ить на мужа Анна.
Куда? – Обычно Арсений предпочитал отмалчиваться или отделываться короткими репликами и односложными фразами в надежде, что сегодня пронесет, и супруге не удастся втянуть его в этот бессмысленный спор.
Как куда? – изумилась Анна. – А куда едут остальные? Куда уехали Савватеевы, Потаповы? Куда едут все остальные? За границу, конечно. Да, я тоже надеюсь, что это безумие скоро закончится. А если нет? В любом случае, лучше переждать за границей, в безопасном месте.
Да, – скептически усмехнулся Арсений, – за границей нас так и ждут.
Я понимаю, что будет нелегко, – горячилась Анна, – но мы будем работать; и я, и ты. Пусть мы будем жить скромно, но будем живы и сумеем вырастить детей.
Нюта, ты сама не понимаешь, что говоришь. Ну куда мы поедем? И на что? Мы же нищие. А теперь товарищи выгребли у нас последнее. Даже твои украшения. Дома у нас, по крайней мере, есть крыша над головой. Савватеевы… Нашла с кем сравнивать. Да они уже в течение нескольких поколений копят свое золотишко в швейцарских банках.
Советская власть в Самаре объявилась 27 октября, сразу же вслед за переворотом в столице. Никто и почесаться не успел. Улицы города мгновенно наполнились неизвестно откуда взявшимися вооруженными людьми с красными повязками на рукавах. Над казенными учреждениями заколосились на холодном осеннем ветру красные флаги.
Арсений вел дела широко, с размахом, напористо. Активно пользовался банковским кредитом, и банкиры всегда охотно имели с ним дело. Надежным человеком был Арсений, и дело у него было надежным. Дело его росло и крепло с каждым днем, каждой лишней копейке находилось применение. Поэтому и образ жизни Арсений с Нютой вели достаточно скромный на фоне, конечно, остального самарского купечества.
Когда большевиками были арестованы счета, национализированы банки, заводы и коммерческий флот, они обнаружили, что остались практически без средств. Правда, на одном из заводов Арсения, на снарядном, рабочие проголосовали за то, чтобы оставить его директором, но большевики немедленно пресекли эту самодеятельность. Не хватало еще недобитых буржуев среди красных директоров!
В городе начались обыски и реквизиции. Побывали и у них. Анне удалось припрятать кое-что из семейных ценностей. А потом Арсения взяли, и ей пришлось его выкупать. Дом у них отобрали, и они поселились во флигельке, вместе со своей бывшей кухаркой и горничной. Благо, людьми те оказались порядочными.
Нет, Сеня, все, что угодно, только не сидеть на месте. Бежать, бежать… Ну, почему, почему?.. – причитала Анна. – Почему мы не смотрели хотя бы на день вперед? Ведь та же самая «Анна» была в Самаре, когда объявились большевики. Могли бы бежать в Персию…
Нюта, не говори ерунды. Не суди по своему прошлому опыту. Между положением обеспеченной путешественницы и бесправной беженки без гроша в кармане – огромная разница. Ты еще не знаешь, что значит быть человеком третьего сорта. И вообще… Все случилось так… как случилось.
Мы и здесь – третьего сорта! – в сердцах выкрикнула Анна.
Ну, хорошо. Если ты настаиваешь, давай говорить серьезно. Единственный выход – тебе с детьми и с матерью уехать к ней, в Кинешму.
Опять ты об этом… – поморщилась Анна.
Да, да. Там весь город состоит из таких, как она – полумещан-полупролетариев. Там на вас никто не навесит ярлыка классовых врагов.
Я без тебя никуда не поеду.
Ну вот… Снова здорово… – Арсений раздраженно всплеснул руками. – Да пойми же ты, я, как клеймо на вас. Рожа, что ль, у меня такая… Да нет… Серьезно. Во-первых, меня там опознают. Найдутся люди. Во-вторых… Да о чем речь, нельзя мне с вами ехать!
