- Вот этот ваш Гегель, - сказал Дик, - чего он там, собственно, измыслил?
Николай и Мэг переглянулись.
- Дихь-ан-Зайн? Неслиянно-нераздельно? Торжество противочлена? Бытие, растворенное во времени? - Дик потянулся к бутылке, но задержал руку. - Или время, растворенное в бытии?
- Дик, дорогуша, - вступила в разговор Мэг, - ты все перепутал.
- Нет, - упрямо повторил Глен, - этот ваш Гегель.
Он смотрел на Николая почти сердито.
- В каком смысле - наш? - спросил Николай.
- Ваш русский тоталитарный философ.
- Ах вот как! Гегель - русский?
- Кто ж еще?
- А про такую страну - Германию - ты не слыхал, Дихь, как ты сказал, ан-Зайн, данке шен, доннер веттер, варум нихт?
- По мне, так это все едино. - Дик хотел сделать широкий элегантный жест, но чуть не вывалился из кресла. - Гегель, Маркс, Ленин - три русских бандита.
- Замечательно! - Николай был в восторге. - Так я тебе вот что скажу: никакой он не русский. На самом деле Георг-Вильгельм Фридрихович Гегель - армянин, и его настоящая фамилия - Гегельянц, Жора Гегельянц, вот он кто. Но дело не в этом. У этого Фридриховича я раскопал простую, но очень уж стройную и красивую схему. Вот есть, допустим, пустое бытие - или же небытие, что, в сущности, одно и то же. То есть - ничего нет. И это "ничего нет" может пребывать в своем несуществовании вечно. Тогда и вопросов не возникает. На нет, как говорится, нет никакого суда присяжных. Но, оказывается, так не бывает, небытие это самое - оно довольно подвижное и, я бы сказал, нервное, неугомонное, все рвется куда-то. А куда ему рваться, когда вокруг ничего нет? Ну совсем ничего, понимаете? И поэтому у него, у этого небытия, есть только одна возможность приложить к чему-нибудь свой неугомонный характер - разобраться с самим собой. А это значит - отрицать себя. Тут-то все и начинается. Отрицая себя, небытие превращается в нечто противоположное, то есть в бытие. Но бытию тоже не очень-то сидится, и оно быстренько начинает отрицать себя, вновь переходя в небытие, но уже на новомуровне, в более богатое небытие, наполненное какой-никакой историей, шрамами, занозами, преступлениями... Вот и закручивается то, что мы называем развитием, процессом, а Гегель любил еще называть становлением, по-немецки - или по-армянски? - верден. Кстати, это вот пустое небытие можно называть индийскими словами, или там буддийскими, - Майя, Брахман, Нирвана - все едино...
- Дружище, ты у нас большой научный профессор, просто мыслитель, - сказал Дик. Сквозь иронию светилось уважение, смешанное с удивлением.
- Шутишь, - ответил Николай, - а я, жалкий дилетант, этим бредом давно мучим. Поймешь ли ты это состояние?
- О, йа, йа, яволь, - и Дик изогнулся, как по его мнению делали это немецкие бюргеры в каком-нибудь восемнадцатом веке.
- Раз так, послушайте еще немного. Все это можно начать по-другому. У Гегеля все начинается с абсолютной идеи, чистой мысли. Представьте себе, что изначально существует лишь чистая мысль. И больше ничего нет. Но ведь коль скоро она мысль, она должна о чем-то мыслить. И вот она вынуждена мыслить сама о себе. А мысля о себе, он тем самым делает себя объектом мышления, то есть отделяет объект от субъекта, отрывает себя от себя самой. Забавно, что по первости она не соображает, что думает о самой себе, познает самое себя. Она-то полагает, что вглядывается во что-то иное. Это лишь потом она сообразит... Вы следите за моей мыслью?
- Да, - хором отозвались Мэг и Дик.
- И вот, глядя на себя как на объект, она полагает - и называет - этот объект природой. Гегель использует и другое название - инобытие. Но вот, изучая природу достаточное время, она, наконец, догадывается, что перед ней - всего лишь зеркало, что главное в природе - это идея, что пытаясь постичь, ухватить эту идею, она на самом деле хватается за самое себя, созерцает, изучает - СЕБЯ! И вот на историческом пути познания она возвращается к самой себе, круг замыкается. Но в действительности - не круг, а виток спирали. Это великий акт - возвращение к себе-иному. Абсолютная идея дорастает до стадии абсолютного духа. Фридрихович, он же Георг, он же Жора Гегельянц, он же Реваз Гегелиани, полагал, что эта вершина освоена при нем и не без его помощи, а вся мощь абсолюта воплотилась в родном для него порядке - в прусской (прошу не путать с русской) конституционной монархии. Лучшего, думал Гегель, и быть не может В юности я смеялся над этим, а сейчас иной раз думаю - что если старик был прав? А еще этот мыслитель со столь сложно определяемой национальной принадлежностью утверждал, что государство - это движение Бога через историю. Улавливаете? Можно ли такому противиться? Бог устанавливает порядок, общие принципы ставит выше индивидуальных прихотей, железной поступью шествует через историю, воплощая себя в государстве. Не ищите этого в конституции вашей страны. Напрасный труд.
