Саша глубоко затянулась:
— Там действительно основная проблема — нехватка земли. У меня это не сразу уложилось в голове. Великая война, наша война, тиф, голод, террор… да и обычный крестьянский быт… о врачах там и не слыхали, от трети до половины детей умирает на первом году жизни. Даже для здоровых взрослых воспаление аппендикса или заражение крови — приговор. Казалось бы, страна должна обезлюдеть. Но происходит обратное, нехватка земли становится острее с каждым годом. Распахивают пастбища, скота становится меньше, навоза брать неоткуда — а других удобрений нет. Питание делается хуже, работы — больше, урожаи — меньше. И так-то выходит от силы сам-четыре, это в хороший год и на черноземе…
— Расскажите мне, как эти люди живут, — попросила Вера. Саша встала и заходила по комнате:
— Бедность чудовищная, ужасающая. Знаете, крестьянская кухня богата и разнообразна… в теории. На практике многие годами не едят ничего, кроме картофеля и хлеба с примесями. Я специально расспрашивала — треть моих ребят впервые попробовала мясо в армии. В деревнях даже и раз в год его могут себе поставить на стол не все. Когда в семье заканчивается хлеб… чаще это происходит весной, но я уже и в декабре такое видела… они надевают лучшее, что у них есть, и идут по селу. Останавливаются у каждого дома и смиренно ждут, пока им вынесут хлеба. Почти такие же нищие и голодные соседи отрезают от своих караваев совсем понемногу, осьмушку фунта или меньше. И сами знают, что пойдут так же по селу завтра или через неделю.
— Но ведь есть же и зажиточные крестьяне? Те, кто самоотверженно трудится и не голодает?
— Да, но нет… Работают все много, там иначе нельзя. Но разбогатеть можно разве что на торговле либо давая односельчанам в долг. Одалживаешь зерно и овес под сев, забираешь половину урожая, и так из года в год. В этой скудости люди моментально увязают в долгах. Знаете, как говорят — «придешь весной за хлебушком».
— И какое вы видите решение?
— Оно на поверхности, — пожала плечами Саша. — Деревня перенаселена, надо развивать промышленность, чтоб излишки крестьянского населения перетекали в ряды пролетариата.
Вера улыбнулась:
— Ваши бы слова да Богу в уши. Звучит хорошо — «развивать промышленность». Даже если бы мы не увязли в незатухающей гражданской войне — об этом вам известно более, чем кому бы то ни было. Даже если бы Россия в мире сейчас не находилась на положении того самого бедняка, занявшего посевное зерно под половину урожая, который может еще и не взойти. Проблема нашего сельского хозяйства в его низкой товарности. Крестьяне едва могут прокормить даже сами себя. Что было бы проще — продать зерно, закупить станки. Увы, зерна производится крайне мало, да вам ли не знать. Иронично, не правда ли, что Тамбовское восстание, сделавшее вас легендой революции, началось именно из-за вашей большевистской продразверстки.
— Что вам определенно удалось, так это установить строй, борьба с которым объединяет даже смертельных врагов!
Вера улыбнулась и снова открыла портфель:
— Я хочу показать вам кое-что. Вы, возможно, не всё знаете о революциях. Не всегда это толпы, штурмующие дворцы и тюрьмы под пламенные призывы вождей с броневиков. Иногда революция выглядит намного прозаичнее. Вам известно, что на этой фотографии?
Вера достала и развернула британскую газету. По центру страницы располагалась фотография машины, несуразной на первый взгляд: маленькое переднее и огромное заднее колесо. Детали не закрыты корпусом: какие-то цилиндры, трубы, заклепки. Сверху руль и простое жесткое кресло.
— Это трактор, — сказала Саша. — «Фордзон». Они выпущены небольшой серией.
— Вы отстали от жизни в своих лесах. «Фордзон» уже запущен в массовое производство. Один такой трактор заменит в работе десяток крестьянских семей. В нем двадцать лошадиных сил.
Саша кивнула. Она помнила день, когда на улице Белостока впервые появился автомобиль. Работа на предприятиях городка остановилась — все выбежали смотреть эдакую диковину. Но уже через несколько лет даже в этой глуши автомобили сделались обыденным явлением. Она сама мечтала обзавестись «Фордом-Т» после войны, успела выучиться его водить. Однако теперь торжество прогресса оказалось тревожной новостью.
— Но это же означает… Господи, какой ужас. Если богачи купят себе по «Фордзону», бедняки станут им не нужны даже в качестве батраков.
— Саша, ну что вы луддитствуете, ей-богу… Вы ведь представляете большевиков, партию прогресса. Освободившиеся от земледельческих работ крестьяне как-нибудь прокормятся ремеслами. Деготь станут гнать, соль добывать, скот пасти… да мало ли. А если ограничить импорт, отставание России от других держав скоро сделается необратимым.
Саша встала, в волнении заходила по комнате:
— Но это же люди, Вера Александровна! Вы понимаете, что о человеческих судьбах сейчас говорите? Ремесла не прокормят всех. Крестьянин живет землей. Нельзя вот так взять и выбросить миллионы человек на обочину жизни!
— Мы живем в огромной стране. Сибирь практически не заселена.
