– Да, я была там. Даже пыталась оказать бедняжке первую помощь. Но бесполезно. Пришлось немедленно сообщить Жданову о трагедии. Он примчался, долго тормошил бездыханное тело Карины, не веря в случившееся, а потом от досады разбил кулаки в кровь о стену. Обработать раны не дал. Умчался в свой коттедж. В тот момент я тебе не позавидовала.
– Да уж. А я вместо того, чтобы успокоить его, только раззадорила.
– Рита, ну зачем? Я же призывала тебя быть терпимее.
– Да, но я не выдержала, стоило только подумать о том, что он сотворил… Да и в смерти Карины виноват только он.
– Я думаю, он это понимает, поэтому и убивался так сильно.
– Это значит, у него есть совесть. Но куда она девается, когда дело касается меня, Жана и всех, кого он держит в холодном подземелье?
– Сегодня утром я слышала, как он распорядился, чтобы в барак отнесли матрасы, подушки, тёплые одеяла и кое-что из продуктов.
– Вот как? – горько усмехнулась я. – Если бы Жан только знал, какой ценой ему досталась мягкая подушка.
– Он не узнает. А ты не думай об этом, – успокаивала Жанна.
– Я чувствую, что предала его. Что-то оборвалось внутри меня.
– Не дури, подруга, у тебя не было выбора.
– И сколько так будет продолжаться?
– Не знаю. Но ни сегодня, ни завтра вопрос не решится. Мы будем ждать подходящего случая. Одному Богу известно, когда он подвернётся. В ближайшее время попробую переговорить с Ларисой, разузнаю подробнее, какими ещё усыпляющими приёмами она владеет. Это может оказаться очень полезным для нас.
– А мне что делать?
– А у тебя ключевая роль, моя дорогая. Только ты, осторожно используя женскую хитрость, сможешь вытягивать из Жданова необходимую информацию. Ты живёшь в его доме, а именно там, в своём компьютере и в сейфе, Жданов хранит самые секретные материалы.
– Неужели ты думаешь, он не соображает, что теперь, когда я туда переселилась, его дом перестал быть самым безопасным местом для хранения тайн?
– Поэтому ты и должна притупить его бдительность.
– То есть я должна делать вид, что мне приятно всё происходящее?
– Ну не сразу, конечно, чтобы не вызвать подозрений. Но пойми, если он будет начеку, то мы никогда отсюда не выберемся.
Заметив, как я приуныла, Жанна продолжила:
– Я понимаю, каково тебе. Как ты тоскуешь по Жану, как ненавистен тебе Влад. И мне искренне жаль, что я не могу тебе посоветовать ничего иного, кроме как смириться и ждать. Ты же знаешь, это не в моём духе – советовать смирение. Но это только на время. Тягаться со Ждановым тяжело. В его руках сила и власть. Поэтому у нас просто нет выбора.
– Ты права, Жануль, – согласилась я, обречённо уставившись в кафельный пол. – Нельзя раскисать. Ради Жана, ради нашего общего будущего.
Вернувшись в коттедж, я застала там Жданова. От беспорядка, оставшегося со вчерашнего вечера, не осталось и следа.
На столе, который ещё с утра был усыпан осколками битых стаканов и пеплом сигарет, красовалась белая скатерть, а на ней стояла ваза с бессчётным количеством алых роз. Рядом корзина с фруктами и бутылка дорогого шампанского.
– И что же мы празднуем? – обратилась я к стоящему у окна Жданову.
У этого человека, гладко выбритого, в белой накрахмаленной рубашке, не было ничего общего с тем Владом, которого я видела вчера. Он был свеж, подтянут и даже немного весел. Я поразилась его способности так быстро переживать беду.
– Я просто хотел немного поднять тебе настроение и извиниться за моё вчерашнее поведение, – мягким доброжелательным тоном ответил Влад.
– Тебе не стоило так утруждаться. Мне ничего от тебя не нужно.
Я с пренебрежением взглянула на букет, доставленный сюда не иначе как вертолётом, повернулась к нему спиной и подошла к окну. Так, оказавшись метрах в двух от Влада, я почувствовала приятный запах дорогой туалетной воды. Жданов подошёл ещё ближе.
– Ты знаешь, Рита, я совсем не так представлял себе эту ночь. Мне жаль, что всё так случилось.
– Не понимаю, – усмехнулась я. – Ты извиняешься за то, что случилось или за то, как это случилось? Так вот, меня совсем не волнует то, как это случилось. Ты понимаешь, о чём я?
– Рита, я бы хотел с сегодняшнего дня начать всё с чистого листа. – Проигнорировав мой вопрос, Влад извлёк из кармана брюк маленькую бархатную коробочку: – Это тебе.
Я не взяла презент из рук Влада, тогда он сам открыл крышку, и моему взору представилось кольцо с бриллиантом невиданной величины, крепящимся к платиновому корпусу четырьмя тонкими ножками.
Как у истинной ценительницы прекрасного, у меня на секунду перехватило дыхание, но принимать подарок я не спешила.
– Пусть этот чистый драгоценный камень будет символом наших зарождающихся отношений. Одним словом, я хочу, чтобы с сегодняшнего дня ты называлась моей женой, первой и единственной.
