Наиболее осторожные члены Боярской думы стали советовать царю отказаться от победы над Казанью и вывести оттуда русский гарнизон, то есть признать походы на ханство бессмысленными, а триумф — напрасной тратой сил и средств.
Плохие известия самым печальным образом сказались на здоровье Ивана IV. Кроме того, он, видимо, заразился «железой». Внезапно у царя начался сильный жар, он метался в бреду. Все хорошо знали симптомы этого смертельного недуга и ужаснулись. Анастасия была просто в отчаянии и лишь беспрестанно молила Бога о выздоровлении дорогого супруга.
Москвичи, также очень обеспокоенные болезнью царя, толпами собирались у ворот дворца и со страхом расспрашивали слуг о состоянии Ивана. Между собой они говорили: «Видать, грехи наши безмерны, раз Небо отнимает у нас такого государя!»
Не менее других тревожились и бояре. Перед всеми стоял один и тот же вопрос: «Кто будет править страной в случае смерти Ивана?»
Самые преданные царской семье люди посоветовали больному поскорее написать завещание и официально объявить наследником своего маленького сына. Иван хотя и был слаб, но так и сделал. После того, как государев дьяк составил духовную грамоту, в Столовой палате были собраны все представители двора для скрепления ее своими подписями. Однако оказалось, что многие не хотят присягать царевичу Дмитрию — он-де слишком мал и править будут его мать, царица Анастасия, и ее братья, а Захарьиным они служить не желали.
Видя настроение знати, князь Владимир Андреевич Старицкий также отказался поставить свою подпись под духовной царя. Возмутившемуся Воротынскому он ответил: «Не советую тебе браниться и указывать мне, а то потом пожалеешь». На что смелый вельможа заявил: «Я дал душу государю своему, царю и великому князю Ивану Васильевичу и сыну его, царевичу Дмитрию. За них я готов драться со всеми, а тебе служить не хочу, и за них буду с тобой драться». В итоге в палате поднялись шум и крик, которые услышал тяжелобольной царь. Слабым голосом он повелел привести спорщиков и спросил у них: «Кого же вы думаете избрать в цари, если отказываетесь целовать крест моему сыну? Дмитрий и в пеленках для вас государь законный. Вы ведь не раз мне крест целовали и обещали мне и моим детям верно служить. Разве вы все это забыли?»
В ответ отец царского любимца Алексея Адашева, окольничий Федор, сказал следующее: «Тебе, государю, и сыну твоему, царевичу Дмитрию, мы готовы служить, а Захарьиным, Даниле с братиею, мы служить не желаем. Мы и так много пострадали от бояр в твое малолетство». Иван промолчал. Силы покидали его, но больше всего он страшился за свою горячо любимую супругу и сына. Ведь в случае воцарения другого претендента участь их оказалась бы горькой. Анастасию ждало пострижение в отдаленном и убогом монастыре, а Дмитрия — скорая и безвестная кончина в темнице. Такой всегда была судьба нежелательных соперников.
К вечеру верные слуги донесли царю, что многие бояре подписали его духовную. Среди них: И. Ф. Мстиславский, В. И. Воротынский, Д. Ф. Палецкий, И. В. Шереметев, М. Я. Морозов и все Захарьины-Юрьевы. Однако нашлись и такие, которые во дворце и на Соборной площади откровенно говорили: «Лучше служить старому, чем малому, и раболепствовать перед Захарьиными», — и без стеснения прославляли мужество и государственный ум Владимира Старицкого. Сам же претендент на царский венец вместе с матерью собирал у себя в доме воинских людей и раздавал им деньги, как бы заранее вербуя в свои помощники и сторонники.
Поведение двоюродного брата глубоко возмутило Ивана. Ведь, начав царствовать самостоятельно, он освободил родственника из темницы (где Владимир содержался по указанию Елены Глинской), приблизил к себе, осыпал почестями и дарами, позволил жениться и обустроить свой дом в столице (хотя, как удельному князю, тому полагалось жить в Старице). За все царские благодеяния двоюродный брат собирался отплатить самой черной неблагодарностью. Да и на престол он почти не имел прав, поскольку был сыном самого младшего, пятого по счету, удельного князя.
Из последних сил царь вновь приказал позвать бояр и обратился к ним с такими словами: «В последний раз требую от вас присяги сыну моему. Целуйте крест перед ближними князьями моими, Мстиславскими и Воротынскими». Затем он повелел остаться наиболее верным людям и попросил их не допустить вероломного убийства царевича Дмитрия: «Спасите его, бегите с ним в чужую землю, куда Бог укажет вам путь». Захарьиным же он сказал: «Что ужасаетесь? Поздно щадить вам мятежных бояр: они вас не пощадят, первыми станете мертвецами. Будьте мужественными и вступите в бой за сына моего и за его мать. Не дайте жену мою на поругание изменникам!»
Летописцы ничего не сообщили о том, что чувствовала, что переживала Анастасия в дни болезни мужа. Об этом можно только догадываться. Ее душу терзал страх: за тяжелобольного Ивана, за судьбу младенца Дмитрия, такого выстраданного и долгожданного, за свою собственную участь. Горше всего то, что сама она ничего изменить не могла. Все в руках Божьих, и ей оставалось лишь горячо, до исступления молиться ему.