— Столыпин пытался переселять крестьян в Сибирь! Они не хотели ехать, и многие переселенцы потом вернулись.
— Значит, надо организовать процесс так, чтоб не давать людям выбора. И чтоб возвращение было невозможно. Думаете, вы, большевики, смогли бы обойтись без подобного рода мер?
— Я не знаю, — Саша взяла со стола папиросы и закурила прямо на ходу. — Не знаю. Я так далеко в будущее не заглядывала… Наладили бы, наверно, какие-то коллективные хозяйства, и чтоб вся прибыль направлялась на рост промышленности, а не на роскошь…
— Чем вы намерены заниматься здесь? — вдруг спросила Вера. От неожиданности Саша замерла.
— Знаете, я как-то не строила определенных планов…
— У меня есть к вам предложение. На каких языках вы читаете?
— На английском свободно, на французском и немецком — со словарем.
— Вы станете получать газеты. Наши и иностранные. Кроме того, у меня есть источник в министерстве финансов. Мне приносят отчеты, сводки, проекты бюджета.
— Бюджеты? В департамент народного воспитания?
Вера чуть улыбнулась:
— Вы правильно удивляетесь. Это неофициальный источник. Я могу направить все эти документы вам. Их много, но вы, полагаю, разберетесь в них. Поймете суть того, что происходит.
Саша растерянно пожала плечами:
— Как? Я всего лишь комиссар, у меня и образования-то толком нет…
— Вы управляли армией. Думаете, у тех, кто руководит теперь страной, есть какой-то другой опыт? И вот что еще. Я заметила, вы щуритесь. Будьте любезны, подойдите к окну. Посмотрите на вот тот дом. Сколько на нем труб?
— Не могу разглядеть… — Саша чуть покраснела. Она и сам-то дом видела как некую желтую громаду. Она уже привыкла, что всё, отстоящее более чем на пару десятков шагов, видится смутно.
— Вам необходимы очки. Можно пенсне, если хотите, но очки с дужками надежнее. Сейчас делают достаточно изящные оправы, так что это вас не изуродует. Я пришлю к вам офтальмолога. Да и осмотр терапевта вам не повредит, если вы позволите его провести. Заставлять вас я не стану, однако рекомендую.
— Не знаю, — Саша смутилась. — Мне кажется, это лишнее…
— Что я слышу? Вы отказываетесь от возможности стать сильнее, комиссар?
Саша улыбнулась:
— Так не говорят. «Комиссар» — всегда «ты», для друзей и для врагов. «Вы» — это если «товарищ комиссар», но так вы тоже сказать не можете. Однако по существу вы правы. Если вы направите ко мне врача, от осмотра отказываться я не стану, и от очков тоже.
— Превосходно. И зимнюю одежду я вам пришлю. Есть так много всего, что я хотела бы вам показать…
Глава 14
Февраль 1920 года.
— Рад сообщить вам, дорогой Юрий Владимирович, что ваши злоключения остались в прошлом, — капитан ОГП широко улыбнулся и поправил пенсне в тонкой оправе. — Однако история ваша достойна авантюрного романа! Подумать только, вас, интеллигентного человека, квалифицированного хирурга, похитили бандиты и вынудили проводить сложнейшие операции в этом душном холодном сарае!
Доктор зябко передернул плечами:
— Ваша правда, господин капитан…
— Оставьте! — капитан укоризненно покачал головой. — Я же просил вас обращаться по мне по имени-отчеству!
— Простите… — Имя и отчество капитана доктор забыл, а переспрашивать постеснялся. — Да уж, приключение — врагу не пожелаешь! Словами не передать, как я рад, что вы наконец пришли и освободили меня! Повезло, что при эвакуации госпиталя не присутствовал ни один комиссар. Эти не позволили бы мне остаться с последней партией раненых и дождаться вас.
Выздоравливающих и легких раненых эвакуировали еще утром. Подготовку же к перевозке оставшихся тяжелых доктор задерживал как мог. Совесть его была спокойна — куда-то везти лежачих, недавно только прооперированных больных в такой мороз означало бы обречь их на верную смерть. Да и на выделенные для перевозки сани, запряженные тощим жеребцом, не поместилась бы и четверть. Эвакуация была обречена с самого начала. Если бы ею командовал опытный командир, он приказал бы вывезти медицинский персонал — принудительно, если потребуется. По счастью для доктора, командир погиб третьего дня. Сменил его молоденький парень, который верного решения принять не смог. Он стал защищать село против заведомо превосходящих сил противника. Наступлением же, напротив, руководил опытный офицер. Потому тела защитников сейчас стаскивали к оврагу. Ни здание, ни персонал госпиталя не пострадали.
Доктор уже успел оказать первую помощь раненым из числа правительственных войск — троим, и все легкие. После интеллигентный капитан повел допрос, более напоминавший дружескую беседу. Он поначалу горячо сочувствовал доктору и с участием отнесся к его будущей судьбе.
— В Тамбовском госпитале сейчас не хватает квалифицированных хирургов, — говорил капитан. — Бандиты успели увести их с собой. Нам всем здорово повезло, что вас удалось освободить. Предлагаю вам незамедлительно занять должность заведующего хирургическим отделением. Раненые офицеры и солдаты, защитники Отечества, нуждаются в вашей помощи.