Теперь уже Николай потянулся к бутылке.
- Знаешь ли, Ник, а нам не совсем так про Гегеля рассказывали. Правда, о нем пока лишь вскользь упоминали - курс немецкой философии у нас еще впереди. Но ты очень интересно говорил. И впрямь научный профессор.
- Выпьем за Гегеля, - закричал Дик.
- За русского-то бандита?
- Варум нихт? Я люблю русских.
- И все же, Тим, ты несправедлив, так отчаянно нападая на человека. Уж так он, по-твоему, груб, жесток, безнравственен. Пусть ты отчасти прав, да ведь не в том суть. Это все общие места, расхожие истины, словно камни и пыль под ногами. А ты сумей взглянуть поглубже. Измени угол зрения, отбрось покров, выверни нутро проблемы. Кто он - человек? Откуда взялся? Куда идет? - Николай чувствовал непреодолимое желание убедить Тима. - Все темное, смутное, все глухие инстинкты - все унаследовал он, в этом живет, с этим бьется. Бьется, как говорят у нас в России, не на живот, а на смерть. Во имя чего? Ничтожный поначалу луч духа, света, добра мелькнул в темени животной жизни, и как мужественно, как стоически не дает ему угаснуть человек, как хранит его, пытается раздуть, передать детям, сберечь во времени...
- Все это, может быть, и так, Коля, - сказал Тим. - Но докажи мне, что человек идет именно туда, к этому свету, о котором ты говорил так страстно.
- Ты просишь доказательств? С доказательствами, положим, у меня сейчас не густо... Впрочем, погоди, брат, будет время. Мы еще с тобой все это увидим.
- Ты так говоришь, Коля, что мне и вправду хочется куда-то. Как же приелось мне сидеть в этой унылой колбе. Я может быть хочу путешествовать. Физически. Знал бы ты, как надоели мне эти кассеты - вымученное, вываренное пойло знаний. У-у-у!
- Ты хочешь путешествовать? - смущенно переспросил Николай.
- Да, да, - ответил Тим с истинно человеческой страстью.
- Но постой, какой в этом смысл? - сказал Николай, невольно краснея. - Ведь обычно путешествуют не ради простого перемещения в пространстве, а в поисках новых знаний, впечатлений, а ты и так получаешь их в избытке.
- Ты меня не понял, Коля, - ответил Тим. - Телевизионные путешествия и виртуальные миры не могут заменить реальный аромат дальних мест и стран. Ты думаешь, я несу чушь. Как бы стремлюсь разорвать границы собственного существования. Кто я? Жалкий сгусток слизи, который вы, люди, посадили в банку и научили считать, говорить, думать... Правда, думать - это, возможно, преувеличение. Не могу я думать, Коля. Вот глупость всякую нести - это да!
- Ну, Тим, это ты напрасно... - не очень уверенно возразил Николай.
- Глупость, конечно, - продолжил Тим. - У меня даже появились какие-то чувства, смутные желания. Я их ощущаю. Откуда это, Коля? Истоки, конечно, тянутся от вас, людей, я понимаю. Вы - мои создатели. Прародители. Я это помню. Люблю Бена Кройфа как отца. Точнее, любил бы, будь я человек... Но... Но... - Голос Тима ожесточился. - Но я не человек, и даже рад этому. Человек жесток - а я не хочу быть жестоким. Прости, Коля, но со стороны это как-то виднее. Уж очень люди мелочны, и притворяются, притворяются...
- И я тоже? - грубовато спросил Николай.
Тим молчал несколько секунд, потом сказал, смягчив тон:
- Я хорошо к тебе отношусь, Коля. Наверно, я уже люблю тебя. Но лгать - не хочу. В тебе - масса недостатков, как бы это сказать, чисто человеческих. Хотя уверен и говорю определенно - ты не из худших представителей вида homo sapiens.
- Спасибо и на том.
- Не держи обиду, Коля. Я знаю - быть человеком тоже не просто. Но согласись, пока еще человек - существо довольно отвратительное. Все эти казни, измены, убийства, всеобщее озлобление. Бесконечные террористические акты, о которых каждый день сообщают эти ваши средства... газеты и прочее..
- Ты все это слушаешь? - тупо спросил Николай.
- Будто ты не знаешь, что это входит в обязательную программу.
Николай не ответил.
- И обрати внимание, - продолжал Тим, - если ягнят убивают, потому что человек по своей природе хищник и ему хочется рвать и кромсать нежное мясо своими зубами, то это можно хоть как-то понять - ведь человек не первый хищник в истории Земли, хотя и превратился с течением этой истории в хищника №1. И разве найдется у меня хоть слово упрека в адрес какого-нибудь леопарда, или коршуна, или паука? Ведь сама природа лишила их выбора. Но что ты скажешь про взрывы, заведомо направленные против ни в чем не повинных людей, на несчастных, которые случайно попали в зону действия бомбы террориста? И не говори мне, что в террористах нет ничего человеческого. Есть! И очень много. Ведь только среди людей встречаются террористы. Согласись, Коля, никуда не годится этот твой человек.