Матросы постоянно ходили пьяные, но с остальными запасами спиртного не делились. Прихватив львиную долю питьевой воды в десятилитровых баклажках, они отделились от участников экспедиции и разбили собственное стойбище, соорудив навес из порванного днища матерчатого плота. Элен, Алиса и трое выживших мужчин остались сами.
В принципе, они справлялись. Тяжелее недоедания, недосыпания и всяческих бытовых неурядиц было сознавать, что островная жизнь может затянуться надолго. Ни один из двух сохранившихся мобильников не работал. Рация была выведена из строя еще во время шторма. Сколько ни вглядывалась Элен в далекую линию горизонта, она оставалась пустынной, как и небо, которое не спешили бороздить спасательные вертолеты и самолеты.
Если бы хоть рядом был надежный мужчина, на которого можно опереться! Но нет, Быков отвернулся от Элен и оказывал знаки внимания другой. Не то чтобы она страдала от неразделенной любви, но прежде свою жизнь Элен строила так, чтобы о ней заботились мужчины. Теперь же она чувствовала себя покинутой, беззащитной и оскорбленной в лучших чувствах.
Стремясь рассорить Быкова и Алису, она прибегала к различным уловкам, пытаясь вызвать ревность в душе соперницы. Сегодня утром Элен это удалось. Выведенная из себя ее заигрываниями, Алиса убежала из лагеря. Нужно было срочно закреплять успех, а Быков продолжал ломаться, как девица.
– Дима, – окликнула Элен, – я все равно пойду с вами. Вы же не бросите меня здесь одну, правда? Моряки пьяные. Неизвестно, что им взбредет в голову.
Быков хотел посоветовать бывшей любовнице поменьше загорать топлес и строить глазки нетрезвым мужчинам, но лишь кивнул:
– Ладно. Только сначала я проведаю профессора. Совсем захандрил старик.
Оставив Элен и Стаута ожидать в отдалении, он направился к Заводюку и присел на песок рядом с ним.
– Как самочувствие, профессор?
– Не спрашивай, – буркнул тот, не поворачиваясь.
– Не вините себя.
Разговор Быков предпочел вести не по-английски, чтобы проще было затронуть душевные струны собеседника. Тут важны были нюансы: тон, суффиксы, построение фраз…
– Как же мне себя не винить? – глухо спросил Заводюк.
– Жизнь устроена таким образом, что итог всегда один.
– Но не всегда он подводится так рано.
– Согласен, – кивнул Быков. – Вы знакомы с «Бхагавад-Гитой»?
– Разумеется. Каждый культурный человек…
– Там был воевода, Арджуна. Помните?
– Ну?
– И он, подобно вам, страдал от необходимости жертвовать чужими жизнями, – продолжал Быков. – Его войско стояло напротив вражеской армии. И он никак не отваживался отдать приказ начинать сражение.
– И тогда оруженосец Кришна призвал его оставить сомнения. – Заводюк, кряхтя, сел и повернулся к Быкову. – Только на самом деле он был не оруженосцем, а воплощением бога.
– Совершенно верно, – улыбнулся Быков. – И этот бог призвал Арджуну отбросить сомнения. Надо выполнять свой долг. Потому что все предопределено без нас. Мы лишь пешки в этой вселенской игре. «Сражайся – и будь что будет!» – воскликнул Кришна.
– У нас битвы не было, – не слишком уверенно возразил Заводюк, но глаза его блеснули, чего прежде не наблюдалось. – Люди погибли в мирное время.
– А чем отличается стихия от вражеской армии?
Сам Быков видел множество отличий, но его задачей было вывести профессора из ступора, чем он и занимался. Судить других – не его дело. Этим займутся специалисты, когда они попадут на большую землю.
Если попадут.
– Значит, Дима, ты считаешь, что…
Начав фразу, Заводюк сглотнул минимум три раза. Облегчая ему задачу, Быков кивнул:
– Да, профессор. Не стоит корить себя и терзаться. Этим вы никому не поможете. Погибшие были взрослыми людьми, которые сами за себя в ответе.
Заводюк подался к нему, понизив голос:
– Но капитан наложил на себя руки, а я как ни в чем не бывало ем, пью, дышу…
– Капитан тоже был взрослым человеком, – строго произнес Быков. – Он сделал свой выбор. Выбор оказался неправильным. Вот и вся история. – Он потеребил отросшую бородку. – Кроме того, у меня имеются смутные сомнения по поводу самоубийства мистера Джеллоу.
Глаза Заводюка едва не выскочили из орбит.
– Да что ты говоришь, Дима? И кого ты подозреваешь?
– Об этом позже, – сказал Быков, вставая и отряхивая джинсы. – Не хочу бросать тень на людей, не имея на то достаточных оснований.
Профессор Заводюк глянул себе через плечо:
– Ты говоришь о матросах?
Давая понять, что не намерен развивать эту тему, Быков сказал:
– Мы со Стюартом и Элен отправляемся на рыбалку. Присматривайте за вещами, если вам не сложно.
– Да, конечно.
Заводюк с готовностью закивал. Это означало, что период черной хандры позади. Быков не считал, что кто-то – люди или звери – посягнет на их жалкие пожитки, но человек, у которого есть обязанности и чувство ответственности, не станет раскисать. Он заставит себя быть внимательным, то есть включит самоконтроль, вместо того чтобы просто валяться в сторонке.
