Николай подсел к пульту. Мелькнул несвежий халат Лэрри Шеннона, тонкий профиль болезненно желтого лица. Добринский испытывал неловкость каждый раз, когда встречал этого человека, в котором угрюмость переплеталась с беззащитными глазами, поднимающими в Николае чувство жалости.
- Опять пил до бесчувствия, - холодно заметил Хадсон, когда Лэрри вышел. - Мистер Добринский, я приготовил все для завтрашней серии.
- Да, да, спасибо, мистер Хадсон. Вы очень любезны.
- Всего хорошего, мистер Добринский, - Хадсон улыбался синими глазами.
- До свидания, мистер Хадсон.
Тим сразу же оглушил Николая вопросом:
- Коля, ты знаком с технологией содержания и убоя свиней?
- Нет, Тимоша. Голубчик, позволь мне отвлечь тебя от этого. Давай вернемся к нашей теме.
- Но это имеет прямое отношение к теме. Послушай, что вы сделали со свиньей за последние полстолетия - как раз тот период, когда человечество стало весьма озабоченным экологическими проблемами. Так вот, когда-то свиньи разгуливали по фермам и валялись в грязи, что вызывало в людях глубокое отвращение и было признано экономически нецелесообразным. И вот полвека назад все изменилось. С тех пор свиньи всю жизнь проводят в помещении. Они рождаются и растут в свинарниках с кондиционерами и искусственным освещением. Дневного света не видит ни одна свинья. Это чрезвычайно разумно: животные защищены от колебаний температуры, антисептика сводит на нет заболевания. В свинарниках больничная чистота - под решетчатым полом протекают потоки воды, уносящей отбросы и экскременты. Свиней уже давно не кормят ветхозаветным пойлом. Они получают сбалансированный рацион, содержащий протеин, витамины, минеральные добавки и антибиотики. Они - о радость! - ежедневно прибавляют в весе по килограмму и живут ровно сто дней. На сотый день стокилограммовые холеные свинки гуманно оглушаются электрическим разрядом и, пройдя за полчаса стадии убиения, обескровливания, разделки и расфасовки, появляются перед счастливым человечеством в готовом к употреблению виде. Средняя производительность стандартной бойни - две тысячи Наф-Нафов в час.
Николай молчал.
- Ты, Коля, видишь выход из экологического тупика в разработке всеобъемлющей программы защиты среды. Это пустые слова. Все сведется к установлению норм отстрела кабанов, пересмотру стандартов на выбросы токсичных веществ в атмосферу и Мировой океан и переселению уцелевших носорогов в заповедники. А ведь дело не в очистных сооружениях и посадке лесов - необходимо изменить саму общественную психологию человека. Только так можно вывести этот вид из класса суперпаразитов.
- И как это сделать? - спросил Николай.
- Точного плана у меня нет. Наиболее вероятный путь - генетическое вмешательство. Может быть - гипнотическая перестройка сознания. Я буду думать об этом.
- Ты считаешь, что человечество в целом поражено эгоизмом. Судишь нас. Но разве ты не видишь, что человек поставлен над другими видами ходом эволюции?
- А ты не понимаешь, что эта позиция "над" развращает самого человека? От массового забоя животных до массовых убийств во время войны один шаг. Психика уже подготовлена. Язык породил жуткие штампы - "живая сила", например. Почитай газеты середины прошлого века: "потери противника в живой силе составили двести тысяч" - расхожая фраза времен второй мировой войны. Убивают не человека с бессмертной душой, не венец творения - то все выдумки Толстого и Шекспира. Уничтожают живую силу.
Огорченный последним разговором с Тимом, Николай в девятом часу отправился к Эдвардсу. "Хорошо, что скоро возвращается Кройф, - думал он, устраиваясь на своем любимом месте у окна. - Может быть, ему удастся отвратить Тима от мысли спасти человечество от самого себя. Идея спасения, исходящая от автомата! Да какой же он автомат? Это личность с убежденностью Иисуса Христа. Он, пожалуй, и, распять бы себя дал с радостью". Николай отодвинул тарелку.
- Тебе не понравился бифштекс, Ник?
- Он великолепен, Мэг, как всегда. Но я не могу есть, когда на меня так смотрят.
- Кто на тебя смотрит?
- Ласковый теленок с мохнатым завитком - как раз между рожками.
Когда после прогулки и жарких разговоров о стоиках и киниках Николай предложил Мэг заглянуть к нему на чашку кофе, она неожиданно для него согласилась с очаровательной легкостью. В полупустой чистой комнате они уселись за стол. Николай достал из холодильника бутылку из привезенных запасов.
- Глоток русской водки?
- Идет, - сказала Мэг. - Никогда не пробовала.