Я без тебя…
Постой, Нюточка. Погоди, выслушай до конца. Матушка твоя, Арина Ивановна, женщина весьма разумная и практичная. Как показывает жизнь, гораздо практичнее нас с тобой. Как-то в один из моих приездов в Кинешму… Помнится, в пятнадцатом году. Кто тогда и помыслить мог? Короче говоря, твоя матушка предложила устроить в подвале ее дома небольшой тайничок. На мои уговоры она не поддалась. Никакие счета ни в каких банках ее не устраивали. Пришлось мне браться самому за мастерок. Признаться, я отнесся к этому делу несерьезно. Засунул в тайник то, что оказалось под рукой: ассигнации, кое-что из ценных бумаг, сколько-то там британских фунтов и немного золотишка. Если бы я тогда мог знать… Нюта, там конечно немного, но при скромном образе жизни хватит на годы.
Я без тебя никуда не поеду.
А со мной это лишено всякого смысла! – рассердился Арсений. – Вот и поговорили.
И ничего и не поговорили. – Анна надулась, а немного погодя, снова взялась за свое. – Мы можем уехать в Сибирь. Поезда покуда еще ходят. А оттуда перебраться в Китай. Люди так делают. В Китае, говорят, все так дешево, что нам и денег почти не нужно будет…
В конце мая Арсения снова забрали. На этот раз – рыть окопы. Против Советской власти взбунтовался чехословацкий легион. Но никакие окопы красным не помогли. Не успело начаться лето, как братья-славяне уже взяли город. Самарское купечество встречало освободителей хлебом-солью. Арсений вернулся домой только через два дня – черный от солнца и пыли, голодный, злой.
Ему вернули оба самарских завода, но работал только один из них – тот, что делал боеприпасы. Да и то – в четверть силы. Сказывалось отсутствие сырья. Суда Арсения, оказавшиеся в Самаре, были тут же реквизированы чехословаками – «для военных нужд». Эти, правда, в отличие от большевиков, составили соответствующую бумагу… Все честь по чести.
Когда на одном из банкетов, данных самарским купечеством в честь воинов-освободителей и вновь образованного Комуча, присутствующие, повинуясь патриотическому призыву: «Как предки наши, как Минин с Пожарским…», – пустили по кругу шапку, Арсений бросил в нее эту пресловутую расписку.
Арсений, я не понимаю, теперь-то что нам мешает ехать? – Анна сердилась, совершенно не понимая мотивов, которыми руководствовался муж. – Или ты полагаешь, что Комуч – это…
Менее всего я намерен полагаться на деятелей из Комуча, – перебил ее муж. – Ты только посмотри на них, да они же все…
Тогда я тем более тебя не понимаю. У нас появились кое-какие деньги. Всего неделя, и мы в Харбине. Я уже все разузнала. Мы сможем прекрасно там устроиться. Ты начнешь там новое дело…
Нет. – Арсений покачал головой. – Я на это уже не способен. Я уже старик. Я очень устал. Безумно устал. Я способен вести только жизнь человека, вышедшего на покой. А на это нам денег не хватит.
