Буревестник снова заявился к нам в сопровождении однорукого товарища. Теперь я понял, почему у того была так странно замята одежда. Прямо поверх черной чохи он носил гренадерскую кирасу, во многих местах запаянную и выпрямленную. Кирасу частично закрывало самое обыкновенное пальто. Наверное, совсем не лишнее при здешней погоде. Точно такое же носил сегодня и Буревестник. И еще пару припас для нас с Володей.
А еще Буревестник выдал мне оружие. Британский «Веблей Скотт» с полным барабаном патронов. И кобуру к нему.
— Вряд ли на эксе вам понадобится больше шести патронов, — сказал Буревестник, вручая мне револьвер.
Я только плечами пожал. Что тут говорить? Можно радоваться, что вообще оружие дали. Ведь видно, что никто из революционеров, за исключением Володи Баградзе, мне не доверял. И ничего удивительного в этом нет.
— Надеюсь, вы мне не «вареные» патроны в барабан загнали? — усмехнулся я, пристраивая кобуру на пояс. Под пальто ее не было видно.
— Вот на эксе и узнаете, — усмехнулся Буревестник.
Он вообще пребывал в приподнятом настроении. Его словно переполняло возбуждение. Наверное, все дело в предстоящей операции. Честно говоря, и у меня кровь быстрее бежала по жилам. Хотелось, чтоб все поскорее началось. Терпеть не могу ждать. Хоть это и не лучшее качество для жандарма.
— Брать будем у стройки[14], — сообщил нам последние инструкции Буревестник. — Ты, Володя, кидаешь бомбу — и тут же уходишь переулками. Вы, Никита, прикрываете его. Чтобы ни один волос не упал с Володиной головы. Если с ним что-то случится…
Буревестник красноречиво не закончил фразу. Все и без слов было понятно.
Володя хотел заступиться за меня, но я остановил его, положив руку на плечо.
— Уходите через десять минут после нас, — велел Буревестник на прощание.
Стоило ему выйти, как Володя вскочил на ноги.
— Да как он смеет подозревать тебя, Никита?!
— Правильно делает, — кивнул я. — Я ведь вполне могу оказаться засланным казачком. А вовсе никаким не Никитой Евсеичевым. Однако оружие мне дали, так что за себя постоять на эксе смогу.
— Но ведь Буревестник и после экса, скорее всего, не станет доверять тебе.
— И опять же правильно. Уверенности в человеке вроде меня быть не может. Именно поэтому я стремлюсь покинуть Родину. И сражаться за идеалы революции в мои планы, Володя, не входит.
Наверное, этими словами я сильно испортил радужное впечатление, создавшееся у Володи относительно меня. Но ведь не может же он вечно жить иллюзиями и представлять себя едва ли не оруженосцем при Неистовом Роланде нашего времени. Или каком-нибудь другом герое.
Молодой человек замолчал. Он сидел, опустив голову. Уныло разглядывал пол под ногами.
Когда же по моим прикидкам прошло десять минут, мне пришлось толкнуть его в плечо, чтобы вывести из этого забытья. Он поднялся на ноги — и, ничего не говоря, вышел из комнаты. Только подхватил под мышку стопку опасных книг. Я последовал за ним.
Пока мы шагали какими-то богом забытыми задворками Тифлиса, я успел не раз раскаяться в том, что сказал Володе. Ведь последнее же дело портить настроение перед операцией. Но теперь уже поздно. Молодой человек погрузился в пучину меланхолии. Теперь мне придется следить за ним особенно тщательно. В таком состоянии духа очень просто нарваться на пулю.
Наконец, мы остановились у частично закрытого лесами здания. Что это должно быть, когда строительство закончат, я слабо себе представлял. Однако место для засады выбрано идеальное. С улицы нас не видно совершенно. Да и в ранний утренний час прохожих вокруг почти не было. Разве что пара чиновников спешила к началу присутственного времени.
Копыта застучали по мостовой спустя пару минут после того, как мы с Володей заняли свое место. Сначала мимо нас проехала четверка казаков передового конвоя. Видимо, тут дела обстоят крайне серьезно. Виденные мною в Питере казначейские кареты охранялись всего парой конных полицейских. Да и то лишь для вида. Мало кто решался нападать на них. В Тифлисе, по всей видимости, дела обстояли иначе.
Как только казаки проехали, Володя выступил вперед. От его меланхолии не осталось и следа. Молодой человек был предельно сосредоточен. И только пальцы, нервно тискающие стопку опасных книг, выдавали его внутреннее напряжение.
Показалась запряженная парой карета. Володя весь подобрался. Теперь он напоминал хищника перед атакой. И мне сразу стало понятно — руки у него не дрогнут.
Стопка «книг» метким броском отправилась прямо под колеса кареты. И как только задние наехали на нее, как прогремел взрыв. Сила его оказалась такова, что карету просто перевернуло, повалив на бок. Это стало для остальных сигналом к атаке.
Выстрелы захлопали со всех сторон. Заржали кони. Закричали люди.
Увидевший нас полицейский на козлах выхватил револьвер. Но я опередил его. Как у меня в руках оказался веблей — не помню. Я просто отреагировал на движение полицейского. Выстрел. И тот валился с козел. Во лбу у него как будто само собой появляется кровавое отверстие.
