— Вопросов п-пока не имею. П-приказ ясен, комиссар. Я изучу п-проект и доложу о возможности в-выполнения.
— Я буду ждать доклад. А пока расскажи же мне, как там наши? Да на вот квасу выпей, умеют здесь его готовить! И вот еще что, — Саша завела волосы за ухо, — нет ли для меня личного послания… от кого-то?
Сама она мужу ничего от себя не передавала. Предлог у нее был, любая лишняя информация могла навредить. Но ее муж всегда был храбрее, чем она.
— А то, — сапер усмехнулся в клочковатую бороду. — Кирилл Михалыч п-просил тебе п-передать, что знает: что бы ты ни делала, так н-надо и потому так п-правильно. И еще: он молится за тебя к-каждый день.
— Ты слишком быстро рвешься вперед, Иван, — Щербатов изучал шахматную доску, опершись о спинку кресла, где сидел Ванька. — Потому ослабляешь центр. Это может оказаться непростительной ошибкой, у тебя агрессивный противник.
— Какой ход вы посоветуете, Андрей Евгеньевич? — спросил Ванька.
— Если выведешь коня на эту позицию, а ладью — на эту вертикаль, сможешь перехватить инициативу на левом фланге, одновременно контролируя центр.
— Давай, Андрей, сыграй за Ваньку всю партию, — буркнула Саша. — Мы вроде пытаемся научить их мыслить самостоятельно, помнишь?
Щербатов играл много лучше нее, они сговорились на пешке форы. Ванька же только учился шахматам, она давала ему вперед ладью. Сейчас, когда Андрей подсказывал, ее положение сделалось уязвимым.
— Ты, разумеется, права, — Щербатов миролюбиво улыбнулся. — Я, пожалуй, увлекся. Интересная сложилась партия. Если ты будешь так любезна, что запишешь позицию, я бы с удовольствием разыграл ее с тобой вечером с этого самого момента. А теперь не стану более вам докучать своими советами. Мне пора отправляться на службу. Мальчики, рад был узнать от вашего педагога, что подготовка к экзаменам идет успешно. Училища открывают набор в июле, нам надо будет заранее обсудить все варианты и выбрать лучший для вас. Если станете упорно работать сейчас, не будет необходимости еще год оставаться на домашнем обучении. Настенька, ангел мой, прошу тебя, не грызи ногти. Я не хотел бы жаловаться твоей гувернантке, но, право же, барышне это не подобает.
— До свидания, Андрей Евгеньевич, — ответили дети вразнобой.
Они сделались чрезвычайно вежливы в последнее время.
Когда Щербатов ушел, Саша и Ванька склонились над доской, но занимала их на самом деле не эта партия, а совсем другая.
— Двое с винтовками и пистолетами в караульной, днем и ночью, — докладывал Ванька. У него было больше свободы, чем у Саши, он здорово успел изучить распорядок этого дома. — Дежурства по двенадцать часов, смена в восемь утра и восемь вечера. Ключ от ворот у них там на гвоздике висит. Всегда у них на виду.
— Под лестницей тоже пост?
— Нет, там они отдыхают в каморке, пока ждут Андрей Евгеньича. Или перед тем, как на смену заступить. Когда один, когда двое, когда вовсе никого.
— Принято. Трудно будет уйти из дома, при мне же тоже всегда охранник… Как вас охраняют вне дома?
— Да это-то… почти никак, — Ванька почесал в затылке. — Настюху с гувернанткой выпускают гулять, нас с Федькой — с кем-то из учителей. Они без оружия, сбежать было бы раз плюнуть… Вот только всех троих ни разу из дома не выпустили.
— Ясно. Значит, найдем способ заставить их вывести вас всех одновременно.
— Когда?
— Когда я скажу.
— Комиссар, достань для меня пистолет или хоть револьвер какой. Я больше не сяду в лужу, как с тем маузером, обещаю. Я прочел в энциклопедии про предохранители, как они у чего устроены…
Саша быстро вздохнула и посмотрела на него так твердо, как только могла.
— Ты будешь делать что я скажу и когда я скажу, солдат. Скажу стрелять — станешь стрелять. Скажу не стрелять — не станешь стрелять. Таков уговор. Ждать приказа бывает много труднее, чем выполнять его. Или ты хочешь как легче?
— Я хочу как надо.
По комнате пробежала тень — кто-то пошевелил занавеску на выходящем в коридор окошке.
— Делай ход, мы давно уж не прикасались к фигурам. Мы должны выглядеть естественно, совершенно естественно.
— Я изучил все б-бумаги, комиссар, — доложил Аким. — Мы не знаем, н-насколько прочно здание, а проверять нам не д-дадут. Мой вывод т-таков: за один подход взорвать так, чтоб обрушилась кровля, н-невозможно.
Саша на секунду прикрыла глаза.
Год она была комиссаром. За этот год она множество раз говорила «это необходимо» и слышала в ответ «это невозможно». Далее следовали объяснения, в которых она обычно мало что могла понять. В первое время такие ситуации вызывали у нее отчаяние, иногда даже слезы. Но она давно уже перестала быть человеком, который плакал, столкнувшись с трудностями; научилась добиваться понятных ей объяснений, разбивать проблему на этапы, привлекать дополнительные ресурсы, искать специалистов в смежных областях. На войне быстро учатся — или быстро гибнут. Не всё, конечно, ей удавалось разрешить. Но многое.
Саша подняла ладонь, останавливая поток объяснений, которые перестала понимать с первой фразы. Придвинула лавку к столу и села напротив сапера.
