такого его знатока, как ваш покорный слуга, в настоящий восторг.
И сам Джеймс Вормли, хозяин гостиницы, который, как ни странно, оказался самым настоящим негром, заглянул ко мне, чтобы осведомиться о самочувствии дорогого гостя и заверить, что любые его, то есть мои, желания будут немедленно исполнены.
Проведя ночь в гостинице, на следующее утром я первым делом наведался в российское посольство, которое в данный момент представляет также и Югороссию. Впрочем, «посольство» оказалось не более чем домом Николая Павловича Шишкина, посланника Российской империи в Вашингтоне. При этом часть дома была переделана в приемную посланника и использовалась в служебных целях. Как только я вошел, ко мне сразу же обратился некий молодой человек, говоривший по-русски с ярко выраженным немецким акцентом. Когда я представился, то он сразу побежал за Николаем Павловичем. Через пять минут в комнату вошел коренастый человек в партикулярном костюме и пенсне.
– Николай Викторович, голубчик! – радушно сказал он. – Добро пожаловать в Вашингтон! А я, грешным делом, ожидал вас только вечером…
– Мой пароход пришел в Балтимор на день быстрее, так что я прибыл в Вашингтон вчера днем. Пока я вселился в гостиницу, пока то, пока се… Ведь приемные часы у вас, как мне сообщили, с утра. Не хотел вам с супругой мешать.
– Для вас, Николай Викторович, – воскликнул Шишкин, – мой дом всегда открыт, тем более что не удосужился я еще жениться, хотя, конечно же, уже давно пора это сделать… Сейчас мы с вами первым делом пообедаем, повар у меня даром что местный негр, страсть как хорошо готовит французские блюда. Да, если вы все же предпочитаете русскую кухню, то и ее он тоже знает довольно хорошо. Кстати, вы уже связались с Президентским особняком?
– Еще вчера я послал им известие о своем прибытии, – ответил я, – и мне назначили встречу на завтра, в одиннадцать часов, после чего запланирован торжественный обед. А вас не пригласили? Ведь вы – и наш представитель в этом городе.
– Дорогой Николай Викторович, – пожал плечами посол Российской империи, – конечно, согласно дипломатическому протоколу, меня, разумеется, тоже должны были пригласить. Но, увы, никакого приглашения я не получил. Ну да шут с ними, с этими американцами, давайте пойдем ко мне и вместе отобедаем.
Обед был и вправду хорош. На стол подали русскую тройную уху, пусть даже и из местной, американской рыбы: трески, морского окуня и американского осетра, и русские же расстегаи, а также утка à l’orange, немецкий хлеб, и салат с яйцом и кукурузой, и французские пирожные… После обеда мы с хозяином расположились в курительной комнате с рюмками привезенного мною крымского коньяка и с ароматными кубинскими сигарами в зубах, из коробки, купленной недавно в Гаване. Курить-то я бросил, но вот хорошей сигаре я до сих пор не могу сказать «нет».
– Николай Павлович, – наконец-то спросил я, – вам в Госдепартаменте не передавали никаких бумаг для Югороссии?
– Николай Викторович, – ответил Шишкин, – пока что мне передали лишь свидетельство о ратификации договора между Югороссией и САСШ. Текст этого договора так и не был мною получен, несмотря на многократные запросы и даже телеграммы от самого канцлера Тамбовцева. Вот оно, кстати, – и он передал мне конверт.
– Спасибо, Николай Павлович. Посмотрим, что будет завтра, – сказал я и усмехнулся, – и, кстати, я хотел бы оставить у вас вот это…
С этими словами я передал ему рацию и зарядное устройство к ней, работающее на солнечных батареях, и добавил: