— Служба быта. Вы справлялись у администратора, сэр.
— Да, да, — сказал Джо и вприпрыжку бросился к кровати. Он собрал новые белые рубахи, которые купил, и понес бою. — Вы можете вернуть их через полчаса?
— Только разгладим складки, — сказал бой, осмотрев рубахи. — Не стирая. Да, я уверен, что успеем, сэр.
Как только Джо прикрыл дверь, Джулия спросила:
— Откуда ты знаешь, что новую белую рубаху нельзя одевать, не погладив?
Он ничего не ответил, только пожав плечами.
— О, я совсем забыла, — сказала Джулия. — А женщине это надо знать… Когда вынимаешь их из целлофана, они все в складках.
— Когда я был помоложе, я, бывало, частенько прилично одевался и выходил погулять.
— Каким образом ты узнал, что в гостинице есть служба быта? Я не знала об этом. Ты на самом деле подстригся и перекрасил волосы? Я думаю, у тебя всегда волосы были светлыми и ты носил парик. Разве не так?
Он снова пожил плечами.
— Ты, наверное, из СД, — сказала она. Выдаешь себя за вопа — водителя грузовика. И ты никогда не сражался в Северной Африке, верно? Ты, я так думаю, приехал сюда убить Абендсена.
Разве не так? Я не сомневаюсь в этом. Хотя и понимаю, какая я тупая. — Она чувствовала, что иссякла, выдохлась.
После некоторого раздумья Джо произнес:
— Да, я воевал в Северной Африке. Может быть и не в артиллерийской батарее Парди. С бранденбуржцами. — Он пояснил: — В диверсионных отрядах вермахта. Мы проникали в штаб англичан. Так что я не вижу особой разницы, где я воевал. Нам всюду приходилось много действовать. Я был под Каиром. Там я заработал медаль и был отмечен в приказе. Я был капралом.
— Эта авторучка — оружие?
Он не ответил.
— Бомба, — вдруг поняла она и выпалили это вслух. — Бомба-ловушка, которая так настроена, что взрывается, когда кто-то к ней прикасается.
— Нет, — сказал он. То, что ты видела, это двухваттный приемопередатчик. Чтобы я мог поддерживать связь по радио. На тот случай, если произойдут какие-либо перемены в планах связи с неопределенностью политического положения в Берлине, которое меняется чуть ли не каждый день.
— Ты сверишься с ними перед тем, как сделать это. Для верности.
Он кивнул.
— Ты не итальянец. Ты — немец.
— Швейцарец.
— Мой муж — еврей, — сказала Джулия.
— Мне все равно, кто твой муж. Все, чего я от тебя хочу, это чтобы ты одела платье и привела себя в порядок, чтобы мы смогли пойти пообедать. Сделай себе прическу. Жаль, что не сходила в парикмахерскую. Может быть, в гостинице салон красоты еще открыт. Ты могла бы сходить туда, пока я буду ждать свои рубашки и принимать душ.
— Как же это ты собираешься убить его?
— Пожалуйста, одень новое платье, Джулия, — сказал Джо. — Я позвоню вниз и спрошу насчет парикмахерши. — Он подошел к телефону.
— Почему это я так тебе нужна?
Набирая номер, Джо сказал:
— У нас заведено досье на Абендсена. Похоже на то, что его особо влечет к определенному типу темноволосых, возбуждающих чувственность женщин. Женщин ближневосточного или средиземноморского типа.
Пока он разговаривал со служащими гостиницы, Джулия подошла к кровати и легла на нее. Она закрыла глаза и положила на лицо ладони.
— У них есть парикмахерша, — сказал Джо, как только положил трубку. — И она сможет позаботиться о тебе хоть сейчас. Для этого тебе надо пройти в салон. Он на антресолях, между первым и вторым этажами. Открыв глаза, она увидела, что это он дает ей купюры Рейхсбанка.
— Дай мне спокойно полежать здесь, — сказала она. — Пожалуйста.
Он посмотрел на нее с явным любопытством и участием.
— Сиэтл стал точно таким же, как Сан-Франциско, — сказала она, — если бы не большой пожар. Крепкие старые деревянные дома, немного кирпичных, и такой же холмистый, как Сан-Франциско. Японцы там обосновались еще задолго до начала войны. У них там был целый деловой район — дома, магазины и все прочее, все очень старое. Был там и порт. Меня научил дзюдо один маленький старый японец — меня туда привез с собою один моряк торгового флота, и пока я жила там, я начала брать эти уроки. Минору Игуасу. Он носил жилетку и галстук. Такой кругленький, как йо-йо. Он давал уроки на верхнем этаже здания, которое занимала какая-то японская контора, на его двери висела старомодная табличка с золотыми буквами, и приемная, как в кабинете дантиста. С журналами «Нэшнл Джиографик».
Склонившись над Джулией, Джо взял ее за руки и приподнял в сидячее положение, подперев спину руками, чтобы она не упала назад.
— В чем дело? Ты ведешь себя так, будто заболела. — Он заглянул ей в глаза, стал разглядывать черты лица.
— Я умираю, — сказала Джулия.
— Это просто неврастения. У тебя часто бывают такие приступы тревоги? Я могу дать тебе успокаивающее из аптечки в номере. Хочешь фенобарбитал? И мы ничего не ели сегодня с десяти часов утра. Все у тебя будет прекрасно. Когда мы будем у Абендсена, тебе ничего не надо делать, только стоять там со мной. Говорить буду я один. Только улыбайся приятно мне и ему. А потом как-нибудь заведи с ним разговор, чтобы он остался с нами и не ушел куда-нибудь. Когда он тебя увидит, я уверен, он пустит нас внутрь, особенно, когда увидит этот разрез на голубом платье. Я бы и сам тебя пустил, будь я на его месте.