Болезнь отчетливо показала Ивану Васильевичу, кто его верный друг и помощник, а кто готов изменить и предать в трудную минуту. Особенно удивило царя поведение, казалось бы, верных соратников и участников всех его реформ: Алексея Адашева и духовника, благовещенского священника Сильвестра. Первый вроде бы подписал духовную грамоту, но его отец баламутил бояр и убеждал их не служить Захарьиным. Второй вообще выступил ходатаем за Владимира Старицкого и убеждал Ивана помириться с братом, несмотря на то что тот явно замышлял недоброе против царевича Дмитрия и Анастасии и мечтал о скорой смерти его самого.
В этой трудной ситуации родственники царицы решили действовать твердо и напористо. Они пригласили во дворец Владимира Андреевича с матерью и всеми сторонниками и буквально насильно заставили подписать завещание царя. Больше всех сопротивлялась Евфросиния, которая в итоге заявила, что ее невольная присяга действительной быть не может. Тесть царева брата Юрия, Д. Ф. Палецкий, хоть и целовал крест Дмитрию одним из первых, но на всякий случай тайно сообщил Владимиру Старицкому, что готов ему служить, если его зять получит завещанный ему отцом Угличский удел. Хитрый князь знал, что Юрий недееспособен, и надеялся обогатиться за его счет. И таких дельцов среди знати в то время появилось немало. Каждый стремился извлечь для себя выгоду из несчастья в царском дворце.
Когда с подписанием завещания было покончено и страсти поутихли, Анастасия пришла к мужу вместе помолиться о его выздоровлении. Супруги договорились, что если Бог их помилует, то в благодарность они всем семейством отправятся на богомолье в далекий Кирилло-Белозерский монастырь. Царица со своими вышивальщицами как раз закончила работу над новым покровом на раку святого Кирилла Белозерского.
Очень скоро нервное перенапряжение и могучее здоровье взяли верх над болезнью. Самочувствие Ивана Васильевича улучшилось. Через несколько дней он встал с постели и, к неудовольствию тайных и явных недругов, вновь взошел на царский престол, взял в свои руки бразды правления государством. По совету жены он не стал наказывать тех, кто отказывался служить его сыну. Анастасия полагала, что не стоит вносить в общество раскол и вновь обагрять руки кровью неугодных. Раз Бог спас Ивана от смерти, то следует с еще большим рвением исполнять его заповеди.
Было решено не откладывать исполнение обета и уже ранней весной поехать на Север, в обитель святого Кирилла Белозерского. Правда, некоторые вельможи отговаривали царя и царицу от этой поездки: в пути неокрепшего после болезни Ивана и младенца Дмитрия могли подстерегать всякие опасности. Но на их слова не обратили внимания.
Первую большую остановку сделали в Троице-Сергиевом монастыре. Там Иван Васильевич навестил опального Максима Грека, который был переведен в эту обитель по его приказу из Твери. Он сообщил старцу о своем желании посетить Кириллов монастырь в знак благодарности Богу за исцеление от болезни. Государь надеялся, что Максим Грек одобрит его желание. Однако тот стал отговаривать царя, заявив, что вряд ли Богу угодны неразумные обеты: «Разве царю пристойно скитаться по далеким монастырям с женой и сыном-младенцем? Господа не нужно искать в пустынях, он вездесущ, как и его святые. Если хочешь изъявить ревностную признательность Богу, то твори милость и правду на престоле. Ты знаешь, что во время казанского похода много христиан погибло. Их матери, вдовы и сироты льют слезы. Утешь их своей милостью. Это будет истинно царским делом».
Слова Максима заставили Ивана Васильевича задуматься. Он решил посоветоваться с женой. Но Анастасия была так счастлива, что ее муж выздоровел, что все беды и невзгоды остались позади, что была готова ехать с ним хоть на край света. Кроме того, она опасалась, что невыполнение обета может прогневить Христа и Он накажет их снова.
Поэтому, помолившись у гроба святого Сергия, было решено ехать дальше. В напутственных словах ученый грек снова попытался остановить царя и пророчески сказал ему, что царевич Дмитрий может стать жертвой необдуманного проступка родителей. Но те постарались его не услышать.
Следующую остановку сделали в Дмитрове, потом — в Песношском Николаевском монастыре. Оттуда следовало плыть на судах по рекам Яхроме, Дубне, Волге и Шексне до Кириллова.
Казалось, путешествие не должно быть опасным: реки — небольшие, со спокойным течением, суда — надежные и устойчивые. Но для маленького Дмитрия оно закончилось трагически. Однажды во время перехода с судна на берег по утлым мосткам кормилица с малышом на руках поскользнулась и упала в воду. Там было совсем неглубоко, и женщина благополучно выбралась, а вот Дмитрий в тяжелой теплой одежде как камень ушел на дно и захлебнулся.
Для Анастасии и Ивана гибель сына стала большим ударом. Но винить во всем приходилось только себя. Обратный путь был печален и короток.