Дальше утра тянулись медленно; дни – словно пролетали. Она не знала, как почувствовать себя лучше. Музыка утомляла. Свет в доме 92 падал с оптической четкостью, и она видела каждую задоринку, вмятинку и неровность покраски. Скоро она уже думала, не продать ли дом. Только не знала, куда еще податься, разве что обратно в Далстон. Оглядываясь назад в эти дождливые дни, она видела не только то, что не смогла сделать, но и где зашла слишком далеко и сделала слишком много. Было такое чувство, словно она потревожила уединение старого дома, его глубинное самоощущение, что когда-то ее и привлекло. Вспомнилось, как много вещей матери она выкинула.
«Вначале мне здесь нравилось», – написала она Шоу, а потом не знала, как закончить мысль. Ни с того ни с сего спросила: «Что ты обо мне подумаешь, если я просто возьму и передумаю? – признавая: – Наверное, ты принимаешь меня за круглую дурочку».
Кафе Перл открылось на вторую неделю ноября в виде магазина домашних аквариумов под названием «Шропширские товары для рыбок», которое, написанное сине-зелено-лиловым неоном над дверью, повторялось в стенде тех же цветов на улице. Внутри длинная стена бывшего кафе стала рядом больших плоских телевизоров, на каждом – своя сцена из диснеевского мультика про подводный мир. Среди водорослей можно было разглядеть силуэты, напоминающие рыб, неразборчивые, но, наверное, как-то побольше и помедленнее – и, наверное, без прозрачных плавников и ярких красок, – тех рыбок, которых ожидаешь увидеть в аквариуме в гостиной. Они поворачивали туда-сюда, словно могли себе позволить признать – хотя и не демонстрируя никаких с ним отношений, – другой мир, наш мир, где за стойкой сидели далеко друг от друга, окутанные мягкой зеленоватой тенью, словно протекающей в помещение из аквариумов, Томми и Бренда Джеки.
Они казались погруженными в работу. Бренда дежурила на кассе, а Томми писал что-то в книге, потом резко поднял голову, словно его позвали, и – обойдя в центре пьедестал с маленькими (более-менее десять литров) аквариумами, подсвеченными цветом мятной зубной пасты, словно квартовые компьютеры с прозрачными корпусами в каком-то футуристическом «Эппл-сторе», – пошел на второй этаж. Со стойки же они вели сайт магазина – подводное онлайн-приключение по идеям для акваскейпинга и декорирования аквариумов. На какое-то время благодаря этому предприятию площадь вновь набрала популярность, особенно после школы и утром по субботам, когда дети стекались постучать в аквариумы и попугать их обитателей.
– Господи боже, – сказала себе Виктория, бросив еще один взгляд в витрину, а потом ушла через площадь.
Дело было ближе к Рождеству, чем ей бы хотелось, и со времен ее визита в комнату Перл больше ничего не произошло. В конце концов пришлось признать, что официантке, видимо, надоело дожидаться на окраинах Мидленда, когда же начнется жизнь, и она отправилась навстречу какому-нибудь будущему, что ей подвернется в пути. Нельзя этим не восхититься; нельзя не увидеть в этом плюс. Виктория вернулась к себе и, выпив чай, выставила дом на продажу.
17Ненадежность форм
Хотя в первую неделю к ней несколько раз приходили, покупать никто не торопился.
О встрече договаривались достойные и жизнерадостные люди, нередко даже из соседнего города. Семьи с собаками или детьми. Всем нравился дом 92 и то, что она с ним сделала, а Виктории нравилось видеть его их глазами. Но вот сад их уже что-то смущал.
Сад Виктории по-прежнему раскрывался тебе навстречу, как и на протяжении всего лета, только теперь при этом начал раскрывать что-то другое, что-то, что ей нравилось меньше, хотя и не менее властное. Выглядывая по ночам с лестницы, она чуть ли не ожидала встретить совершенно новый вид. Лунный свет по-прежнему умиротворял лужайку, гладкую, как вода. Но звезды в ней не отражались, на что Виктория отчасти надеялась. Днем она стояла на кухне у открытой задней двери и смотрела, как дождь пропитывает буреющие клочки и гнезда растительности, еще на ее памяти бывшие массой цветов. Стены, тропинки, все искусственные поверхности сияли от воды, полной неба – слишком белого для того, которое вода отражала. Надо бы привести сад в порядок, знала Виктория, если бы только не покупатели, а потом – зима. Надо бы пересадить розы. Вид был очень печальный. По ту сторону арки – еще хуже. В конце весны она от имени летних бабочек приветствовала буддлею; теперь буддлея только напоминала о заросших пустырях, что пробегают за окнами лондонских поездов. Сама арка превратилась во врата, которых Виктория избегала.
Были и другие проблемы. Несмотря на размеры дома, она поймала себя на том, что согласна с посетителями – комнат и в самом деле маловато; большие комнаты труднее обогревать, и подвал сырой, и постоянный дождь только подчеркивает подобные проблемы. Такой дом, как у нее, поняла Виктория, – то есть дом, немало переживший, немало повидавший; хоть и очаровательный, но шумно устраивающийся поудобнее под климат, скрипя в ночи; дом с очень старыми половицами, «как на корабле», что бы это когда-то ни значило; дом, где не стоит произносить вслух слово «проседание», чтобы оно не аукнулось; такой вот дом со всеми сопутствующими расходами, – может быть слишком рискованным предприятием. И все-таки ей было обидно.
