Он был не таким сильным, как тот, что перевернул казначейскую карету. Но начинка адской машины сделала свое дело. Куски проволоки и гвозди разорвали казаков в кровавые клочья. Ни один не вышел живым из проклятого коридора.
Вот тогда на комнату, где прятались Володя и Краб, обрушился настоящий огненный шквал. Выстрелы десятков винтовок слились в один сплошной гул. Пули стучали в не слишком толстые стены дома. То и дело влетали в узкое окно. Свистели буквально у Володи над головой.
Краб не мог даже носа высунуть из дверного проема, хотя и понимал, что под огневым прикрытием по коридору, скорее всего, ползут еще казаки. Этим не впервой. И кишка у них для такого не тонка.
Другие адские машины не достать. Они лежат у противоположной стены. Чтобы добраться до них, надо рывком — иначе никак — миновать дверной проем. А как сделать это, когда в воздухе тесно от пуль.
И все-таки Краб решил рискнуть. Выбора у него не осталось. От Володи толку никакого. Сидит в углу рядом с ящиком, полным бомб, уткнувшись лицом в колени. Только плечи подрагивают, когда рядом в стену врезается очередная пуля.
Краб, не разгибая спины, бросился к ящику. Он почти не отрывался от пола. И все-таки пули настигли его. Ползущие по полу — мимо тел своих разорванных бомбой товарищей — казаки вскинули револьверы. Всадили в фигуру в дверном проеме почти по полному барабану каждый. Их поддержали плотным огнем полицейские и жандармы с другой стороны коридора.
Пули отскакивали от металлической руки Краба. Но и ему досталось немало свинца. Он буквально повалился под ноги Володи Баградзе. Темная одежда тифлисского обывателя средней руки почернела от крови. Кровь была на лице Краба. На руках. Разливалась бурой лужей по полу.
— Кирасу… — прохрипел революционер, — не надел… зря… — и умер.
Володя смотрел на его уже мертвое лицо. Смотрел — и не мог оторвать взгляда.
Не глядя, он протянул руку к ящику с бомбами. Вынул банку, начиненную гвоздями и рубленой проволокой. Шнырнул ее в коридор. Затем еще одну. И еще. И еще.
Взрывы следовали один за одним. Казаков, ползущих но коридору, разорвало в клочья, как и их товарищей до тот. Однако последующие никакого вреда никому не нанесли Рубленая проволока и гвозди ударялись в стены, но полицейские и жандармы, прикрывавшие казаков, предусмотрительно попрятались.
И только когда запас бомб-банок у Володи иссяк, они рискнули сунуться в залитый кровью коридор.
Бравый жандарм с лихо подкрученными усами бодро отсалютовал и доложил сразу и князю Амилахвари, и барону фон Дифенбаху:
— Ваше приказание выполнено! Дом очищен от супостатов. Одного живьем взяли. Остальные — готовы.
Жандарм сделал короткий жест, не допускающий двойного толкования. И сразу стало понятно, что он понимает под словом «готовы».
— Потери? — осведомился фон Дифенбах. Князя Амилахвари, похоже, подобные мелочи не волновали совершенно.
— Казаков много положили, — ответил жандарм. — Почитай, всех. Они первыми шли — вот и нарвались на бомбы. В коридоре, что перед дверью, где супостата взяли, кошмар что творится. Кровища кругом и куски тел. Будто на бойне какой.
— Я должен взглянуть на этот взятого живым террориста, — решительно заявил князь Амилахвари. — Веди меня к нему.
— Вассиясь, — замялся жандарм, — тот супостат уж больно ловко бомбами кидался. А ну как у него еще остались? Погодили бы вы, пока мы комнатенку его обыщем.
— К дьяволу, — отмахнулся Амилахвари, — будь у него еще адские машины, он бы их в вас кидал. Уж не сомневайтесь. Ведите уже!
Жандарм только плечами пожал. Решив про себя, что сделал все, что мог, чтобы отговорить начальство от безумного поступка.
— Вы со мной, барон? — обернулся князь к фон Дифенбаху.
— Увольте, — ответил тот ледяным тоном. — Я предпочту подождать, пока не выяснится, что бомб у террориста больше нет.
— С такой осторожностью, — рассмеялся чрезвычайно довольный собой Амилахвари, — медали и ордена вы будете получать только за выслугу лет.
Не дождавшись ответа фон Дифенбаха, он направился к злополучному зданию вместе с усатым жандармом. И не услышал, как барон едва слышно произнес: «А вы — посмертно».
Заброшенный доходный дом изнутри, действительно, напоминал бойню. На пороге его валялись окровавленные люди. В основном в местной одежде. Революционеры и выдавшие их уголовники. А вот внутри уже стали попадаться и тела казаков. Товарищи как раз собирали их и выносили, чтобы аккуратно уложить на телеги. О революционерах и бандитах никто пока не спешил беспокоиться.
— Вон там он сидит, — бросил жандарм, указывая наверх. — Там коридор длинный — в нем один супостат оборону держал. Многих казаков положил. И стрелял. И бомбу прямо под ноги, говорят, выкатил.
— Тебя там не было, — зло бросил ему казак с погонами вахмистра. — Все подальше от пуль держаться норовил. А как начальство пожаловало — тут он первый.
