Он очень хотел казаться спокойным. Неторопливо достал из кармана шорт небольшую коробочку красного дерева, инкрустированную инициалами «VK», выложенными из мелких камушков, по виду бриллиантов, извлек из нее темно-коричневую сигару, осторожно освободил от целлофановой упаковки... Выдавали руки – дрожали.
Потом вдруг не выдержал, смял сигару и бросил на пол.
– Хорошо отдохнул? – с ненавистью спросил он. Костя молча смотрел, как Вадим расхаживает по комнате.
– Переделай, – сказал Князев приказным тоном.
– Что?
– Эпизод.
– Какой?
– Не прикидывайся! Ты прекрасно знаешь, какой!
– Или что?..
Вадим вдруг остановился, повернулся к Косте и вперился в него взглядом. Лицо гостя наливалось нездоровым бордо.
– ИЛИ ЧТО?!! – загрохотал он. – Это я должен спросить тебя: ИЛИ ЧТО?!! Или ты уже планируешь избавиться от меня, как уничтожил моего партнера?! Я знаю, чьи это происки – у нас, – но, чьими бы они ни были, за ними в конечном итоге всегда СТОИШЬ ТЫ! И должен заметить тебе, папа, – или твоему самолюбию больше льстит, когда тебя именуют Господь? – так вот, должен тебе заметить, что убить живого человека, который сейчас, в эту секунду, стоит перед тобой, во сто крат труднее, чем элемент текстового файла, набор символов! Признайся, ты без сожаления разделался с Андреем именно потому, что никогда его не видел? У него нет внятной судьбы, описания детства, родителей, всего того, что есть у меня, – ты их просто не сочинил! Но у меня все это есть, и я, черт возьми, ХОЧУ ЖИТЬ, как бы насмешливо или пренебрежительно ты ни относился к своему созданию. Моя судьба, в отличие от твоей, – не стечение тех или иных обстоятельств, не хоровод случайностей, не пляска жизненных невзгод и неудач! Моя судьба – ЭТО ТЫ! Ты – единственный, кому я не могу противостоять! Если ты решил меня убрать – тогда все. Но дай мне шанс. Довольно ты мучил меня, не позволяя Ольге полюбить меня. Оставь хотя бы жизнь.
И он стремительно вышел в соседнюю комнату.
«Испугался, – подумал Костя. – Надо же... А производит впечатление человека смелого, презрительного к смерти... Но дрогнул. Можно понять. Жил себе человек, жил, и вдруг – все, говорят ему. Тормози, дружище. Приехали.
Только это ты там у себя – величина немалая, нувориш, self-made-man, как именовал тебя покойный... А для меня – персонаж. Живой или всего лишь набор символов – не так важно. Я создатель, автор. И будет так, как решу я».
– Напрасно ты отказываешься ехать на дачу, мама, – сказал Костя и погладил мать по руке. – Ну что в такую духоту в Москве делать? А там все же воздух...
– У меня вчера так болело сердце, Костенька... Боюсь, не доеду я до дачи.
– Давай я Лекса попрошу, он тебя отвезет.
– Что ты! У Алеши своих дел хватает, отвлекать его еще...
– Все же ты подумай. Мы с Ольгой порядок в доме навели, я кое-что подлатал... Там теперь хорошо.
– Там всегда было хорошо – ведь этот дом вы с папой строили... А как у тебя с работой?
Костя с улыбкой покачал головой и не ответил.
– Все упрямишься... Ни к чему доброму упрямство твое не приведет. Я, конечно, прочла то, что ты оставил в прошлый раз. Здорово пишешь, оторваться трудно. Дома все дела встали – я твою книгу читала. Надо же, не ожидала от тебя. Вдруг ни с того ни с сего – роман, самый настоящий, с героями, с переживаниями... Будто побывала там, у моря, будто знаю всех их много лет... Только ведь, сынок, – какие люди в издательствах будут твою книгу читать? Да и опубликуют разве сегодня такое? Все больше про убийства, кровь... Огольцову вон все читают, сериалы по ее книгам показывают... Я две серии посмотрела – и больше не смогла. Мне кажется, сюжетности тебе недостает...
– Саспенса, – пробормотал Костя.
– Что? – не поняла мама.
– Понятие такое, – пояснил он, – западное. Напряжение. Для напряжения я Бахтияра придумал.
– Яркий мальчик, – важно, как завзятый критик, покивала мама. – Хоть и сволочь порядочная, а поневоле симпатию вызывает. У тебя там вообще – все по-своему интересные... Ты, случаем, того... Ни откуда не содрал?
Он улыбнулся.
– Нет, мама. Не содрал.
– Неужели все – сам?! – Она ужаснулась, только теперь, кажется, в полной мере осознав, что ее сын пишет самый настоящий роман и немало в этом преуспел.
– Просто я давно сочиняю, мама. Почти полтора года. Профессиональный писатель давно бы закончил, а у меня финал пока не вполне... – он помрачнел, – придуман... Но я рад, что тебе понравилось.
– Да разве дело во мне? Нужно, чтобы понравилось тем... в издательствах! – Она неизвестно кому погрозила пальцем. – Лучше бы ты для первого раза фантастику сочинил или боевик. И покороче слегка. А с такой-то вещью трудно пробиваться будет.