— Пропусти меня в ванную, — взмолилась Джулия. — Меня мутит. Пожалуйста. — Она стала вырываться из его рук. Меня сейчас стошнит — пусти меня.
Он отпустил ее, и она прошла через всю комнату в ванную, закрыв за собой дверь и включив свет.
Я могу это сделать, подумала она. Здесь можно это найти. В аптечке — любезно приготовленная пачка лезвий для безопасной бритвы, мыло зубная паста. Она вскрыла маленькую свежую пачку лезвий. Да, острый только один край. Развернула новенькое, еще в смазке, иссиня-черное лезвие.
Из душа полилась вода. Джулия стала под струю — боже ты мой, да ведь она в одежде. Все пропало. Одежда прилипла к телу. Вода стекала с разметавшихся волос. Ужаснувшись, она споткнулась и едва не упала, стараясь поскорей выскочить из-под струи. Вода насквозь промочила чулки… она начала плакать.
Когда в ванную вошел Джо, Джулия стояла у умывальника. Она сняла с себя испорченный модный костюм и теперь стояла голая, опираясь руками об умывальник, и отдувалась, наклонившись над ним.
— Господи Иисусе, — произнесла она, когда поняла, что он рядом. — Даже не знаю, что делать. Мой вязаный костюм испорчен. Он шерстяной. — Она показала рукой. Он повернулся и увидел на полу груду промокшей одежды.
Очень спокойно — но с искаженным лицом — Джо произнес:
— Ну, все равно он тебе сегодня не нужен. — Пушистым белым гостиничным полотенцем он вытер ее насухо и провел назад в теплую, покрытую коврами комнату. — Одень белье — достань что-нибудь. Я попрошу, чтобы парикмахерша поднялась сюда. Ей положено, в таких гостиницах это заведено. — Он снова поднял телефонную трубку и стал набирать номер.
— Что бы ты посоветовал мне принять из таблеток? — спросила она, когда он перестал говорить по телефону.
— Совсем забыл. Сейчас позвоню в аптеку. Нет, подожди. У меня самого кое-то есть. Нембутал или какая-то другая дрянь в том же роде. — Он поспешил к своему саквояжу и стал в нем лихорадочно рыться.
Когда он протянул ей две желтые таблетки, она спросила:
— А мне от них не станет плохо? — и как-то неуклюже взяла их.
— Что-произнес он, по его лицу пробежала судорога.
Пропадай пропадом плоть моя, подумала Джулия. До самых костей.
— Я хотела сказать, — осторожно начала она. — Не стану ли я от них еще больше рассеянной?
— Нет, это что-то производства «АГ-Хемие», чем меня снабдили еще дома. Я прибегаю к ним, когда не могу уснуть. Я сейчас дам тебе стакан с водой. — Он поспешил в ванную.
Лезвие, вспомнила Джулия. Я проглотила лезвие. Теперь оно разрезает мне кишки. Вот оно, наказание. За то, что вышла замуж за еврея и сожительствовала с убийцей из гестапо. За все, что я совершила. Все кончено. Она заплакала.
— Пойду-ка, — сказала она, поднимаясь на ноги, — в парикмахерскую.
— Ты же совсем раздетая! — он подхватил ее, усадил, стал пытаться натянуть на нее трико, но ему это никак не удавалось.
— Мне нужно, чтобы у тебя прическа была в полном порядке, — отчаявшимся голосом произнес он. — Где же эта «гур», женщина?
— Волос делает медведя, — заговорила она медленно, тщательно выговаривая слова, который снимает пятна с наготы. Прячься, от веревки не спрячешься, повесят за крюк. Крюк, Грюк, Гром, «Гур». — Это все таблетки разъедают плоть. Наверное, в них концентрированная кислота. Все к одному, если не так, то от этого разъедающего мое тело растворителя, который до конца пожрет меня.
Пристально глядя на нее, Джо побелел, как смерть. Должно быть, читает, что творится внутри у меня, подумала она. Читает мои мысли с помощью той своей машинки, хотя мне и не удалось ее найти.
— Это таблетки, — сказала она. — Все перепуталось, все смешалось.
— Ты их даже не приняла, — сказал Джо и показал на ее сжатый кулак. Разжав пальцы, она убедилась, что таблетки все еще у нее в руке. — У тебя душевное расстройство, — сказал он. Движения его стали тяжелыми, замедленными, он весь стал как какая-то инертная масса. — Ты очень больна. Мы не можем никуда ехать.
— Не надо врача, — сказала Джулия. — Мне станет лучше. — Она попыталась улыбнуться. Следила за его лицом, чтобы понять, удалось ли ей это. Смотрела на него, как на отражение его разума, который улавливает обрывки ее бессвязных мыслей.
— Я не могу тебя такую брать к Абендсену! — вскричал Джо. — Сейчас никак. Завтра. Может быть, тебе станет лучше. Мы попробуем завтра. Мы должны.
— Можно мне пройти снова в ванную?
Он кивнул, выражение его лица непрерывно менялось, он никак не мог совладать с ним, и поэтому едва ее слышал. Она снова вернулась в ванную, закрыла за собой дверь. Вынув из аптечки еще одно лезвие, взяла его в правую руку и вышла из ванной.