Говорить что-либо старшему по званию казаку, да еще и злому, как черт, усатый жандарм не решился. Понимал, что чревато. Князь Амилахвари сделал вид, что ничего не произошло.
Так, переступая через трупы, они добрались до длинного коридора. А вот там творился форменный кошмар. Густо замешанный на крови. Отсюда казаки чаще всего выносили товарищей по частям. Шагали с каменными лицами, держа оторванные взрывами конечности или волоча за собой остатки человеческих тел. С таким вот адским грузом шли они к выходу из коридора.
Желудок князя скрутили рвотные позывы. Но он усилием воли сумел удержаться. Скверно будет, если стошнит на все эти разорванные тела или в лужу крови. Он даже удержался от того, чтобы вынуть из кармана надушенный платок. Не стоит показывать казакам свою изнеженность, особенно перед лицом смерти.
Стараясь как можно меньше наступать в лужи крови и вовсе не задевать ногами части тел, князь и усатый жандарм прошли по коридору до распахнутой настежь двери.
Единственного выжившего террориста караулили сразу трое жандармов. Больше не поместилось в комнатушке. Точнее, один караулил, а двое других обыскивали помещение. Они уже вытащили на середину ящик, наполненный почти доверху перемотанными бечевкой книгами.
В углу лежал труп человека с протезом вместо руки. Князь мельком припомнил, что было нечто о таком вот одноруком террористе в сводках. Но точно не тифлисских. Кажется, это относилось к Черноморскому побережью. Севастополю, что ли.
Князь выбросил это из головы. Потом разберется. Сунул нос в ящик с книгами.
— Запрещенная литература, значит, — протянул он. — Не так ли?
Потом внимательнее пригляделся к сидящему на полу молодому человеку.
— Ба! — воскликнул Амилахвари. — Да ведь это же вы, Володя. Все же не восприняли серьезно моих внушений? Подались в революцию. А я ведь говорил вам тогда на допросе, юноша, что ничего хорошего из этого не выйдет. И намеков-то вы не поняли. За листовки только публичной поркой отделались. Спина-то как — не болит?
— Вы, князь, — поднял на него глаза Володя Баградзе, — подлый и низкий человек. Наша революционная организация подписала вам смертный приговор. И я рад, что мне выпала честь привести его в исполнение!
Наверное, князь просто не принял его слова всерьез. А когда рука Володи с выхваченной непонятно откуда стеклянной трубкой метнулась к ящику, полному смертоносных книг, было уже поздно.
Когда мы с Буревестником услышали взрыв, то оба поняли — он может прозвучать только в доме, где прятались революционеры.
Оба мы почти синхронно выпрыгнули из пролетки. Бросились к дому. Но было поздно. Мы увидели его только издалека. Как и окруживших дом полицейских, жандармов и казаков. Из окна на втором этаже, кажется, именно той комнаты, что я делил с Володей Баградзе, вырывались клубы дыма.
Я устало привалился плечом к стене ближайшего дома. Выхваченный маузер в руке стремительно наливался свинцом. Эта короткая пробежка совершенно лишила меня сил. Остаток их я тратил на то, чтобы не свалиться мешком прямо под ноги Буревестнику.
— Кончено, — произнес революционер. — Раз взорвали Володины бомбы, значит, все. Каюк.
— Возвращаемся в гостиницу, — с трудом выдавил из себя я. — Там решим, что делать дальше.
— Да уж, — кивнул Буревестник, оборачиваясь*^ мне, — делать-то нам, один черт, нечего.
Глава 4
На второй этаж гостиницы Буревестнику пришлось меня практически втаскивать. Я так ослабел, что едва мог передвигать ноги. Для портье даже пришлось разыграть из меня пьяного. Он как раз сменился и не видел, как мы с Буревестником уезжали меньше часа назад.
Не раздеваясь, я повалился на кровать. Сил не было даже на то, чтобы шевелить пальцами. Я думал, что сразу же усну. Однако нет. Сна не было ни в одном глазу. И это было крайне неприятное ощущение. Такое бывает, когда сильно болеешь — с жаром, кашлем, разрывающим горло, и всеми сопутствующими «радостями». Вот и сейчас я ощущал себя точно так же.
Главное же, стоило мне закрыть глаза, как перед внутренним взглядом вставала раз за разом жуткая картина черного дыма, вырывающегося из окна дома, который служил убежищем революционерам. Поэтому я старался подольше держать их открытыми. Наверное, еще и поэтому уснуть никак не удавалось.
Однако сон все-таки победил видения. Хотя он был беспокойным и отдохновения не принес. Просто позволил забыться па какое-то время. Как раз на то, в которое Буревестник покинул меня.
Благодетель как будто был даже рад визиту Буревестника. Хотя тот и явился к нему в неурочный час. Революционера долго продержали на пороге дома, в котором жил некий господин Фробишер — обрусевший англичанин, чьи предки пришли служить еще Петру I.
Буревестник понимал, что это, конечно же, не настоящая фамилия благодетеля. А просто очередной его псевдоним. Хотя он вполне мог быть и англичанином. За то, что благодетель иностранец, говорило многое — хотя бы его тяга к русским поговоркам, которые он говорил то неверно, то совершенно не к месту. В конце концов, полуправда всегда лучше полной лжи.