— Не стойте на пороге истуканами, — усмехнулся восточный человек, прикладываясь в очередной раз к мундштуку кальяна. — Садитесь в кресла. Сейчас мои автоматы принесут вам подогретого вина, кофе и закуски. Вы ведь устали с дороги. Пока не отдохнете — разговора у нас не будет.
Сначала автоматы-слуги принесли нам воды — помыть руки и умыться с дороги. А потом уже сервировали столик, который разделял нас с хозяином кабинета.
После поездных харчей — а при условии нашей с Буревестником стесненности в финансах, на что-то приличное рассчитывать не приходилось — нам было даже смотреть тяжело на все разносолы, появляющиеся на столе. Не знаю как моему спутнику, а мне стоило больших усилий не накинуться на еду до того, как автоматы закончили выставлять на стол подносы.
Но уж потом мы с Буревестником вволю отдали должное этому столу. А вот вину, как и хозяин, предпочли кофе. Не хотелось туманить разум даже в самой малой степени. Тем более что подогретое вино — штука вообще весьма коварная. Особенно когда ты только пришел с холодной и промозглой улицы и не успел еще как следует согреться.
В общем, с едой мы расправились быстро. Не отставал от нас и хозяин кабинета. Хотя назвать это помещение кабинетом мог бы, наверное, только восточный человек. Ковры на стенах и на полу. Лепнина. И никаких шкафов с бумагами или бюро. А на единственном столе, конечно же, не было никаких письменных принадлежностей.
— Вы удивлены, — усмехнулся хозяин кабинета, когда автоматы убрали со стола и принесли пару свежих кофейников и чистые чашки. — Вы, наверное, думали, что встретите тут совсем другого человека. Особенно если посмотреть на мой дом со стороны. Но внутри он вполне восточный. Как и я. Просто в нынешнем Баку нельзя быть на сто процентов азиатом или европейцем. Надо придерживаться очень тонкой грани между этими двумя культурами.
— Но зачем вы, господин Ханкишиев, пригласили нас к себе? — поинтересовался Буревестник. — Чем мы могли заинтересовать вас?
— О вас написал мой тифлисский друг, мистер Фробишер, — объяснил хозяин кабинета. — Он поведал мне вашу историю и попросил взять, так сказать, под свое крыло. Сам сейчас не может покинуть Тифлиса. Кажется, у него там возникли неприятности.
И я даже знал, кто ему эти неприятности обеспечил.
Граф Сегеди был старым человеком. Действительно старым. В Питере Иволгин показывал мне его фотокарточку, но она устарела на несколько лет. А граф, соответственно, постарел на эти годы. Однако им не удалось согнуть спину гордого потомка венгерских аристократов. И взгляд проницательных глаз ничуть не помутнел.
Вообще, граф Сегеди напомнил мне короля Лира в начале трагедии. Когда он еще полновластный владыка, легко раздающий свои земли, а не преданный всеми старик с опустившимися руками. Однако я сомневался, что граф может допустить даже в мыслях подобную глупость. Он слишком крепко держал в своих маленьких руках весь политический сыск Тифлисской губернии.
— Я думаю, мы уже оценили друг друга на взгляд, молодой человек, — без тени улыбки произнес граф, — и пора переходить к делу. Что вы хотели сообщить мне?
Я должен сообщить вам, граф, о деятельности британской разведки в Тифлисе, — ответил я. — Ее резидент, как я полагаю, живет вполне легально под фамилией Фробишер. Скорее всего, он прибыл в Тифлис из Севастополя, но возможно и из какого-то другого города.
— Этот Фробишер стоит у нас на учете, — потер подбородок граф Сегеди, — как и всякий иностранец, проживающий в Тифлисе. Но за ним не водится ничего дурного. Рядовой торговец шерстью, не более того. Скорее всего, посредник. Однако я прикажу заняться им вплотную, благодарю за информацию.
Я уже хотел было подняться со стула — и уйти. Но граф жестом остановил меня.
— Погодите, молодой человек, — сказал он. — Вы пришли ко мне домой. Подняли с постели за полночь. А, знаете ли, я уже в таком возрасте, когда уснуть трудновато. И вряд ли Морфей примет меня в свои объятия этой ночью. Поэтому налейте мне вина — бутылки стоят вон в том буфете. И давайте немного поговорим, прежде чем вы уйдете.
Отказаться я, само собой, не мог.
Принеся пару бутылок из буфета — в нем же я нашел и бокалы, — я разлил его. И снова присел на стул напротив графа.
— Вот вы каковы из себя, злой рок рода Амилахвари, — произнес граф после минутной паузы. — Аркадию вы были другом и учеником, но крайней мере, так он писал мне из Константинополя. Молодому Малхазу стали врагом. Смертельным.
— Я не был врагом молодому князю, — покачал головой я. — Это он отчего-то посчитал меня своим недругом. Мне же надо было только проникнуть в революционную организацию Тифлиса.
— Так и знал, — слегка прищелкнул пальцами граф, — что ученик Аркадия не может просто так вылететь из жандармов. Но «легенда» у вас, юноша, конечно, нарочно не придумаешь. Это же надо — надерзить самодержцу.
— Этого не было в планах, — усмехнулся я. — Я, действительно, повел себя недальновидно на приеме у его императорского величества. Просто этот факт был использован позднее для нашей выгоды. Я не стану углубляться в подробности с вашего позволения.