Сделав Элен и Стюарту приглашающий жест, Быков повел их в тропическую рощицу, где нашел долбленку. Там была промоина, образованная, видимо, волнами, свободно перекатывавшимися через остров в самом низком и узком участке. Песок здесь был усеян поваленными стволами и камнями из океана. В прошлый раз Быков решил, что набрел на русло пересохшей реки, и искал родник, а натолкнулся на лодку.
Она представляла собой грубо выдолбленный ствол дерева, сужавшийся к обеим концам. Стаут обхватил лодку с одной стороны, приподнял и прикинул:
– Тяжелая. Не знаю, сумеем ли мы дотащить ее до берега.
– Будем катить, – успокоил его Быков. – Лодка почти круглая.
– Правильно, – поддержала его Элен. – Но где же весла? Как мы собираемся грести?
Она уже не сомневалась, что попадет на рыбалку. Быков не стал спорить, только вздохнул и пожал плечами:
– Воспользуемся каким-нибудь шестом.
– С шестом далеко не уплывешь, – возразил Стаут. – Я сделаю весло. Может быть, даже два.
– Как? – удивилась Элен.
– Производственный секрет.
У нас сказали бы «секрет фирмы», машинально отметил Быков. «Интересно, чем Стю собирается вытесывать весла? У нас даже перочинного ножа нет».
Поднатужившись, они втроем развернули долбленку и принялись перекатывать ее в сторону лагуны. В ложбине между зарослями необыкновенно густого кустарника, приземистых деревьев и морского винограда было душно. Летучая нечисть тучами атаковала людей, облепляя вспотевшую кожу. Птицы, наблюдавшие за происходящим из зарослей, пересмеивались на свой птичий манер или подбадривали насекомых залихватским посвистом.
На открытом пространстве, где дул какой-никакой ветерок, стало легче.
– Две трети пути сделали, – определил Стаут, утирая лоб. – Дальше вы сами, а я займусь изготовлением весел.
Быков хотел возразить, что веслами можно будет заняться позже, когда «корабль» будет спущен на воду, но не стал. Какая-то догадка пыталась проклюнуться сквозь сумбур мыслей и никак не могла. И все же она тревожила, не давала покоя.
– Почему ты помрачнел? – спросила Элен.
– Не знаю, – признался Быков.
– Тебя что-то беспокоит?
Он оглянулся, проводив взглядом удаляющегося Стаута.
– Кажется, нет.
– Тогда покатили?
– Давай.
Синхронно наклоняясь и распрямляясь, они продолжили путь. Надстройка затонувшего судна походила на мираж, призрачно белеющий над водой. На небе по-прежнему не было ни облачка. Полуденное солнце висело высоко, и поверхность лагуны зеркально отражала его сияние. Дальше, там, где протянулась линия рифов, угадывалась белая полоска прибоя. За ней начинался безбрежный океан глубокого синего цвета.
– Это там разбилась шлюпка? – спросила Элен, кивая на линию прибоя.
– Да, – подтвердил Быков, радуясь возможности перевести дух. – Представляю себе, сколько парусников потерпело крушение на этих рифах. Скользишь себе по гладкой воде, и вдруг буруны прямо по курсу. А поворачивать поздно. Несколько минут – и только щепки на воде плавают. И выжившие люди плывут к острову, на котором пройдет весь остаток их жизни.
– Тебе нужно было стать писателем, а не фотографом. У тебя отлично развито воображение.
– Возможно, – рассеянно пробормотал Быков.
Оставив в покое выдолбленное бревно, он направился в рощу. Стаут был там, обтесывал ровную ветку, чтобы придать более толстому концу вид лопасти. Тень, упавшая сзади, заставила его обернуться. Он улыбнулся и сунул нож за пояс.
– Получается? – спросил Быков.
– Как видишь. – Улыбка Стаута сделалась чуть шире.
От этого она не стала ни естественнее, ни дружелюбнее. Он явно был недоволен тем, что его застигли врасплох. Похоже, интуиция Быкова не подвела.
– Можно было еще немного обтесать, – сказал он, глядя на весло.
– Достаточно, – отмахнулся Стаут.
– Как тебе удалось перепилить такую толстую ветку?
– Я ее нашел. Она на земле валялась.
– Да? Разреши взглянуть.
Стаут мгновение поколебался, потом неохотно отдал весло. Перевернув его, Быков провел пальцем по срезу.
– Свежий, – сказал он. – И очень гладкий.
– Наверное, матросы бросили.
– Можно будет спросить.
Лицо Стаута стало раздраженным, как у человека, припертого к стенке.
– Зачем? – спросил он.
Были разные варианты ответа. Быков избрал самый прямой. Убийственный.
– Ты знаешь, – сказал он.
Глаза Стаута метнулись из стороны в сторону. «Сейчас он вытащит нож, раскроет и воткнет мне в живот», – понял Быков. Ему хотелось отступить или вообще уйти, замяв разговор. Вместо этого он сделал шаг вперед и задал вопрос, столь же прямой и убийственный, каким был недавний ответ.
– Тросы на корабле ты перерезал?
– Чушь! – выкрикнул Стаут.
Слишком поспешно. Чуть раньше, чем Быков закончил фразу. Стаут снова посмотрел по сторонам. Его правая рука как бы невзначай прикоснулась к выпущенной рубашке.