– Ширам, сын Гауранга, – между тем громко вещал Хаста, – ты сказал правду, но ты сказал не все! Я желаю говорить с тобой с глазу на глаз!
Услышав голос, громко выкликавший его имя, Ширам остановился и оглянулся. Впрочем, его не слишком интересовало происходящее сейчас на улице. Ночная стража на стенах несла привычную службу с удвоенной бдительностью, а все прочие старались как можно меньше привлекать к себе внимание. Каждому из накхов отчетливо казалось, что Ширам желает убить именно его и непременно самым изощренным из тысячи известных ему способов. После заката вся крепость накхов была обшарена от крыши до самого глубокого подвала. Невеста саарсана исчезла, растворилась в ночи, будто и не было ее тут вовсе.
Ширам самолично осматривал одни покои за другими, пока вдруг не застыл у смертного ложа Мармара.
– Плащ, – выдохнул он.
Он повернулся к шедшим за ним воинам:
– Пропали и его плащ, и лук. Никто из нас не взял бы вещь мертвеца, ибо мертвые возвращаются за тем, что им принадлежит. Это Аюна, и она сбежала! Вы слышите меня, накхи? Изнеженная царевна сбежала из-под носа у сотен воинов! Чем мы смоем этот позор?
Он обводил немигающим взглядом лица собравшихся, и каждый, на кого падал этот тяжелый взгляд, хотел умереть прямо здесь, на месте. И как высокую милость готов был просить дозволения умереть, кинувшись в самую гущу боя.
– Мы должны найти ее и вернуть, прежде чем государь узнает о ее побеге…
Ширам задумался. Для того чтобы отыскать Аюну, следовало выбраться из собственной твердыни, окруженной городской стражей, как сахарная голова – осами. Конечно, дело может закончиться схваткой, но придется на это пойти…
Он вспомнил девушку, отчаянно похожую на своего брата, запустившую в него обручальным браслетом. Сейчас, когда все зашло так далеко и каждый новый шаг грозил неминуемой гибелью не только воинам, чья участь – вечный поединок со смертью, но и всей еще совсем недавно великой державе, – чего он ждал от этой девушки, чего хотел? Да, она была прелестна. Не так, как бывают хороши накхини, гибкие и сильные, будто виноградная лоза, черноокие или зеленоглазые, с резкими чертами лица. Золотоволосая Аюна казалась нежной и мягкой, цветком, который легко стоптать неосторожным шагом…
Но стоила ли эта красота всего того, что уже свершилось и неминуемо свершится вскорости? Что такое женская привлекательность? Надолго ли она переживает красоту цветка? Увянет и забудется, как и не бывало. Но все прежние мысли саарсана о новом мире, о едином народе, в котором не будет ни арьев, ни накхов, – все то, с чем он связывал будущую женитьбу, – неужели все это развеется по ветру? Еще недавно Ширам хотел лишь просить свою невесту о помощи – найти объяснение внезапной немилости государя. И вот теперь, как отсеченная голова, летящая наземь, все еще смотрит на бегущее тело, последним усилием желая понять, что происходит…
В этот самый миг внизу раздался громкий голос, зовущий его по имени, и на этот раз Ширам его узнал.
– Должно быть, боги услышали мои слова и шлют мне помощь, – тихо прошептал саарсан, дивясь, что в помощники ему Отец-Змей избрал жреца своего противника Исвархи.
Но уж точно не ему обсуждать причуды богов!
– Впустить жреца, – приказал саарсан. – Но только его одного.
Хаста с некоторой опаской глядел, как из-за зубцов боевой галереи выдвигается толстый брус и с него вниз опускается большая плетеная корзина на крепкой веревке. Наблюдая за ее спуском, он обдумывал, стоит ли громко возмутиться столь неподобающим важному жрецу способом перемещения в пространстве, как вдруг перед храмовой стражей появился молодой арий в роскошных бронзовых доспехах – должно быть, предводитель отряда чьих-то телохранителей.
– Ясноликий Киран, под рукой которого столичное войско, запретил пускать кого-либо в крепость наших врагов, – заявил он. – Будь то солдат, торговец или жрец!
– Мне нет дела до слов военачальников, как солнцу нет дела до криков осла. Мой повелитель там. – Хаста высокопарно простер длань в сторону чернеющего неба. – Лишь святейший Тулум имеет право отдавать мне приказы.
– Может, и так, – не унимался юнец в дорогих доспехах. – Но я получил приказ. И не позволю…
Хаста кивал в такт его словам, задумчиво втирая в руки подобающие жрецу маслянистые благовония. Потом, сняв с пояса изукрашенную флягу из тыквы-горлянки, откупорил ее и тремя глотками утолил жажду, едва удержавшись, чтобы не поперхнуться. Затем протянул флягу одному из храмовых стражей и приказал:
– Полей мне на руки – я касался земли, на которой было совершено преступление.
Стражник щедро плеснул из фляги в сомкнутые ладони жреца.
– Итак, я сейчас поднимусь в башню. Вы будете ждать меня здесь.
– Достопочтенный жрец! – резко напомнил о себе арий. – Покуда я не получу приказа от ясноликого Кирана или от самого государя, я не пущу тебя.
– Вот даже как?
Хаста широко улыбнулся:
– Что ж, не пусти. Вот тебе мои руки, держи их, и да поможет мне Исварха исполнить его волю.
