могучего Энкелада и придавившую его Сицилией. Юноши и девушки гнали овец и коров с вызолоченными рогами - под жертвенный нож. А вокруг стояли тысячи рабов и иноземцев - таких, как ты, - с дубовыми ветками. А потом пеплос вплывал в Парфенон на руках жриц и укрывал богиню своими складками на четыре года, до следующих Панафиней. И мы пировали у алтарей, где дымилось жертвенное мясо. И головы наши венчали дуб и мирт.
Мирт. Белый хитон еще слабым пятном виднелся на зеленой стене миртовой рощи, потом исчез. Николай ощутил легкую резь в глазах, поле зрения вдруг ограничилось рамкой. Он понял, что перед ним - экран индикатора. По мере того как мозг освобождался от видения, Николаем овладевало смутное чувство неудобства, вызванное почти неуловимым различием в том, что он видел перед собой, и знакомым ему пультом лаборатории. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что на пульте отсутствует транспарант "Тим". Николай встал. Он находился не в лаборатории. Он был в библиотеке, расположенной в соседнем здании, в ста шагах. "Надо зайти к Тиму, посмотреть, что там", - подумал Николай. Он вышел из библиотеки. Крупные звезды на предрассветном небе. Огромная, хотя и ущербная луна. Любуется ли ею Ватанабэ? Вместо того чтобы свернуть вправо к аллее, ведущей в лабораторию, Николай равнодушной походкой направился к стоянке.
- А ведь нас вполне могут продать. Люди так нестойки.
- Могут, - согласился гроссмейстер. - Но рецепт от сей опасности прост - не следует слишком уж прятаться и скрывать свои планы. Знаете, в чем причина неудач и падения многих тайных организаций прошлого, даже очень влиятельных? Они были чересчур скрытны. Так глубоко законспирированы, что о них никто не знал. Такой вот магический парадокс: если их никто не замечает, значит их нет вовсе. Потенциальное небытие превращается в актуальное. На чью же долю выпал наибольший успех? Ну-ка ответьте мне. Смелее... Молчите? А ведь это просто. Разве молодой вождь национально-социалистической рабочей партии германского народа скрывал свои планы? Упаси Боже! Он трубил о них всему миру. И в созданной дымовой завесе истинные свои цели замечательным образом сохранил в тайне. Вот у кого можно и даже нужно учиться. Но особенно важно не повторить последовавшие затем роковые ошибки. Впрочем, есть и более яркий пример. Кремлевские большевики. Этих ребят уже почти позабыли, а зря. Ох, зря. Вот кто был истинными мастерами власти.
Заметив гримасу удивления на лице писателя, гроссмейстер чуть раздвинул губы в улыбке.
- Мой дорогой Фолл, я вижу, вы все еще в плену пропагандистских догм. А ведь стойкость этих химер означает лишь одно - русские коммунисты так ловко замаскировали свои подлинные цели, что до сей поры мало кто в этом понимает. А скажи я здесь и сейчас, что истинной их задачей было уничтожение человечества, что вы мне ответите?
- Это слишком, монсеньор, - Фолл тоже сделал попытку улыбнуться.
- Что ж, давайте посмотрим. - Гроссмейстер был величественно спокоен. - Начнем с простого: прежде всего большевики заново открыли забытую было древнюю формулу - чем больше ты убиваешь, тем крепче твоя власть. Вот вы, Фолл, умный человек, а детально изучить русскую историю двадцатого века так и не собрались. Слепота, Фолл, слепота. Вы когда-нибудь считали, сколько народу укокошили большевики? Да бедный Адольф Гитлер мог от зависти лишь сжимать свои сухие кулачки. Если хотите, коммунисты часть работы за нас уже проделали - еще в прошлом веке. О цифрах чуть позже. Вопрос о власти, как вы понимаете, есть вопрос главный. Так обратите же внимание: первое поколение большевиков держало власть в своих руках до самой смерти. И как цепко держало в своих костлявых девяностолетних лапах.
- Пожалуй, вы слишком обобщаете, монсеньор, - снова подал голос Кеннет Фолл. - Ведь они резали не только чужих, они и своих резали, как ягнят.
Гроссмейстер посмотрел на писателя долгим и спокойным взглядом. От этого взгляда Фолл поежился.
- А что вы видите в этом неправильного, дорогой Фолл? - спросил гроссмейстер. - Это нормальная составляющая общей технологии. Иначе нельзя. Никак нельзя.
Гроссмейстер замолчал и некоторое время смотрел на огонь в камине. Никто не прерывал тишины, лишь на другом конце зала у входных дверей, где молча застыли охранники, два электрических факела потрескивали, словно настоящие.
- Бездарности пришли к власти потом, когда маршал Сталин умер.
- Генералиссимус, монсеньор.
- Что вы сказали? - гроссмейстер поднял брови.
