— Ничего подобного. Я как раз хотел к вам заехать, но был в Пензансе и только недавно вернулся.
— Прибыльная поездка?
— Так себе. Продал всех щенков, так что если тебе нужен пес, то придется подождать следующего помета.
— Я вроде сказал «нет». Ты разве не видел Гаррика, когда заезжал в Нампару?
— Гаррика?
— Нашего пса. Он не любит других собак.
Они поехали дальше.
— Видел твою женушку, — сказал Толли.
— Она мне сказала.
— Попили чаю, мы с твоей женушкой.
— Удивлен, что ты узнал вкус.
— Вкус чего?
— Чая.
— Ну, немного странновато для меня, признаю.
— Потрясение устоев.
На некоторое время повисла пауза.
— Мы с твоей женой поладили.
— Это она мне тоже сказала.
— Она сказала, что та лошадь, которую я вам продал, стоит своих денег. Лучшее животное из тех, что ты когда-либо покупал.
— Вот — лучшее животное из тех, что я когда-либо покупал, — ответил Росс.
— Ох, да ладно, но ведь она уже старовата, а? Взгляни на ее морду. И на холку. Седеть уже начала. Скоро тебе понадобится другая лошадь.
— Возможно.
— Дай мне знать, когда понадобится.
— Я слышал, ты уютно устроился в постели вдовы Треготнан.
— Мы поладили. Ей нужен мужчина.
— Чтобы поддерживать порядок в пивнушке, а как же.
— Ах, это. Это было просто недоразумение. Никто не пострадал. Теперь смирные, как голубки.
Голубок? Росс бросил взгляд на спутника. Скорее уж черная ворона.
— Как твои дети?
— Только на прошлой неделе впервые с ними повидался. Там мне нет места, капитан.
— Это тебя удивляет?
— Так давно всё это было. Простить и забыть, вот мой девиз. Но только не их... Какие же они разные! Эмма пошла в меня, сильная и крепкая красотка. И характером тоже, — Толли облизал губы. — Ага, характером тоже. Прям душу греет... Но Лобб! Вот бедолага. Весь в мать. Прям доходяга, скрюченный как старик. Лет пятьдесят на вид. А его дети! Старший еле жив — говорит-то с трудом и припадочный. А остальные, бедные детки, корчатся у очага с угольками, животы распухшие, ноги как тростинки. Все выродились, весь выводок.
С возвышенности можно было увидеть море, которое то появлялось, то исчезало за утесами, деревья вокруг Тренвита и около Фернмора, дома Чоуков, наклонный шпиль церкви Сола, даже клубы дыма вдалеке, над единственной работающей шахтой.
— У них своя жизнь, — сказал Росс. — Вряд ли стоит ожидать, что они будут о тебе беспокоиться.
Толли пнул лошадь каблуками.
— Я подумывал помочь Лоббу и его семье.
— А ты можешь помочь?
— Могу, если мне помогут другие.
Ага, вот оно, подумал Росс. Этого следовало ожидать.
— В таком случае лучше отдать милостыню сразу им.
Трегирлс опустил плечи, чтобы дышать свободней.
— Я не о деньгах думал. А о работе. Иногда, когда она есть. А еще тебе нужна новая лошадь, когда эта старая кобыла околеет, хромая старая кобыла, на которой ты едешь. Когда она околеет, кто найдет тебе новую, а? Я умею покупать и продавать. Знаю все о женщинах и животных. Ну так вот, когда надумаешь купить, не трать время понапрасну, молодой капитан, предоставь это Толли, а? Ну, как тебе?
Росс заметил на себе оценивающий взгляд Толли и засмеялся.
— Я подумаю.
Они поехали дальше, не сказав ни слова, пока не добрались до развилки, где Росс поскакал бы дальше, а Трегирлс сворачивал на Сол.
Когда они натянули поводья, Росс сказал:
— Есть кое-что, что я мог бы тебе предложить, но не знаю, как тебе это понравится. Ты говоришь по-французски?
— Ага. Болтаю как заведенный. За своего принимают.
— Но должен предупредить: это может быть опасно, хотя и не обязательно.
Толли потряс костями в мешочке.
— Вот это слова молодого капитана. И как будто и Старого капитана тоже слышу.
— Что ж, Толли, очнись, потому что это не так. Через несколько недель я отправляюсь во Францию вместе с французским отрядом, который высадится где-то на побережье. Помимо моряков на корабле среди нас будет мало англичан, но я хочу взять полдюжины людей под свое командование, хотя сам я буду подчиняться кому-нибудь из англичан или непосредственно французам.
— Я к твоим услугам.
— Стой. Не соглашайся так поспешно, пока я не рассказал условия. Никакого мародерства и набегов, кражи французского имущества или насилия над женщинами. Виновный в этих преступлениях будет расстрелян.
— Все как полагается и по закону, да, кэп? Но ведь мы вроде воюем с Францией?
— Только не во время совместной высадки. Там не будет поживы, Толли. А если найду ее у тебя, то буду считать своим долгом немедленно тебя пристрелить.
— Тогда какой в этом смысл?
— Жалованье. Я заплачу каждому, кто поедет. Твердую сумму, и она будет единственным вознаграждением.
Бартоломью Трегирлс громко закашлялся в холодном весеннем воздухе.
— И сколько?
— Двенадцать гиней.