Рыжеволосый жрец поднял руки, будто в молитвенном жесте, так что они едва не коснулись пламени одного из факелов, – и в тот же миг ладони Хасты вспыхнули. Шагнувший было к нему юноша в страхе отпрянул.
– Что ж ты? Держи! – как ни в чем не бывало предложил жрец, делая шаг вперед и протягивая горящие руки. – Ведь ты хотел меня удержать! Ты очень хотел!
Его голос утратил насмешливость и обрел силу:
– Этим пламенем, ниспосланным мне небом, я прокляну тебя и род твой! Да не взойдет на поле твоем семя! Да будут отныне плоды в садах твоих пристанищем червей! И вода в источнике да наполнится солью!
– Нет, нет! – в ужасе пятился ошеломленный арий.
Хаста встряхнул руками, и пламя погасло.
– Убирайся, выродок. – Не глядя на убегающего юнца, жрец молча направился к спустившейся на землю корзине, силясь за безучастностью скрыть глубокое удовлетворение.
Как же долго он мечтал прилюдно выкрикнуть эти слова арию… Но об этой его мысли не узнал никто. И вскоре скрип ворота возвестил о начале подъема.
Ширам бросился к раззолоченному жрецу и обнял его так, будто после долгой разлуки встретил любимого брата. Наблюдавшие эту встречу накхи замерли, не зная, что и подумать.
– Хаста, друг! Как я рад тебя видеть! Слава богам, ты здесь!
– Одному богу, храбрейший саарсан. Не забывай, что я все же представляю здесь властителя небес Исварху.
– Не беда, пусть даже и его. Пойдем! Может, хоть ты объяснишь мне, что происходит в столице…
– Честно говоря, – произнес Хаста, – я шел сюда с тем же желанием.
– В таком случае ты пришел зря, – нахмурился Ширам, выпуская жреца из могучих объятий. – Мне представляется, что в столице, во всяком случае в Верхнем городе и уж точно в Лазурном дворце, все сошли с ума. Ополоумели, одурели… Не знаю, как еще сказать. Утром Ардван встретил меня так, словно я плюнул на его тень. Я бы не позволил себе просить награду за то, что не раз и не два спасал его сына. Но с дворцовыми рабами говорят любезнее, чем он со мной! Чтобы найти объяснение этому, я отправился к своей невесте. Перед солнечным богом Исвархой она произнесла слова обета стать мне женой. Она приняла обручальные браслеты, такие же священные для каждого из накхов, как для арьев – двенадцатилучевой венец на твоей голове. – В голосе Ширама заклокотал утихший было гнев. – И что же? Прелестная Аюна сегодня швырнула мне их в лицо, требуя, чтобы я убирался прочь! Тем самым она оскорбила и Мать Найю, и Отца-Змея. Исварха свидетель – я был очень мягок! Любой другой накх просто отсек бы ей голову, не спрашивая, чья она дочь! – Саарсан на миг умолк, но все же продолжил: – А потом она сказала такое, от чего всякий мужчина, даже и дикий ингри, пришел бы в неописуемую ярость…
– Я не спрашиваю, что наговорила тебе эта вздорная девчонка… – начал Хаста, не скрывая любопытства.
– Не смей так ее называть! Как бы то ни было, она все же дочь государя и моя нареченная.
– Это, конечно, высокая честь – быть твоей нареченной. Но мне почему-то кажется, что она ее не оценила. И после этого ты хочешь, чтобы я не называл ее вздорной девчонкой?
– Да, я так хочу, – хмуро ответил Ширам.
– Как скажешь. Я буду именовать ее мудрой старицей. Так что же рассказала тебе мудрая старица?
Саарсан молча схватил Хасту за плечо и поволок за собой вниз по лестнице с крепостной стены.
– Ладно, ладно, я пошутил! Она не старица и не мудрая!
– Молчи! – цыкнул Ширам. И добавил куда тише: – Я просто не желаю, чтобы все прочие слышали о том, что моя невеста связалась с мохначом.
– Что?!
Накх притащил оторопевшего жреца во внутренний дворик к фонтану в виде многоглавой змеи.
– Она выкрикнула мне в лицо, что любит Аоранга.
Хаста изумленно поглядел на него, не веря собственным ушам. Конечно, он и сам пообещал дикарке Айхе прожить с ней год, но это был его личный подвиг. Но кто мог принудить дочь государя? Да, Аоранг не таков, как прочие мохначи, но уж точно не ровня царевне…
– Это правда?
– Не знаю. Поверь, мне нелегко об этом говорить. Но она сама так заявила мне на этом самом месте.
– Должно быть, она солгала, чтобы досадить тебе. Но все же… Какой странный выбор! Это так нелепо, что даже похоже на правду! Послушай меня, Ширам, – заговорил Хаста, быстро обдумав услышанное. – Сейчас я тебе скажу не как жрец, а как друг – если ты и впрямь считаешь меня другом. Наверняка эта любовь Аюны – просто блажь. В этом возрасте все девицы – полные дурочки. Да, я помню, что она царевна, средоточие всех прелестей и достоинств. Но я же обещал сказать тебе правду – вот ее и говорю. Скорее всего, она своими дерзкими речами взбаламутила отца, а тот сорвал злость на тебе. Самое худшее, что можно было сделать, – это идти за объяснениями к самой Аюне. Но ты это уже сделал… Я прошу тебя – забудь о ее воплях. Прости ее кощунство, если сможешь. Каждому из нас приходится делать выбор между «плохо» и «совсем отвратительно». Я сейчас вернусь к святейшему Тулуму, объясню