– Я даже не поблагодарила тебя, – тихо сказала Алиса, чтобы нарушить затянувшуюся паузу.
– Пустяки, – отмахнулся Быков.
– Нет, не пустяки. Ты спас мне жизнь.
– Хорошо, что мурена оказалась не очень большой.
– Мне она показалась огромной, – призналась Алиса. – И я боялась, что останусь без ноги. Ты бы меня тогда бросил, да, Дима?
– Нет, конечно, – выдавил он из себя.
А на самом деле? Сохранилось бы в его сердце чувство к безногой девушке? Любовь – явление непредсказуемое. Сегодня ты жизнь готов отдать за любимого человека, а завтра смотришь на него, как на чужого, и томишься в его присутствии. Такое с Быковым случалось. Вот почему он не спешил с пылкими признаниями в любви. Этим вечером Алиса выглядела совсем еще девочкой, и он, большой, далеко не молодой мужчина, примостившийся на табурете, испытывал сильнейшее раскаяние. Уже за одни только мысли, которые нет-нет да и возникали в его голове.
– Нашли стелу? – спросила Алиса, видя, что беседа снова зашла в тупик.
Ее руки поверх одеяла трогательно выглядывали из колокольчиков рукавов голубой байковой рубашки.
– Пока нет, – качнул головой Быков. – Там течение было, помнишь? А «Пруденс» сдвинулась с места, несмотря на приказ Заводюка.
– Влетело мистеру Джеллоу? – участливо спросила Алиса.
– Обошлось. Штурман ведь тебя спасал… нас. Твой дед по этому поводу даже слова не сказал.
– Да, он меня любит. А ты?
Быков раздвинул усы в улыбке, которой не поверил бы не то что Станиславский, но даже маленький ребенок.
– Я же не отдал тебя на растерзание мурене, – отделался он шуткой.
– Я все равно не успокоюсь, пока ты не ответишь на вопрос прямо, – предупредила Алиса.
Это означало, что Быков получил некоторую передышку. Он вернул усы в обычное положение, поднялся с табурета и пожелал девушке скорейшего выздоровления.
– А спокойной ночи? – прищурилась она.
– Спокойной ночи, – неуверенно пробормотал он в предчувствии того, что произойдет дальше.
– А поцеловать? – спросила Алиса капризно.
Пришлось исполнить ее пожелание. Больных ведь принято баловать. Им нельзя отказывать. Даже если поцелуй получается очень уж затяжным, а за ним следуют еще два или три.
Слегка обалдевший Быков пробирался по тесному коридорчику, стремясь поскорее выбраться на свежий воздух, когда его остановил голос, прозвучавший из открытой двери отдельной профессорской каюты:
– Мистер Быков?
Обычно профессор обращался ко всем по имени, так что это было настораживающим фактом. А что, если старик заглянул в каюту внучки и увидел, что там происходило? Моментально покраснев, Быков явился на зов.
– Слушаю, профессор.
Заводюк, полностью одетый, сидел за письменным столом, освещенным небольшой лампой. Его лицо, утопающее с одной стороны в густой тени, казалось более старым, чем обычно. Выпуклый лоб под седыми волосами блестел, как будто натертый маслом. Руки с проступившими венами нервно вертели линейку, которая попала в них явно случайно, без ведома хозяина.
– Садитесь, пожалуйста, мистер Быков.
Заводюк указал линейкой на привинченный к полу стульчик.
Оставалось только подчиниться.
– Почему так официально? – спросил Быков, догадываясь, каким примерно будет ответ.
– Потому что разговор будет официальным, – сказал Заводюк.
Мысли в голове Быкова метались, как тараканы, застигнутые ярким светом на кухонном полу. Одни туда, другие сюда, третьи просто по кругу. Что ответить старику, если он заведет разговор о внучке? Пообещать жениться на ней? Но разве Быков действительно вынашивает такие планы? Жених из него никакой, а муж и подавно. Черт, и вообще, при чем тут женитьба? Почему люди не могут проявлять чувства без всяких формальностей?
– Вам сколько лет, простите за нескромный вопрос? – продолжал Заводюк, не переставая упражняться со своей дурацкой линейкой.
Хотелось вырвать ее у него из рук и забросить куда-нибудь подальше.
– Тридцать девять, – ответил Быков, не уточняя, что до сорокалетия ему осталось совсем немного.
– Моей внучке девятнадцать.
– Почти двадцать.
– Нет, пока только девятнадцать, – не уступал Заводюк.
– Да. Гм… – Быков пожал плечами не потому, что ему так хотелось, а потому что не знал, что еще сделать под пристальным профессорским взглядом.
– Вы на двадцать лет старше, Дима.
Хотя бы уже не «мистер», и то хорошо.
– Я не отрицаю. – Быков опять пожал плечами. – Но в наше время понятие возраста весьма относительно. Девушки взрослеют рано, мужчины стареют поздно и…
Он был даже рад тому, что Заводюк его перебил, потому что не знал, как закончить свою тираду.
– Время – понятие относительное, согласен, – сказал Заводюк. – С Эйнштейном не поспоришь. Но возраст…
Он значительно постучал линейкой по столу. Быков проследил за ней мрачным взглядом.