«Я ради этого перестрадала приход строителей, – хотелось напомнить посетителям. – Они беззаботно топотали и колотили целые дни напролет, громыхали по моей красивой лестнице. Починили крышу. Чердак теперь замечательный, потому что я страдала, пока они трескали шоколадное печенье. Да там совсем новенький пол! На моем чердаке хоть завтра выходи из гавани с ранним отливом». Но она и так уже достаточно сбивала их с толку и сама это понимала; особенно детей.
С ивы осыпались листья, на боярышнике высыпали ягоды. От полей Виктория держалась подальше. Да и вообще все держала на расстоянии; каталась на «Фиате» до самого Ранкорна; забывала о назначенных встречах. Тем временем ноябрь без предупреждения махнул на себя рукой, и внезапно город затянуло в первую неделю декабря. Загорелись рождественские гирлянды; кто-то отбуксировал «Тойоту» Малыша Осси с площадки на Бледных Лугах. Однажды утром дождь ненадолго стал снегом. За день до этого на валлийских нагорьях выпало шесть сантиметров. Северн в Ущелье стала рыжеватой – чуть темнее лабрадора; вниз и вверх по течению множились предупреждения о половодьях. Виктория наблюдала, как на старой платной парковке раскрылись туристические автобусы, словно карамельно-красные личинки: из них, недоумевая, но смеясь, спешили по двое и по трое через железный мост и вдоль по Уорфедж поздние туристы из Калифорнии и Южной Кореи, только чтобы обнаружить барьеры от наводнения и реку, что поднимается между ними и промышленным прошлым, на фоне которого они приехали нафоткать селфи. Виктория недолго смотрела в ту сторону; содрогнулась; поплелась обратно по холму в город, только чтобы обнаружить, что на главной улице прорвало водопровод.
Вдоль дороги извергались большие пушистые гейзеры. Во всех направлениях сверкала радуга. Вода собралась перед скобяной лавкой, а потом понеслась между коттеджами на Вулпит-роуд к реке, словно наводнение. Из ближайших магазинов высыпал народ, улыбаясь с какой-то радостной тревогой на лицах. Дети и даже некоторые мужчины кричали и носились, и их приходилось останавливать. Виктории казалось, будто здесь ненадолго собрался весь город, гадая, закончится ли сейчас мир или всего лишь выберет какое-то простое, красивое, изумительное направление.
Большие или пустяковые, все эти случаи выглядели частью целого; все словно указывали на одно и то же. Вот только непонятно на что.
Как часто бывает при новой экономике, «Шропширские товары для рыбок» выживали, но не процветали. Магазин, ненадолго став не столько предприятием, сколько курьезом, был из тех событий маленьких городков, чей звездный час уже прошел. Скоро маленькая площадь снова уснула. Посещаемость упала, хотя в темные вечера клиенты еще приходили. С этим было не поспорить. Их можно было заметить со спины, силуэтами на фоне витрины, куда они таращились; и самое неизгладимое впечатление оставляли их плечи, которые, когда не нахохливались из-за холодов ранней зимы, выглядели длинными и круто покатыми. Как только они входили, звенел колокольчик.
Малыша Осси теперь можно было видеть за стойкой даже чаще, чем Джеков. Его «Тойота» снова появилась на парковке, в своем обычном положении впритирку к баку с песком, слегка под углом. Всю грязь смыли шлангом, спущенную шину заменили; в противовес кто-то разбил заднее окно, словно то, что произошло в карьере, нужно было воспринимать как часть нескончаемого процесса. Старик поздно закрывался и никак не мог запереть дверь с первого раза. Так Виктория Норман его и застала, однажды вечером в десять: пока он возился с замком, согнувшись в три погибели, хотя все-таки не на корточках.
– Эти двое уже съехали? – спросила она. – А мне казалось, они там на своем месте.
Это она забавно подметила, сказал он. Томми и Бренды, если она о них, сейчас нет.
– Это я вижу, – сказала Виктория.
– Они в Кинвере, по своим делам: больше мы их не увидим. По крайней мере, не в ближайшее время. Не в ближайшее.
Они недолго смотрели на магазин. Аквариумы переливались или светились: на этой точке падающей кривой бизнеса в них было больше декораций – той странной искусственной среды, где все либо затонувшее, либо затопленное, – чем рыбы.
Затонувшие домики, затонувшие мостики, затонувшие замки, затонувшие колонны храмов и минареты. По гравийному дну, уходившему в безмятежную зеркальную бесконечность каждого зеленого аквариума, были разбросаны затопленные виллы эклектичного стиля. Там царила эстетика светящейся гальки, грибов аляповатых фиолетовых и зеленых оттенков; заговор древних каменных голов, утонувших подлодок и саркофагов.
Внизу, где масштаб ничего не значил и даже воду можно было изобразить затонувшей, над домиками нависали огромные постмодернистские сундуки с сокровищами, переполненные широкими монетками и нитками жемчуга. Все ярко симулировалось, сияло, красовалось тропическими оттенками, обросло пластмассовой ряской, символизирующей м