– Иниго, а ты не жалеешь о том, что тебе еще нет и восемнадцати, а ты уже повидал столько крови, горя и смертей?
На что тот, хмуро улыбнувшись, сказал:
– Лейтенант, я вам обещаю – победа будет за нами! Пусть через год, через два, через столько, сколько надо. Но она будет…
И вот он стоит передо мной, Иниго, возмужавший, немного облысевший, зато поджарый, мускулистый и подтянутый, с лихо закрученными усами.
– Командир! – закричал он и обнял меня так, что у меня затрещали кости.
– Иниго! Какое приятное совпадение, – радостно воскликнул я, с трудом высвобождаясь из его медвежьих объятий.
– Да нет, не совпадение, – улыбнулся Иниго. – Сам подполковник Семмс попросил меня встретить вас, перед тем как отбыть туда, куда и нам велено подтянуться в ближайшее время. Вот, почитайте.
«Интересно, – подумал я, – значит, Оливер Семмс уже подполковник…» Я спросил у своего старого фронтового друга:
– А ты сейчас в каком чине, Иниго?
– Меня недавно во вторые лейтенанты произвели, – гордо произнес Иниго, подкручивая ус.
– Значит, мы с тобой практически в одном чине… – сказал я и вскрыл конверт.
В нем лежала записка следующего содержания:
Джеймсу О’Нилу Стюарту.
Дорогой мой Джимми,
Иниго введет тебя в суть дела. Ожидаю тебя в начале февраля в пункте назначения.
Я внимательно посмотрел на Иниго и покачал головой:
– А вот теперь, друг мой, давай рассказывай мне всё и поподробнее.
– Хорошо, – ответил Иниго. – Только вот здесь, прямо на причале, разговаривать как-то не совсем удобно. Поскольку у вас мало багажа, то давайте зайдем куда-нибудь и перекусим. Тут поблизости есть довольно неплохой ресторанчик, и я заказал там отдельный кабинет. Обещаю, что все расскажу вам за ужином.
И вот передо мной стоит неплохой бифштекс из хорошей для Кубы говядины, а также стакан холодного пива, которое кубинцы, похоже, варить так и не научились. Официант, который все это принес, поинтересовался – не надо ли чего еще сеньорам. Узнав, что сеньорам пока ничего не надо, он вежливо поклонился и ушел, прикрыв за собой дверь в кабинет, после чего Иниго заговорщицки подмигнул мне.
– Командир… – произнес он.
– Зови меня просто Джимми, Иниго, – перебил я его.
– Джимми… – Иниго нервно облизал губы и невольно понизил голос: – На востоке Кубы у города Гуантанамо сформирована новая армия Конфедерации и уже создано ее временное правительство.
Услышав это, я обалдело уставился на него и произнес:
– Интересно, Иниго… Если бы не первое и не второе письмо майора Семмса, я бы подумал, что это глупый розыгрыш.
– Нет, это не розыгрыш, Джимми, это все так и есть, – уверенным голосом сказал мне Иниго. – Конфедерация действительно возрождается. Президент Дэвис и правительство уже находятся на ее временной территории, у города Гуантанамо на востоке Кубы. Наша армия воссоздана, обучена и оснащена нашими друзьями-югороссами. Большая ее часть уже отбыла на остров Корву – есть такой остров на португальских Азорах, – где ее готовят к ее первому боевому применению.
– Против янки? – с надеждой спросил я.
– Нет, – покачал головой Иниго, – связываться с янки нам пока еще рановато. Первым делом мы поможем ирландским патриотам освободить Ирландию от англичан. Поэтому мы официально и именуемся Добровольческим корпусом.
Я задумался, но, вспомнив рассказ Сэма Клеменса, сказал:
– Слышал я недавно про то, что англичане учинили недавно в Корке. До боли напомнило художества янки у нас на родине. Кроме того, это позволит нашей новой армии получить боевой опыт.
– Именно так и сказал нам президент Дэвис, – кивнул Иниго. – А в свою очередь наши ирландские друзья потом поддержат нас при освобождении Дикси. ыИ, конечно, не только они, но и югороссы тоже. Джимми, они не любят янки больше, чем мы с тобой. Приговор всей этой федералистской сволочи уже вынесен и обжалованию не подлежит. «Мене, текел, фарес» – и все тому подобное.
Выслушав то, что сказал мне Иниго, я задумался. О югороссах я раньше довольно много читал в британской прессе, которая представила их исчадиями ада, поскольку, увы, пресса в Глазго мало чем отличалась от Флит-стрит. Но даже через газетное вранье мне было понятно, что эти самые югороссы сначала с налета захватили Константинополь, а потом так же, в коротком, но жарком бою уничтожили британскую эскадру в Пирее, после чего солнце Британской империи стремительно стало закатываться. А потом и Сэм кое-что рассказал мне о том, что он повидал в Югороссии во время своей поездки в Константинополь. И если эта неодолимая сила сейчас на нашей стороне, то…
Я не колебался ни секунды.
– Отлично, Иниго, – произнес я, – я согласен.
– Ну, вот и хорошо, Джимми, – воскликнул мой старый друг. – Тогда мы с тобой завтра утром выезжаем в Гуантанамо. Там нам, из числа таких же опоздавших, как и ты, предстоит сформировать четвертую батарею артиллерийского дивизиона Добровольческого корпуса. Тех, кто уже успел приехать, сейчас тренируют югоросские инструкторы. А вскоре после того, как ты прибудешь в Гуантанамо, мы все вместе отправимся на Корву, где получим пушки и все необходимое для войны.