Я пропустил Володю мимо себя. Нам сложновато было разминуться в тесном проулке. И это едва не стоило жизни нам обоим.
Не один только полицейский на козлах заметил нас. Володя как раз протискивался мимо меня, когда к нашему проулку подскакал казак с винтовкой в руках. С расстояния, разделявшего нас, промахнуться практически невозможно. А увернуться у меня шансов не было вообще.
Время как будто замедлилось. Я успел разглядеть торжествующую ухмылку на лице казака. Увидел, как он наводит на меня уже готовую к бою винтовку. Сам я вскинул веблей в тщетной попытке опередить его. Хотя и понимал уже — бесполезно. Он выстрелит раньше. А промахиваться казаки не умеют.
И все-таки два выстрела практически слились в один. Боль пронзила мое плечо. Теплые струйки крови потекли по руке. Казаку же повезло куда меньше. Он получил от меня пулю прямо в живот. Кровь стремительно пропитывала его серую черкеску.
Превозмогая боль, я бросился следом за Володей. Тот даже оружия не достал. Если оно, конечно, у него вообще было.
Мы снова бежали по каким-то закоулкам. За спиной все тише слышалась стрельба. Экс оказался шумным, но, как ему и положено, быстрым. Теперь, наверное, революционеры потрошат карету, вытаскивая из нее мешки ассигнаций. Добыча их ждала сегодня богатая.
Как только зацокали копыта казачьих коней, Буревестник машинально взвел курок своего веблея. Хотя современный британский револьвер в этом совсем не нуждался. Рядом столь же отработанными движениями проверял оружие Краб. Остальные налетчики этим себя не утруждали. Еще одна особенность жителей Тифлиса. Они всегда содержали оружие в идеальном состоянии. И оно не нуждалось ни в каких проверках.
Передовой конвой миновал здание строящегося театра. Через считанные секунды Володя Баградзе метнет свою адскую машины под колеса казначейской кареты. Но как бы ни готовил себя Буревестник к этому взрыву, тот все равно заставил его дернуться. Карету, кажется, даже слегка в воздух подбросило — такова оказалась сила взрыва. Хотя, быть может, это сыграло с Буревестником злую шутку разыгравшееся воображение. Взрывом карету повалило на бок. Высунувшийся из-за вставших на дыбы козел полицейский первым вскинул оружие. Однако тут же упал. Затылок его разнесло на куски. Так бывает после попадания из крупнокалиберного револьвера, вроде веблея, прямо в лоб.
А потом Буревестнику стало не до того, чтобы крутить головой.
Вокруг воцарился настоящий хаос. Его люди выскакивали из переулков и прямо из выходящих на улицу дверей домов и магазинчиков. Казалось бы, беспорядочно палили из пистолетов и обрезов по казакам и карете.
Рядом с Буревестником громко ухнула британская винтовка. Ее пуля сразила казака. Тот схватился за лицо — и свалился с седла. Кровь обильно лилась ему на ладони, пачкала рукава черкески.
Этот выстрел словно разбудил самого Буревестника. Он вскинул револьвер — и вот его револьвер присоединился к всеобщей какофонии выстрелов.
Не высовываясь из-за прикрывающих его домов, лидер революционеров всаживал пулю за пулей в мечущиеся силуэты всадников.
Рядом стрелял Краб. Он ловко управлялся с однозарядной британской винтовкой. Живая и искусственная руки его летали столь стремительно, что ими можно было залюбоваться. А вот в меткости товарищ так и не прибавил. Первое точное попадание стоило списать на банальную удачу. А потому палил Краб часто, хоть и без особого эффекта. Правда, как и многие из налетчиков.
Казаки отвечали с убийственной точностью. Однако их было слишком мало. Да и лишенные маневра на пускай и широком Головинском проспекте всадники были, можно сказать, обречены. И они падали под копыта своих же коней один за другим, пораженные меткими выстрелами. Или же просто скошенные неумелой пальбой. Но жизни свои казаки старались продать подороже.
Один даже сумел подскакать к краю проспекта. Обрушил свою шашку на не успевших спрятаться налетчиков. Раз, два, три! Вот уже трое лежат под копытами его коня. Понадобилось не больше одного удара, чтобы расправиться С каждым из них.
Казак повернул лошадь в сторону укрытия Буревестника и Краба. Лидер революционеров вскинул револьвер. Однако не стал палить без толку, по-американски. Сейчас требовалась выдержка. Выдохнув, Буревестник навел оружие на казака. Медленно нажал на курок. Револьвер дернулся в руках Буревестника. Плюнул огнем в грудь казаку.
Уже вскинувший оружия для удара всадник откинулся на спину. По серой черкеске на груди расплывалось черное пятно крови. Конь по инерции сделал несколько шагов. Казак вывалился из седла, раскинув руки. Упал на мостовую. Шашка выпала из разжавшихся пальцев. Звякнула по камням мостовой.
— Черт побери, — выдохнул Краб. — Никогда я не научусь стрелять, как ты.
Оказалось, что этот казак был последним. Буревестник опустил револьвер. Машинально выкинул пустые гильзы и поставил на их место заряженные патроны. Только после этого оценил картину побоища.