– Мы не ищем легких путей! – воскликнул Костя. – Ладно, мам, пора мне, нужно еще сегодня поработать... Спасибо, бульон вкусный, и отбивная тоже – высший класс!
– Что – вкусный, ты ж не доел!
Костя поднялся из-за стола и пошел в коридор под увещевания мамы:
– Похудел, осунулся... Сынок, подумай! Ушла Оксана – Бог ей судья, о себе подумай. Профессия ведь в руках, а ты с бухты-барахты на такую ненадежную стезю... Полюбишь кого-нибудь, ту же Олю, надумаешь жениться... Чем семью кормить станешь – обещаниями? Старанья твои когда результат принесут?!
...Те летние месяцы Костя будто летал на крыльях. Все у него спорилось, и сам он ни на минуту не поддавался хандре, одухотворенный чувством к Ольге. Они встречались регулярно – у него, реже у нее; много гуляли, несколько раз ездили загорать. Костю нашли старые знакомые – ребята из бригады по ремонту квартир, пригласили поработать на трех объектах. Он согласился. Работа была трудная, изматывающая, но денежная. Но последнем объекте – в большой новостройке на Ленинском – Егоров выступил в качестве планировщика, очень успешно, и это принесло дополнительный доход. Костя сумел с заработанных денег расплатиться с мамой и Померанцевым, а оставшуюся сумму распределил до конца года, на проживание скромное, но не бедствующее. В начале сентября ожидались еще заказы на ремонт, Косте заранее предложили участвовать, и он, подумав, дал согласие.
Все у него в то лето выходило легко, играючи, на губах неизменно блуждала счастливая улыбка. К концу июня мама все-таки согласилась поехать на дачу и пожить там до октября; Костя отвез ее и погостил несколько дней, ни разу не столкнувшись с сестрой.
Ничто не могло выбить его из колеи: ни очередное замедление работы над книгой – он сочинял ретроспекции, истории своих героев и мучительно искал что-то новое, вечерами, если не было свидания с Ольгой, просиживал за компьютером, рыская по Интернету в поисках информации по хирургии для Стаса Баренцева; ни истерические звонки Маши, требовавшей денег на алименты («Ты не позволил Виктору оформить усыновление! Ты вел себя с ним, как негодяй, деревенщина! В таком случае – давай деньги на сына! Мы много месяцев не видели от тебя ни копейки!») – при этом ему было категорически запрещено видеться с Иваном; ни даже известие о том, что Оксана собирается замуж за своего коллегу («Кажется, у нее это вошло в привычку, – сказал Костя Померанцеву, сообщившему новость, – выходить замуж за мужчин, с которыми работает. Но, если честно, я рад за Ксюшу!»).
С Лексом они случайно встретились на Ленинском в августе. Костя, усталый, возвращался около восьми вечера из ремонтируемой квартиры; он почти дошел до остановки троллейбуса, когда ему посигналили из проезжавшего мимо «рено».
– ...Спасибо, что подбросил, дружище, – сказал Егоров, мельком глянув на свой дом и не двигаясь с места. – Устаю я в последнее время от метро. Да и присесть в вагоне почти никогда не удается...
– Работенка у тебя... – сочувственно сказал я. – Все упрямствуешь? Ведь не мальчик, Костяныч, чтобы отмерять и резать обои или целый день стоять с задранной башкой, словно в молитве, беля потолок для чужих дядек.
– Ну... Это устаревшее представление о процессе евроремонта...
– Да будет. Как говорит моя Софи, не сыпь мне соль на сахар. Если оно и устарело, то самую малость. А из-за каких-то пиз...ков, прости господи, забросить профессию и...
– ...и найти новую.
– Как бы гениально ни выходило – пока нет... – Я вспомнил – и мне мгновенно стало неуютно. – Как там Вадим? – спросил, делая над собой усилие.
Костя пожал плечами:
– Нормально.
– Донимает?
– Не особенно... Когда как.
– Кость, я ведь не просто так пропал на все эти месяцы.
– Я понимаю.
– Слишком сильно потрясение. Я более-менее посторонний в этой истории человек и к твоей книге отношения не имею...
– Неправда, – отрезал он. – Таратуту привел ты. Следовательно, то, что взметнулась моя самооценка как пишущего человека, – заслуга твоя.
– Ну да, и из-за меня ты окончательно решил бросить основную профессию...
– Ты помог деньгами, – продолжал он, не обращая внимания на мой скепсис. – Не криви душой, Лекс: ты человек не посторонний...
– Кость, я в этой ситуации сделал минимум – только исполнил твои просьбы... Не об этом сейчас... Костя, люди не сходят с ума одинаково коллективом! Крыши по нынешним временам съезжают у многих – но по-разному! А мы с тобой видели одно и то же... Я знаю, как от твоего магната пахнет! Я был свидетелем его перехода!
– Мы должны были тебя убедить.
– Меня целый месяц потом кошмары мучили. Ты не осознаешь, что произошло. Я наяву, вживую, видел героя твоего романа – вымышленного человека! Это хуже, чем если бы сошел с экрана киногерой или ожил персонаж компьютерной игры! У них хотя бы зримые образы есть! А тут?! Описание, диалоги, действия – без картинки!! Кость, это сумасшествие. Помешательство. Может, нам с тобой того... провериться на предмет протекания крыши?
Он помолчал.
– Как ты считаешь, Лекс, Фолиант – нормальный кот?
– Это к чему?