Кашель возобновился, и когда Толли смог говорить, Росс не разобрал, что он бормочет.
— Что?
— Я сказал, пусть будет пятнадцать, кэп, и я поеду.
Окончательное решение ехать Росс принял именно в этот день, после встреч в прошлом месяце в Киллуоррене, в Техиди и в Фалмуте. Экспедиция была полностью готова, отплыть собирались через три недели. Главные силы собирались в Саутгемптоне: три с половиной тысячи французов на сорока транспортных судах, еще тысяча должна была прибыть из разных мест на побережье. Четыре небольших суденышка ждали в Фалмуте примерно с двумя сотнями человек. Флот предстояло возглавить адмиралу Борлэзу Уоррену, его флаг развевался над сорокапушечным фрегатом «Помона», с ним шли еще пять кораблей. Вообще-то до места назначения экспедицию сопровождал весь флот Пролива под командованием лорда Бридпорта — несомненное свидетельство того, что кабинет на Сент-Джеймс-сквер полностью поддерживает высадку. Вдобавок к имеющемуся вооружению транспортные суда везли боеприпасы, оружие, мундиры и провизию для роялистов во Франции.
Командовал граф де Пюизе, огромный бретонец, именно благодаря его энергии схема воплотилась в жизнь, и принцы Бурбоны, сами крайне неторопливые и осторожные, назначили его генерал-лейтенантом и командующим французской армии лоялистов.
Росс не встречался ни с Пюизе, ни с полковником, графом д'Эрвильи, когда-то командиром одного из лучших французских полков, а сейчас заместителем командующего, поскольку они оставались в Лондоне, но через Кэролайн поддерживал связь с привлекательным молодым виконтом де Сомбреем, мадемуазель де ла Блаш, его невестой, энергичным, но переменчивым де Марези, мадам Гиз, которая проводила время в постелях многочисленных корнуольских джентльменов, а также встречался с десятком других. Из всех ему больше всего нравился де Сомбрей — несмотря на жизнелюбие и остроумие, его лицо часто омрачала тень. Возможно, тень гильотины, которая почти стерла с лица земли всю его семью. Виконт сказал Россу, что когда наступит мир, он пригласит его с женой в свой замок под Лиможем. Росс ценил эту подлинную дружбу, вероятно потому, что в Корнуолле у него было на так много близких друзей.
В компании французов ему всегда поднимала настроение их решимость и энтузиазм, а также явная храбрость. Этого в экспедиции было в достатке. Все донесения, слишком многочисленные, чтобы оказаться фальшивыми, сообщали о крайнем разочаровании французского народа в нынешнем режиме террора.
Если Англия сильно пострадала от войны и погоды, то Франция — еще сильнее. Хотя она практически владела всей Европой, очереди за хлебом протянулись по каждому французскому городу. Валюта обесценилась, и крестьяне не хотели продавать зерно. Порядок, который до сих пор правительству удавалось поддерживать в Париже, рухнул, и банды молодежи прокатывались по улицам, беспрепятственно убивая и грабя, а некоторые города даже осмелились выбрать мэров-роялистов. Простые французы больше не стремились к свободе, равенству и братству, по крайней мере не за счет законности, порядка и продовольствия. Дела обстояли именно так, и Росс надеялся, что экспедицию ждет заслуженный успех.
Но иногда он все же сомневался, что чудовищная сила революции себя исчерпала. Он и сам мечтал о лучшем обществе равных людей и помнил, как первые воззвания революционеров отозвались в его сердце. Последовавшие анархия и тирания лишили его иллюзий, и он был готов сражаться с этими революционерами где угодно и как угодно.
Но он помнил, как всего несколько месяцев назад приветствовали революционеров голландские города. Возможно, боевой клич потускнел и испачкался, но не потерял свою магию. И пусть даже голландцы горько сожалеют о своем восторге по поводу блестящих идей, когда стало очевидным их практическое воплощение, пусть даже французы страдают от режима уже шесть лет, альтернатива — возвращение старого — тоже малопривлекательна.
Хотя де Сомбрей был исключением, многие эмигранты, которых встречал Росс, считали крестьян чем-то вроде скота и обращались с ними соответственно. Даже с прислугой своих английских друзей они обращались без гуманности, некоторым образом присущей отношениям хозяев и слуг в Англии.
Так что, несмотря на энтузиазм и надежду, Росса не покидали сомнения. И они лежали в основе его решения поехать самому и взять несколько друзей. Все те, кого он пригласил присоединиться, не считая человека, с которым разговаривал только что, были благодарны доктору Дуайту Энису: Джака Хоблин, Джо Нэнфан, Джон Боун, Том Эллери, Уилф Джонас, сын мельника. Уилла Нэнфана он не стал просить — тот недавно снова женился, Заки Мартина — потому что зимой тот был нездоров, а Пола Дэниэла — из-за старой трагедии с Марком и Карен. С Трегирлсом отряд составил шесть человек, и этого вполне достаточно. Возможно, даже слишком много.
Покинув Толли, Росс поскакал дальше, пока не добрался до границы своих владений. Он не спешил увидеться с Демельзой, потому что придется рассказать ей о принятом решении. Росс знал, что она согласится и сочтет решение правильным, но не хотел ее волновать, поскольку прекрасно понимал, что если во время высадки что-то пойдет не так, его дополнительный план может привести к беде. Этого он говорить жене не собирался.