– Все это, конечно, замечательно, только при чем здесь я? – недоуменно поинтересовался я.
Иниго ничего не сказал мне, лишь улыбнулся и протянул еще один конверт.
«У него что, – подумал я, – все карманы набиты подобными посланиями?»
В конверте, на котором было написано мое имя, находилась комиссия капитана армии Конфедерации, подписанная лично президентом Дэвисом, и письмо от генерала Форреста, с приказом о назначении меня командиром этой самой четвертой батареи. «Чудны дела твои, Господи!»
23(11) января 1878 года. Петербург. Аничков дворец.
Штабс-капитан Николай Бесоев
Никогда бы не подумал, что свадьба моя состоится в далеком прошлом и невестой моей станет шотландка британского разлива. Но что случилось, то случилось.
Если честно, то Энн – Аня – понравилась мне сразу. Рыжеватая, конопатая, в меру рослая и стройная. Характер, конечно, у нее далеко не подарок, но и мне тоже порой вожжа попадает под хвост. Может быть, и это тоже нас сблизило – ведь недаром говорят в народе: муж да жена – одна сатана.
Неделю назад было устранено последнее препятствие для нашей свадьбы – Энн перешла в православие. Как известно, для христиан других конфессий не требуется обряд крещения в купели – вполне достаточно и миропомазания.
Обряд бракосочетания решено было совершить в Казанском соборе, причем посаженым отцом у Ани вызвался быть сам канцлер граф Игнатьев, а посаженой матерью – ее бывшая хозяйка, великая княгиня Мария Александровна, по этому случаю прикатившая из Константинополя. А император Александр Александрович шепнул мне, что в соборе его не будет – не по чину, а вот на мою свадьбу в Аничков дворец он обязательно заглянет. К сожалению, один – его неразлучная Минни сейчас находилась в Югороссии со своими сыновьями.
Когда же я объявил об этом Ане, она от удивления даже на время потеряла дар речи. А потом, когда пришла в себя, то даже запрыгала от восхищения, как маленькая девочка.
– Любимый! – воскликнула она. – Как это здорово! Вот бы видели меня мои бедные родители! Жаль, что мой брат не сможет быть на нашей свадьбе…
Я знал от Александра Васильевича Тамбовцева, где и зачем сейчас находится Роберт Мак-Нейл, и потому не стал ничего рассказывать Ане о ее брате. Пусть привыкает – в конце концов, она скоро станет женой офицера специальной службы, который в любой момент может по приказу командования отправиться к черту на кулички неизвестно на какой срок. Мне вспомнились мои старшие сослуживцы, которые, узнав о предстоящей командировке в очередную «горячую точку», начинали с ходу вешать лапшу на уши своим супругам, сообщая им о том, что их, дескать, отправляют в подшефный колхоз на уборку картошки. А те, уже знающие кое-что о службе своих мужей, лишь поддакивали, тайком смахивая слезы.
Такая вот «веселая» жизнь предстоит и Ане. Только я об этом ей не скажу пока ни слова. Не буду огорчать в такой радостный момент ее жизни. Она женщина умная и все потом поймет, если уже не поняла. Я вспомнил, какими глазами она смотрела на меня, когда я как-то разоткровенничался и начал ей рассказывать об одной своей командировке. Тут же я заткнулся и стал целовать ее щеки, соленые от слез.
Но не будем о печальном. Как кошмар пролетела неделя подготовки к свадьбе. Парадный мундир у меня был уже построен, я нацепил на него все свои награды, немного пожалев о тех, из прошлого, которые остались у меня дома в двадцать первом веке.
Но и без того у меня было на что поглядеть. Некоторые гвардейские офицеры из свиты императора, которые поначалу косились на меня как на плебея, затесавшегося в их стройные ряды, увидев меня при полном параде, прикусили свои язычки и больше не говорили мне разные колкости. К тому же кое-кто из них имел возможность присутствовать в тире во время показательных стрельб из пистолета, которые я провел по просьбе императора, и настолько впечатлился от всего увиденного, что желающих дерзить мне изрядно поубавилось.
В Казанском соборе на нашем венчании пел хор певчих из Александро-Невской лавры, а службу вел сам митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский и Финляндский Исидор. Это был почтенный старец с немного дребезжащим, но еще сильным голосом и строгим взглядом. Он совершал обряд венчания строго, так что Аня, и без того впавшая от волнения в ступор, чуть было не грохнулась в обморок. Она вдруг стала путать русские слова, хотя уже неплохо говорила по-русски, и стоящая за ее спиной с венцом в руках великая княгиня Мария Александровна шепотом по-английски подсказывала Ане – что она должна произнести в тот или иной момент.
Скажу честно, несмотря на то что мне за мою, прямо скажем, довольно не скучную службу пришлось побывать во многих переплетах, чувствовал я себя тоже весьма неуютно. И когда, после того как венчание закончилось, я под руку с Аней вышел из собора на свежий морозный воздух, то почувствовал, что по моему лицу и спине течет ручьями пот. Кто-то набросил на мои плечи шинель, на Аню, тоже раскрасневшуюся от полноты чувств, мягкую соболью шубу.