– Вы хотите сказать, – начал он, – хотите сказать, что нам нельзя… что мне и Алисе лучше не…
– Именно! – вскричал Заводюк и наконец бросил проклятую линейку на стол. – Я хочу попросить вас как мужчину взрослого и ответственного, чтобы впредь вы обходились без услуг моей внучки…
Слово «услуги» покоробило Быкова.
– Услуги? – переспросил он, страдальчески морщась. – Вы говорите так, будто… будто я… мы…
– Да что ты сегодня все мямлишь, Дима? – недовольно спросил Заводюк. – Впрочем, тебе простительно. После таких испытаний. – Он взял линейку и переложил ее подальше. – Сегодняшний случай открыл мне глаза. Я больше не допущу, чтобы моя девочка подвергалась такой опасности.
Поникшая голова Быкова резко поднялась.
– По-вашему, я опасен? – довольно надменно поинтересовался он.
– Ты? – Глаза Заводюка недоуменно вытаращились. – Я говорю об этой ужасной пиранье, которая набросилась на Алису.
Быкову показалось, что лампу на столе заменили на куда более яркую.
– Это была мурена, – поправил он.
– Хорошо. Это была мурена. Нет, не хорошо. Это плохо! Это очень плохо! Алиса моя единственная внучка. Отныне ей нечего делать под водой.
– А она согласится отсиживаться наверху, пока другие будут искать? – осторожно спросил Быков.
– Ты должен ее убедить. – Заводюк направил палец на собеседника, словно собираясь расстрелять его в упор. – Для этого я тебя и позвал. Ты ее лучший друг, старший друг. Кому же, как не тебе, повлиять на девочку?
– В принципе, я мог бы обойтись без напарника.
– Вот и отлично! Значит, договорились?
– Не знаю, послушает ли меня Алиса… – Быков запустил пальцы в кудри. – Мне кажется, вы могли бы ей просто запретить. Как начальник экспедиции.
– Нет-нет! – испуганно вскричал профессор, выставляя перед собой раскрытые ладони. – Алиса замечательная девочка, но характер у нее трудный. Когда ей что-нибудь запрещают, она непременно добивается своего. Особенно когда запрещают. Поэтому действовать будем иначе. Нужна мягкая сила.
Быков не знал, обладает ли этой самой пресловутой мягкой силой. Не испытывал он и уверенности в том, что сумеет отговорить Алису от участия в подводных экспедициях. Однако облегчение, охватившее его после того, как тема беседы с профессором окончательно прояснилась, было сродни эйфории, и он согласился.
Утром решимости у Быкова поубавилось. Он не представлял себе, как подступиться к Алисе с этим разговором. И тут, словно давая ему время на раскачку, в события вмешалась Природа.
Поднявшись на палубу с первыми лучами солнца, Быков ощутил отвратительное зловоние и очень скоро определил, что ветер доносит до него запах разлагающейся плоти. Молодой матрос с бледным, как у покойника, лицом стоял на носу, вцепившись в поручни.
– Откуда эта вонь, приятель? – спросил Быков.
Вместо того чтобы ответить, парень поспешно перегнулся через борт и выпустил в воду мощную мутную струю.
– Не говори никому, – попросил он, когда приступ тошноты закончился.
– Хорошо, – согласился Быков.
Поначалу он решил, что воздух портил запах рвоты, но, бросив взгляд вдаль, увидел непривычно большую стаю чаек над огромным продолговатым предметом, темнеющим над волнами.
– Кит, – пояснил парень, проследивший за направлением взгляда Быкова. – Дохлый. Его прямо на нас гонит. И ветер в нашу сторону, как назло.
– Нужно уступить ему дорогу, а потом вернуться.
– Кэп так и собирался поступить, но ваш босс ему запретил. Не доверяет приборам. Боится, что если сняться с якоря опять, то вы потом свой камень вообще не найдете.
– Найдем, – уверенно произнес Быков.
Они поболтали еще немного. Парня звали Гарри. Он похвастался, что первым обнаружил Быкова и Алису, когда те всплыли так далеко от «Пруденс». Изъявления благодарности он встретил с кислой миной и опять склонился над водой. Для Гарри это была последняя возможность расслабиться, потому что вскоре на носу собрались почти все члены экипажа.
– Ох и воняет, – пожаловалась Элен, зажимая нос.
Стаут усиленно дымил трубкой, окружая себя клубами ароматного табака. Профессор Заводюк дышал сквозь рубашку, которой прикрыл нижнюю часть лица.
Как назло, разлагающаяся туша остановилась метрах в ста от судна, упорно отказываясь дрейфовать дальше. Солнце поднималось все выше, смрад делался все нестерпимее, но ничего поделать с этим было нельзя. Более того, к разочарованию исследователей, пришлось отменить погружения, потому что пространство вокруг кита буквально кишело акулами. Самые прожорливые с плеском выпрыгивали из воды, чтобы отхватить зубами кусок нетронутой плоти.
Вокруг массивной головы кита, словно саван, колыхались рыбацкие сети, в которых он, видимо, и запутался.
– Задушил себя, – определил невозмутимый капитан Джеллоу. – Или сети зацепились за что-то и не позволили горбачу вовремя всплыть, чтобы набрать воздуха. Предлагаю отойти на пару кабельтовых. – Он посмотрел на Заводюка. – Гарантирую, что мы вернемся обратно с погрешностью в десять-двадцать ярдов.
– Нет, – отрезал профессор, с ненавистью глядя на резвящихся хищниц.