— Увольте-увольте, — выставил руки перед собой, будто бы защищаясь, граф, — от всех ваших подробностей. За пределами столиц об экспедиции без номера говорят только шепотом. Да и то мало кто в нее верит. Но я ведь верно понимаю, что вы здесь по ее делам?
Я кивнул.
— Аркадия Гивича тоже должны были перевести в экспедиции без номера после дела в Константинополе.
Я знал, что именно граф рекомендовал моего учителя в Питер в Третье отделение. И ему будет приятно узнать о том, что его протеже был отмечен.
— Газеты пишут, что вы были свидетелем гибели Аркадия, — неожиданно произнес граф Сегеди. — Расскажите, как это произошло. Я понимаю, что вам неприятно вспоминать те события, но прошу исполнить просьбу старика. У меня нет ни жены, ни детей. Аркадий был моим сыном. Я думал, что умру, когда узнал о его гибели на чужбине.
— Конечно, граф, — кивнул я. — Я все вам расскажу.
Конский рынок Стамбула. Жара. Чудовищная жара, которая давит на тебя. Кажется, что вместо воздуха в легкие вливается раскаленный металл. Запахи конского пота. Всхрапывают лошади и мулы, когда им смотрят в зубы. Верблюды взирают на все это с обыкновенным своим презрением.
А потом будто взрыв. Толпа фанатиков. Летят камни. Кровь. Смерть всюду. «Алла! Алла!» Падает урядник Бурмашов. Его тело кромсают в исступления. А потом…
Я замолчал на секунду. Очень хотелось соврать графу. Не рассказывать самого страшного. Но понял по проницательному взгляду старика, что обмануть его мне не удастся. Не тот это человек, при котором можно что-либо недоговорить. А уж ложь чует за версту.
— Бой разделил нас, — осторожно подбирая слова, произнес я. — Да и драться рядом с князем опасно.
— Да, — кивнул граф. — Я и сам учил его немного владеть саблей. Как это делают на моей родине. Он всегда был слишком неосмотрителен в бою. Полагался только на себя.
— Вот потому-то, — продолжил я, — я и не успел к нему на помощь вовремя. Аркадия Гивича пронзили копьем. А после подняли, словно трофей. После этого, говорят, дрался как черт. Но если бы не янычары, то вряд ли сейчас беседовал бы с вами, граф. Они сумели спасти только меня. И что самое интересное, в той схватке я не получил серьезных ранений. Только какие-то царапины, которые зажили раньше, чем мы выехали из Стамбула.
Граф медленно допил вино из бокала.
— Спасибо вам, молодой человек, — сказал он мне. — Спасибо большое. Я долго мучился неведением, не зная, как же на самом деле погиб Аркадий. Определенность, даже столь страшная, лучше во сто крат подобного неведения.
Я тоже допил вино — это было токайское, от вкуса которого я успел отвыкнуть. Снова поднялся со стула. На этот раз граф Сегеди не стал останавливать меня.
Из задумчивости меня вывел вопрос Ханкишиева. Он хотел узнать у меня, когда я буду готов отправиться в путь.
— Можно и прямо сейчас, — сказал я. — Вещи у меня собраны. Да и задерживаться дольше необходимого не хотелось бы. Денег у меня осталось не так много. А злоупотреблять чьим-то гостеприимством я не привык.
— О, вы ничуть им не злоупотребите, даже если приживете у меня неделю, — вскинул руки в эмоциональном жесте Ханкишиев. — Я верен законам гостеприимства и никогда не посмею прогнать гостя, если сам его пригласил под свой кров. Мне нужно еще дождаться двух человек, которые вызвались сопровождать вас, господин Евсеичев, в вашем нелегком пути до Наталя.
— А вот я бы хотел поскорее покинуть ваш дом, господин Ханкишиев, — заявил Буревестник. — Я так понимаю, что теперь вы возьмете на себя роль моего благодетеля.
— В некотором роде, — кивнул тот.
— Так вот что я скажу вам, господин Ханкишиев. Я слишком долго принимал подачки от вас и вам подобных. Хватит с меня! Теперь я буду работать сам. И если вы снова сунетесь ко мне — не обессудьте, но ваш роскошный дом может как-нибудь ночью взлететь на воздух.
— Вы угрожаете мне в моем доме? — улыбнулся Ханкишиев, но в глазах его блестела сталь. — Мои слуги, знаете ли, умеют много чего. Не только открывать двери и накрывать на стол.
— Но ведь вы не измените законам гостеприимства, господин Ханкишиев, раз уж пригласили меня в свой дом. Я извиняюсь перед вами за резкие слова — и ухожу. Немедленно. Распорядитесь, чтобы ваши замечательные слуги вернули мне мои вещи. Не буду и дальше злоупотреблять вашим гостеприимством.
Буревестник явно поднабрался науки восточного общения в Тифлисе. Равно как и здешнего коварства. С каждым днем этот человек становится все опасней и опасней для Русской империи. И мне было весьма неприятно провожать его взглядом.
Несмотря ни на что, мы были врагами. Именно с ним, а не с покойным князем Малхазом Амилахвари.
Я прожил в доме странного господина Ханкиши— едва немногим больше недели. И это, наверное, было самое удивительное время. Ведь жил этот человек один. Совсем один. Ни жены, ни семьи, ни детей. Его окружали только автоматоны. Они были его слугами и единственными собеседниками. Они заправляли его кровать. Делали всю работу по дому. Приносили еду из ресторана, находящегося по соседству. Казалось, Ханкишиев не позволяет им только набивать свой кальян.