Накануне Николай купил в сувенирной лавке пробку-краник, смысла которой не понимал, но которая придавала любой, даже самой невзрачной бутылке вид солидный и загадочный. Надев пробку на горлышко, он разлил водку. Для пущей важности бросил в стаканы по куску льда. Еды у него не было вовсе - только коробка московских конфет. Мэг и бровью не повела. Они пили маленькими глотками, и Николай вовсе не собирался объяснять гостье, как принято пить водку у него на родине. По лицу девушки было видно, что водка ей по вкусу. Называлась водка "Иван Иваныч", на этикетке красовался плечистый бородатый мужик в поддевке, а за ним - пейзаж: река с окунувшимся серпом луны, вытащенная на берег лодка и храм, слегка мерцающий куполами. Николай принялся сочинять что-то про эту реку и про этот храм, почему-то вспомнил татаро-монгольское нашествие, шатры Золотой Орды, баскаков, ярлыки - грамоты ордынских ханов. Мэг ничего об этом не ведала, а когда речь зашла о Наполеоне, выяснилось, что неплохо изучившая Аристотеля девушка впервые в своей жизни слышит о походе французов на Москву. "И чему только вас учат в ваших университетах", - бурчал Николай. Но Мэг не выглядела смущенной. На ее лице было ясно написано - всего знать невозможно, да и не нужно. Не знала она ничего и о русской поэзии, и Николай прочитал ей нараспев по-русски несколько своих любимых стихотворений из классики и тут же вольно переложил их на английский, усиливая этот торопливый верлибр эмоциональным нажимом. Особенное впечатление произвело на американку стихотворение Маяковского "Хорошее отношение к лошадям". Николай заметил ее реакцию, когда читал: "Били копыта, пели будто: Гриб. Грабь. Гроб. Груб. Ветром опита, льдом обута, улица скользила. Лошадь на круп грохнулась..." А когда рассказывал ей про упавшую на старинной московской улице старую лошадь, и как все вокруг смеялись, и только поэт - один в целом мире - пожалел конягу, по морде которой катились огромные капли слез, - у самой Мэг заблестели глаза. Потом разговор перекинулся на музыку, и Мэг пообещала выучить Николая самым популярным местным танцам. Он извлек из компьютера какую-то старую мелодию, подхватил девушку за талию и сказал:
- А пока напомню тебе, как танцуют танго.
Танец продолжался недолго. Он посадил Мэг на край своей постели, нашел губами ее рот. Не встретив сопротивления, мгновенно осмелел и дал волю рукам. Когда под дымчатыми колготками он ощутил чуть влажную кожу, Мэг крепко сжала его обнаглевшую руку и отвела в сторону.
- Что? - растерянно пробормотал Николай. - Почему?
- Я полагаю, мы недостаточно хорошо знакомы для таких отношений, - вполне серьезно ответила Мэг.
Во вторник утром Глен сказал Николаю:
- Ты знаешь, в Ноксвилл приехал Ахматов. Сегодня в три он читает у нас лекцию. Его зазвал Майкл Шилин.
- Ахматов? - обрадовался Николай. Он немного знал Сергея Васильевича Ахматова - историка, географа и палеоэколога, оригинальнейшего ученого, привлекавшего внимание своими неожиданными, парадоксальными построениями. Правда, по мнению иных дотошных критиков, выводы его были не всегда достаточно аргументированы. Каждая работа Ахматова, о чем бы он ни писал - о гуннах или хазарах, о шаншунах или кянах, о тибетских царях Намри и Сонцэне или о роли психической энергии в становлении народностей, - поражала насыщенностью деталями и исторической достоверностью и, вместе с тем, вызывала, просто не могла не вызывать, горячие споры.
- Как же он попал в Ноксвилл? - спросил Николай.
- Он читал курс в Сан-Франциско по приглашению тамошнего университета. Его встретил Шилин, заговорил, уговорил, взял под руку, посадил в самолет и доставил сюда. Специально для нашего семинара. Тема - что-то об экологии древних. Пойдешь?
- Спрашиваешь! А нельзя ли, чтобы Тим послушал эту лекцию?
- Само собой. Не только Тим, но и Клара, и Пит. Обычно, мы даем им всю информацию из зала, кроме случаев, когда обсуждаем их самих.
После обеда Николай, пристроившись во вращающемся кресле, лениво пролистывал биохимические журналы. Без десяти три он поднял голову и увидел в окно Ахматова - пожилого человека плотного сложения с живым, немного хитрым взглядом. Нос с тонкой горбинкой напоминал его знаменитую прабабку. Он шел по солнечной стороне двора в сопровождении долговязого Шилина и каких-то молодых людей, кажется, местных аспирантов. Шилин непрерывно говорил, Ахматов отвечал короткими репликами.
Николай встал, отбросил журнал, сбежал по лестнице и вышел навстречу группе. Ахматов узнал его, сделал приветственный жест, но поговорить им не пришлось. Двор возле конференц-зала заполнился людьми. Николай огляделся в попытке увидеть Мэг: он звонил в город и пригласил ее на лекцию. Не найдя ее, он постоял еще минуты три и с последними людскими ручейками вошел в зал.