Не клевещи на себя, – возмутилась Анна. – Тоже мне, старик в сорок три года…
У меня нет сил. Видимо, слишком много душевной энергии было растрачено, как оказалось, впустую. Поверь, я нисколько перед тобой не рисуюсь. Ведь я работал не только для себя, не только для своей семьи, но, как это ни выспренно звучит, и для родины. А выяснилось, что я… паразит. А я-то думал, что делаю нужное и важное дело для России, для русского народа. – Арсений горько улыбнулся собственной наивности. – Черты, характерные для времен экономического бума: предприимчивость, трудолюбие, добросовестность, склонность к творчеству я принял за черты национального характера. – Он снова усмехнулся. – Перепутал обстоятельства времени и обстоятельства места. Главная наша черта – зависть. Вот она-то и движет нынче русскую историю. Горько на пятом десятке лет вдруг обнаружить себя паразитом. Значит, всякие там деятели, за всю свою жизнь палец о палец не ударившие, ни одной материальной ценности не создавшие, не паразиты, а я, работая с двенадцати лет, умудрился стать паразитом. Нет… После такого удара я никогда уже не смогу вновь встать на ноги. Да и не хочу. Тем более в чужой стране. Нет…
Черт возьми, Арсений! – взъярилась Анна. – Да нельзя же так раскисать! Если не хочешь бежать, борись! Запишись в Добрармию, к Деникину, займись еще каким-нибудь делом, только не кисни! И если тебе ради этого надо будет оставить нас, я тебя пойму. Это совсем не то же самое, что отправить нас в Кинешму, а самому сидеть здесь и дожидаться смерти. Делай же что-нибудь, в конце концов!
Видишь ли, Нюта… По моему твердому убеждению участие в гражданской войне безнравственно. Да и бесполезно. Исход борьбы заранее предрешен. Красные одержат верх в самом ближайшем будущем, как минимум по двум причинам. Первая: красные представляют государство, а белые – общество, отдельных граждан, во всем причудливом, порой взаимоисключающем переплетении их частных и групповых интересов. Большевики, захватив власть в столице, тут же продублировали свою жесткую партийную вертикаль в управлении страной. И пусть им нанесли поражение на окраинах. Главное – они держат в своих руках центр. А воссоздать местные органы власти при такой жесткой иерархической структуре они могут в течение пяти минут после военной победы. Такая организация дает им высочайшую дисциплину, подкрепленную невиданным в истории применением насилия. И даже насилие у них системно и организованно, в отличие от белых. Там, где сообщество граждан теряет время на увязку и согласование интересов своих членов, где оно ищет взаимоприемлемое решение, государство действует и одерживает победу. Вспомни историю. Вначале наши предки существовали в рамках, так называемого, родоплеменного строя. Что это такое? Это самоуправление в чистом виде. Перманентный, освященный обычаем, демократический процесс, регулирующий все стороны жизни племени и каждого его члена. И вот появляется некий бандит; барон или князь, а с ним кучка вооруженных соратников, и заявляет: «С этого дня вы будете отдавать мне десятую часть всего, что у вас есть. За это я буду защищать вас от других бандитов, таких же, как я». Обществу нужно собраться, обсудить проблему, выработать решение, наконец, организовать отпор. Но у них нет на это времени. Бандит скор на расправу. И им приходится соглашаться на его условия. Так возникает государство. И заметь, везде это подается как прогресс. Примерно такая же картина в белом движении. Мало того, что там нет единого гражданского (в смысле штатского) руководящего центра, но у них нет и единого военного командования. Этот сонм генералов, ненавидящих друг друга и соблюдающих воинскую дисциплину хуже необученных новобранцев… Эти бесчисленные группы и партийки, ставящие подножку друг другу… Следуя примеру большевиков, они пытаются тоже быть жестокими и беспощадными. Но даже применение насилия у них поставлено по-дилетантски. Итак, государство (красные) – более эффективный и подходящий инструмент для ведения войны, чем сообщество граждан (белые). Или же, если преобразовать вышесказанное в метафизическую формулу… Государство непобедимо, ибо являясь порождением зла, лучше всех умеет им пользоваться. И вторая причина, вполне земная. Белое движение базируется на окраинах, богатых только одним ресурсом – хлебом. Красные же, удерживая центральные губернии, в которых гораздо выше плотность населения, обладают несравнимо большим мобилизационным резервом. Плюс вся наша основная промышленность сосредоточена в центре. Плюс им достались все склады и резервы царской армии: оружие, боеприпасы, обмундирование и т. д. Нынешние успехи белых временны. Как только красные отмобилизуются, от белого движения останется только печальное воспоминание. Военная сила, грубая военная сила, а не соревнование политических программ, определит кон