И целых часа два она мне обстоятельно отвечала на все мои вопросы – про жилье, про еду, про школы, про отдых… Все это было похоже на сладкий сон, тем более я помнила, как мой муж описывал Константинополь во время его первой поездки в те места. И когда я сказала про это Надежде, та ответила:
– Да, ты права, раньше все было по-другому. Ведь я хорошо знала Константинополь, когда он еще был турецким Стамбулом. Я хоть и испанка, но мы с отцом там жили несколько лет. А день, когда город освободили югороссы, мне особенно врезался в память – в этот день к нам в дом ворвались несколько турок, которые убили моего отца, и, увидев меня, решили надо мной надругаться. Но югороссы спасли меня – именно таким образом, кстати, я познакомилась с будущим мужем. Моими спасителями были он и его солдаты. Но это совсем другая история. А уже через пару недель город было не узнать, и сейчас это – если и не рай на земле, то все равно, наверное, лучший город мира…
Потом мы еще долго болтали о том, о чем обычно говорят женщины. То есть ни о чем. Надежда расспрашивала меня о родах, о кормлении детей, даже призналась мне, что ей немного страшно. Потом мы с ней прошли на кухню, и она приготовила мне настоящую русскую еду, «пусть и с испанским акцентом», как она мне сказала с улыбкой. А после великолепной трапезы я наконец-то задала вопрос, который меня так давно тревожил:
– Надежда, скажи, а вот почему все югороссы… другие? Не такие, как мы. Я даже не про технические чудеса, как эти самодвижущиеся повозки или вот эта крутящаяся штука, – и я показала на нечто, от которого исходил освежающий поток воздуха, – о которых я раньше и не слышала. – Но муж рассказывал мне о них только хорошее, да и мне с ними весьма комфортно.
– Оливия, – засмеялась моя новая знакомая, – для меня это тоже было в свое время весьма странно. И до сих пор для меня многое непривычно, хотя, конечно, к хорошему привыкаешь быстро. Так вот, все равно ты это рано или поздно узнаешь – да, они русские, но они пришли из будущего. Далекого будущего.
– Надежда, ты, наверное, шутишь! – от удивления я даже вскочила со стула.
Та посмотрела на меня с улыбкой и ничего не сказала. Я лихорадочно прокрутила в голове все, что уже успела увидеть и услышать, и все, о чем написал Сэм, и вдруг поняла – скорее всего, так оно и есть. Я спросила:
– Надежда, а почему югороссы поддержали южан?
Та чуть смутилась, потом сказала мне:
– А потому, что у них есть одна общая черта – ярко выраженное чувство справедливости. Нет, они против любого рабства. Но они и против того, как американский Север поступил с Югом.
– Да, это, конечно, было ужасно, – согласилась я, – мне уже пришлось слышать от мужа про Джимми Стюарта, с которым он плыл из Ирландии в Нью-Йорк. И я даже прочитала его статью для «Южного Креста».
Лицо Надежды приняло заговорщицкое выражение.
– Оливия, – прошептала она мне, – а ты хочешь прочесть книгу, написанную намного позже, в двадцатом веке, про события на Юге во время и после войны, увиденные глазами женщины?
– Конечно, очень хочу! – воскликнула я.
Надежда прошла на минуту в дом и вернулась с книгой в странной бумажной обложке. Я первым делом обратила внимание на невиданное мною раньше оформление, а потом увидела год издания – 2010 – и обомлела. Называлась эта книга «Gone With The Wind» – «Унесенные ветром».
А Надежда с улыбкой посмотрела на меня и сказала:
– Ты можешь взять эту книгу с собой, я ее уже прочитала.
Впрочем, времени на чтение у меня так и не нашлось. Надо было заниматься детьми, отделить вещи Сэма от моих и девочек – в Хартфорде я совсем забыла, что нам придется на какое-то время расстаться… Без Летисии я бы, наверное, не справилась. А еще мы пошли в гости к Родриго де Сеспедесу, дальнему родственнику Летисии, а ныне – генеральному агенту югороссов на Кубе. И Сэм попросил его рассказать свою историю – как его обманул сенатор Паттерсон, как он отправился в Чарльстон и в результате попал в тюрьму, как его спасли…
Мне было мучительно стыдно за то, как с ним поступил представитель нашей законодательной власти. И вдруг я поняла, что это – еще одно подтверждение того, что Реконструкция, которую наши газеты представляли как возвращение Юга в цивилизованное состояние, на деле была ничем иным, как властью приехавших с Севера проходимцев над лишенными всех прав южанами.
Увы, время моего пребывания на Кубе пролетело очень быстро, и вот я у трапа огромного, полностью металлического, стремительного даже на вид корабля со странным названием «Колхида». Девочки с Летисией уже поднялись по трапу, а Сэм, не стесняясь, крепко обнял меня при всех. Потом, посмотрев по сторонам, он указал мне на стоящего недалеко от нас человека лет тридцати в военной форме.
– Ливи, милая, – сказал он мне, – познакомься. Это тот самый лейтенант Джеймс Стюарт, о котором я тебе рассказывал. Джимми, познакомься, моя жена Оливия.