— Ты говоришь мне, почему мы не можем взорвать этот храм, Аким, — Саша оперлась подбородком на сцепленные в замок руки. — Этого я слышать не хочу. Во-первых, я не понимаю тебя. Во-вторых, у нас нет выхода, кроме как взорвать этот храм. Мы должны это сделать и мы это сделаем. Давай вместе поймем, что нам нужно для этого.
Аким выразительно вздохнул и уставил на Сашу взгляд, который она хорошо знала: «Прислал же черт комиссаром глупую бабу…»
— У нас есть возможности, — сказала Саша. — Давай подумаем, чего нам не хватает. Нужно больше взрывчатых веществ? Какие-то материалы? Что-то, чего нет в имеющейся номенклатуре? Мы можем получить все, что только в принципе бывает на военных складах. В любом объеме. Назови материал и требуемое количество.
— Да ну я же г-говорил тебе, комиссар, — тоскливо сказал Аким. — Не во взрывчатке тут д-дело. Конструкция мощная, шпуры в стенах б-бурить надо, либо весь п-подвал динамитом доверху набивать, да и то… н-неизвестно, как сработает. Опять же, к-как согласовать взрывы по времени — если п-промахнемся, то первые взрывы могут п-перебить шнуры к следующим зарядам. Да и п-подорвать пилоны нужно одновременно, иначе кровля п-просто съедет н-набок, а из храма всех выведут. Ну, может, не всех, но тех, в к-кого мы метим — точно, в п-первую голову. Простой народ п-погубим, а эту сволочь только п-пуще разозлим.
Аким подстриг бороду и больше не выглядел как юродивый. Истощение тоже прошло, кожа лица из серой стала розовой. Волдыри на пальцах успели поджить. Сектанты умели не только калечить людей, но и лечить.
— Что нам нужно, чтобы провести более точные расчеты? Какие-то еще строительные документы? Другие сведения? Думай, Аким! Да не спеши. На вот, выпей квасу, — Саша потянулась к кувшину. — И подумай как следует.
— Да ну чего тут д-думать, комиссар… Бумаги сектанты твои все собрали, да т-толку с них… Собор п-полвека возводили, а ты же знаешь, как в России строят… По д-документам одно, а что там в самом деле намешано в этих п-пилонах, какая где п-плотность материала, т-теперь сам черт не разберет…
— Черт не разберет, — повторила Саша. — Но ведь кто-то же это знает, Аким? Храм построен сорок лет назад. Кто-то из причастных еще должен быть в живых…
— Ну т-ты скажешь, мать, — Аким махнул рукой и от души глотнул кваса. — Если к-кто до наших дней и п-проскрипел из тех, кто при стройке т-тогда вертелся, то чего они сейчас вспомнят? Сколько цемента своровали, кто к-кирпичи недожженные в дело пустил, где вместо д-дуба сосну впихнули и закрасили? Быльем это все п-поросло. Ну а если бы кто чего и п-помнил каким-то чудом, с чего они перед т-тобой откровенничать станут? Чтоб на к-каторгу загреметь за воровство сорокалетней д-давности? Или чтоб т-террористом заделаться на старости лет? П-пустое, комиссар…
— Но ведь у нас есть средство заставить любого человека все вспомнить и все в подробностях рассказать, — медленно сказала Саша, рассматривая свою левую руку.
— У н-нас? — изумился сапер. — Да разве ж у нас. Огэпэшная это д-дьявольщина.
— У нас, Аким. У нас оно тоже есть. И мы должны его использовать.
— Господь с тобой, комиссар! — Аким вскочил на ноги, едва не опрокинув шаткую лавку; от волнения он даже перестал заикаться. — Мы же тем и отличаемся от них! Чтобы живого человека под красный протокол! Про тебя, может, верно говорят, что ты душу дьяволу продала. А я не подписывался под такое! И ты, ты не имеешь права отдавать такой приказ.
Саша тоже поднялась на ноги. Медленно подняла к лицу трехпалую левую руку.
— Если кто-то из всех людей имеет право отдавать такой приказ, то это я. На самом деле я не имею права его не отдать. Со дня на день на Тамбовщине высохнут дороги и французская бронетехника раскатает то, что осталось от Народной армии. Близится посевная, миллионы людей уже голодают, им не отсеяться — а Новый порядок вывозит эшелоны зерна за границу, чтобы обменять на новую технику для подавления новых восстаний. Наша нефть уже не наша, наше железо уже не наше, наш уголь уже не наш — все это продано, все это работает против нас. И у нас есть только одна возможность прекратить это одним ударом. Ты хочешь, чтобы мы отказались от нее, Аким? Потому что ты под такое не подписывался?
Аким угрюмо молчал.
— Или ты можешь вернуться на Тамбовщину и сказать нашим: мы сделали все, что только могли.
— Да будь ты п-проклята, комиссар, — Аким сел на жалобно скрипнувшую под его весом лавку. — Что н-нужно?
— Здесь есть фамилии, — Саша полистала стопку хрупкой желтой бумаги. — И должности. Тебе надо понять, кто из этих людей в первую очередь может знать то, что нам поможет. Составить список. Передать его Самсону. У наших союзников длинные руки. Кого возможно, они из-под земли достанут. И что делать дальше, они знают. Но вопросы будем задавать мы с тобой. Так что подумай пока, что именно нам нужно спросить. Ответы будут оплачены дорогой ценой. Думай как следует, Аким.