– Влад, называй меня как тебе угодно. От этого не поменяется моё отношение к тебе, как ты не понимаешь? – заговорила я, оторвав наконец взгляд от чудесного камня. – Что за сумасшествие? Ты единственный человек, с кем я могу разговаривать на этой базе, и ты меня совсем не слышишь, а только лишь с завидным упорством гнёшь свою линию. Мне ничего от тебя не надо, неужели непонятно?
Влад задумался, но лишь на секунду.
– Марго, душа моя, пожалуйста, не заставляй меня в столь прекрасный день напоминать тебе, что ты не в том положении, чтобы упрямиться. Примерь кольцо и присаживайся за стол, а я пока открою шампанское.
Кольцо пришлось впору прямо на безымянный палец. Удивительно, как точно Влад угадал с размером и моделью. В любой другой ситуации я была бы без ума от такого подарка. Но в данном случае я, не выразив ни единой радостной эмоции и не сказав больше ни слова, присела за стол. Я вспомнила слова Жанны. Пожалуй, с этого самого момента мне и следует начать притуплять бдительность Жданова. Сделав пару глотков из предназначенного мне бокала, я вновь непроизвольно взглянула на кольцо.
– Нравится? – спросил Жданов, глядя на меня с самодовольной улыбкой.
– Да, очень красивое, – уже более спокойным, лишённым всякого вызова тоном ответила я.
– Вот так-то лучше. А то я уже испугался, как бы твоим друзьям снова не пришлось мёрзнуть и голодать. Но я не сомневался, что ты умная девочка и никогда этого не допустишь.
– Да, конечно. Можешь не сомневаться, – спокойно ответила я, хотя внутри всё закипело при очередном упоминании о заключённых базистах.
– Марго, расслабься. Я пошутил. Ты слишком напряжена. Я понимаю, ты испугана, тебе кажется, что впереди нет просвета. Но я обещаю тебе, что всё будет хорошо. И так скоро, как только ты научишься верить мне на слово. А сейчас подумай, пожалуйста, чем бы ты хотела заниматься на базе. Я ни в коем случае не собираюсь заточать тебя в четырёх стенах.
– Я хочу мольберт и краски, – тут же ответила я.
– Ух ты! Как быстро ты придумала себе занятие. Ну что ж, очень даже одобряю. Если что ещё надумаешь, не стесняйся, говори.
– Не волнуйся, не постесняюсь, – не сдержалась я.
– Такая ты мне нравишься, – рассмеялся Влад и, чмокнув меня в висок, удалился в свой кабинет.
Идея с мольбертом пришла мне в голову не случайно. Помимо реализации внезапного творческого порыва, таким образом я могла получить возможность находиться в любой точке базы, имея на то все основания. Мало ли какой пейзаж я захотела запечатлеть? А главное, я смогла бы создать для себя наблюдательный пункт за окном медпункта. Иначе, крутясь там без цели, я бы рано или поздно привлекла внимание Жданова.
Глава 19
Всё лето и до глубокой осени я, то прячась от солнца под зонтиком, то кутаясь в шерстяной платок, находилась на природе, запечатлевая очередной пейзаж. Жданову пришлись по душе мои картины. Он с гордостью обрамлял их в рамки, развешивал в спальне, гостиной, кабинете. Моё новое увлечение стало для меня единственной отдушиной на долгие месяцы. Только за мольбертом время пролетало почти незаметно – в любой другой ситуации оно тянулось неимоверно долго.
Однако никакой значимой пользы подобное времяпрепровождение пока не приносило. Окно медпункта находилось под моим пристальным наблюдением почти ежедневно, но заветной вазы на подоконнике я так и не увидела. Хотя, несмотря на отсутствие «позывного маячка», я пару раз всё-таки забежала к Жанне. Но уже во время второго посещения, мы оказались в опасной близости от разоблачения. В тот день Жданов нанёс неожиданный визит в медпункт, и мне пришлось укрыться за маленьким полупрозрачным шкафчиком с лекарствами. Слава богу, тогда всё обошлось, но мы с Жанной условились не встречаться больше без явной необходимости.
К концу осени стукнуло три месяца, как я не общалась с подругой. Этот факт вкупе с затянувшимся одиночеством, ненавистной супружеской «повинностью» и непроглядной серостью за окном загнали меня в состояние вялотекущей депрессии. Уже месяц я не покидала стен коттеджа. Ноябрь выдался дождливым и ветреным. Мольберт с красками переехал в помещение, где я решила освоить натюрмортный жанр, пока не наступит зима, когда снова можно будет выползти на природу. Но декабрь принёс с собой тридцатиградусные морозы, лишив меня всякой возможности вновь занять свой наблюдательный пункт.
Тоска между тем нарастала. Живопись и перечитанные по несколько раз книги уже не приносили былого удовлетворения. Несколько раз пыталась писать, но так и не смогла сложить ни единого достойного предложения. Всё чаще я просто ложилась на диван или на кровать в спальне и смотрела в потолок. На улице рано темнело, но я даже не удосуживалась зажечь в доме свет.
Иногда мне хотелось умереть. Мысли о том, что завтра наступит день, как две капли воды похожий на сегодняшний, что таких дней впереди бессчётное множество, приводили меня в тихий ужас. Кроме того, меня всё чаще посещали подозрения, что Жданов, возможно, уже давно расправился с заключённым базистами. Если мои опасения были оправданы, то смысла жить дальше не было вовсе. Но задать Владу волнующий меня вопрос я долгое время не решалась. Да и вряд ли он ответил бы мне честно.