Джимми поцеловал мне руку и галантно произнес:
– Сэм не удосужился рассказать мне – сколь прекрасна его супруга. Только я уже капитан, с вашего позволения…
Я чуть покраснела – красавицей я уж никак не являюсь, что бы там ни говорил мой муж – и ответила ему:
– Очень приятно, капитан Стюарт…
– Зовите меня Джимми, – сказал он.
– А вы меня Ливи, – кивнула я. – Похоже, мы с вами будем соседями по кораблю. Не соизволите ли вы составить мне компанию за обедом? А то у меня накопилось множество вопросов.
Джимми чуть замялся, но Сэм со смехом обратился к нему:
– Джимми, не бойся, Ливи не кусается. А я полностью уверен в добродетели моей любимой супруги, равно как и в твоей чести южного джентльмена, и полностью согласен с Ливи – ей будет весьма интересно услышать о жизни на Юге и о войне из первых уст. Я ей все рассказал, как сумел, но, боюсь, что многое забыл, да и вряд ли все описал в точности так, как это было на самом деле. Хотя свое обещание я исполнил – история твоя будет напечатана в ближайшем номере «Южного Креста», и его доставят вам на Корву через три-четыре дня, как именно, я так и не понял. А потом я и сам приеду к вам на остров.
Джимми поклонился мне и произнес:
– Миссис Клеменс, я сочту за огромную честь быть вашим компаньоном за обеденным столом. А сейчас позвольте откланяться – мои люди уже на борту, но мне, как командиру, нужно проверить, все ли в порядке.
Он отдал нам честь и пошел вверх по трапу. Я же попросила Сэма:
– Милый, дай мне слово, что на войну ты ни ногой.
Тот кивнул с несколько смущенным видом и стал меня поторапливать:
– Ливи, пора! А то корабль уйдет без тебя.
Я неохотно высвободилась от объятий моего любимого мужа и, то и дело оглядываясь, проследовала на борт корабля. Вскоре берег Кубы, уже ставший мне столь родным, стал уменьшаться в размерах, но Сэм, стоящий на причале, никуда не уходил. Покуда я могла его видеть, он стоял и смотрел нам вслед…
7 февраля (26 января) 1878 года. Рим. Латеранский дворец
Александр Стюарт, специальный посланник английской короны
Моросил мелкий холодный дождь, столь типичный для римской зимы. По дороге, ведущей к комплексу Латеранского дворца, брел одинокий путник, одетый в плащ от Бёрберри. Итальянский жандарм, сидевший в будке со шлагбаумом, лениво посмотрел на молодого человека и подумал, что в такую погоду сам он без крайней необходимости из дома бы не вышел, а этот – явно паломник – решил зачем-то именно сегодня посетить знаменитую Scala Santa – Святую лестницу, и Sancta Sanctorum – Святая Святых, комнату с мощами святых и с иконой, написанной святым Лукой с помощью ангела. Сам жандарм, несмотря на то что его работой было следить, кто именно идет в Латеран и зачем, уже не раз поднимался по Святой лестнице на коленях, как и положено истово верующему католику. На всякий случай он проследил за тем, как визитер направился не к входу в папский дворец, где, впрочем, несли вахту другие жандармы – чтобы его святейшество «уберечь от всяческих ему ненужных встреч». Тем более что, какие встречи «ненужные», решало итальянское правительство, а вовсе не сам папа, который фактически был пленником в своем же дворце.
Александр Стюарт – так звали молодого человека – действительно зашел в дверь, ведущую к Святой лестнице, прошел между несколькими швейцарскими гвардейцами в ярких разноцветных одеяниях и с алебардами в руках, рядом с которыми стоял какой-то человечек с весьма цепким взглядом.
Сюарт встал на колени на нижнюю ступеньку лестницы. Кроме него, паломников сегодня не было. Конечно, он пришел сюда с определенной миссией. Но Александр, недавно перешедший в католичество – религию своих предков из шотландского Аппина, – с верой в сердце и с постоянными молитвами, как и полагалось в таких случаях, медленно и сосредоточенно поднялся по лестнице на коленях. Это была та самая лестница, которая украшала когда-то дворец Понтия Пилата в Иерусалиме и по которой поднимался Спаситель, ведомый стражниками навстречу судилищу римского прокуратора и Своим Страстям.
Наконец, достигнув последней ступеньки, Стюарт встал на ноги. Колени болели – хоть мрамор лестницы и был покрыт чехлом из дерева, все равно этот подъем был нелегким… Далее он прошел в Святая Святых, чтобы помолиться мощам и иконе. У входа стояли два швейцарских гвардейца. Проходя мимо них, он сунул в руки одному из них конверт. Тот чуть кивнул – агенты итальянского правительства находились и среди этих святынь – одного из них он уже видел снизу, – поэтому вслух ничего сказано не было.
Конечно, его ожидали – сведения о его визите были переданы через кардинала Джованни Симеони, государственного секретаря его святейшества, – но в конверте была та самая условная фраза, которая была оговорена с кардиналом Симеони, который, в отличие от папы, имел несколько большую свободу передвижения. Открытым текстом там ничего сказано не было, на случай, если бы Стюарта обыскали жандармы.
Когда Стюарт вышел из Святая Святых, открылась неприметная дверь, и находившийся там швейцарец жестом пригласил его войти внутрь, после чего дверь вновь тихо закрылась.