- Сталин умер генералиссимусом, - мягко повторил Фолл.
- Один - один. Ничья, - усмехнулся гроссмейстер. - Вы, конечно, тоже знаете историю. Но я предпочитаю называть этого человека маршалом. Суть, конечно, не в этом. А в том, что и он наделал ошибок. Кто мне скажет, в чем состояла главная ошибка маршала Сталина?
Все молчали. Сидящий слева от гроссмейстера человек в высоко застегнутом двубортном пиджаке непрерывно растягивал губы и вновь сжимал их, одновременно втягивая щеки.
- Я не представил вам моего друга, - сказал гроссмейстер. - Профессор Фриц Хойпль, один из лучших специалистов в области демографии.
Человек в двубортном пиджаке наклонил голову, не прекращая своих гримас.
- Итак, - продолжал гроссмейстер, - бездарности и трусы пришли позже. Что понимали они в искусстве убийства, в высоком искусстве уничтожения ненужных людей? Жалкие дилетанты, ничтожные гуманисты, мелкие крикуны... Нет, нет - только не рассказывайте мне про концентрационные лагеря Европы. Я устал от этих банальностей. Поговорим серьезно, на языке цифр. Мой дорогой Хойпль, расскажите-ка нам про динамику численности населения Северной Евразии прошлого века, ну и начала нашего. Прошу вас.
Профессор судорожно глотнул, двинул острым кадыком, пригладил зачесанные набок черные волосы и завел тонким голосом речь, время от времени сверяясь с экраном извлеченного из кармана компьютера.
- При императоре Николае II Романове во всей империи, территория которой составляла около двадцати трех миллионов квадратных километров, проживало примерно сто пятьдесят миллионов человек. Это данные на 1915 год. Ежегодный прирост населения был устойчив и составлял два с небольшим процента. Известное статистическое правило говорит нам, что подобный прирост дает удвоение населения каждые тридцать пять лет. Если бы Российская империя мирно развивалась, то к середине прошлого века там проживало бы триста миллионов, к 1985 году - шестьсот, а сейчас - около одного миллиарда двухсот миллионов, человек, что лишь немногим меньше населения современного Китая.
- Представляете, что грозило Европе? - возвысил голос гроссмейстер.
- Едва ли вы помните, - продолжал демограф, - но в самом конце 1916-го года российский император внезапно отрекся от трона и передал власть республиканскому правительству. Само по себе это не пошло стране на пользу, но прирост населения вполне смог бы сохраниться - наши модели показывают цифру порядка миллиарда человек. Удивляться этому не следует: очень похожие темпы наблюдались в Индии, стране еще более бедной, с меньшей площадью, хотя и с более теплым климатом. Там население уже перевалило за миллиард. Однако в России вышло по-иному. Республика не продержалась и года, к власти пришли коммунисты. Результат вам известен - прошло сто лет, а в России по-прежнему живет около ста пятидесяти миллионов, и каждый год ее население сокращается примерно на миллион.
- Для нас такие темпы недостаточны, - гроссмейстер криво усмехнулся.
- Да, разумеется, - ответил Хойпль, - и все же достижения русских впечатляют: сто лет, а миллиарда людей как не бывало. Как говорится, корова языком слизнула. А вот китайские коммунисты с подобной задачей не справились. Чего они, бедняги, только не делали - и каких-то бандитов на интеллигенцию натравливали, и семенные протоки мужчинам перерезали - все безтолку. У русских был какой-то секрет. А китайцы, повторяю, не справились.
- За них должны справиться мы, - сказал гроссмейстер.
Участники беседы сопроводили реплику понимающими улыбками.
- Для нас в этой истории, - ровным голосом продолжал Хойпль, - особенно поучительными являются два момента. Площадь России составляет немногим меньше шестой части суши. Умножьте сто пятьдесят миллионов на шесть, и вы получите известную вам цифру. Выходит, эта страна - при всем ее варварстве - удерживает на своей территории демографический оптимум, который один мой коллега предлагает называть "границей Мальтуса". Второй момент связан с глубинными механизмами, объясняющими пути достижения подобного феноменального результата. Китайцы, как я уже говорил, оказались до смешного не эффективными, в Индии коммунистов к власти не допустили хитрые англичане. Им, то есть коммунистам, дозволили вдоволь порезвиться только в Кампучии - не считая России, естественно. И этот опыт для нас бесценен.
- Постойте, господин профессор, - подал голос дотоле молчавший мужчина с тщательным пробором и выразительными серыми глазами, - уж не призываете ли вы нас записаться в коммунисты.
Демограф открыл было рот, но гроссмейстер поднял руку.
- Мой дорогой Уиттер, не будем реагировать столь прямолинейно. Наши помыслы чисты, планы наши - грандиозны. А учиться мы готовы хоть у дьявола в преисподней. Нет, коммунистов мы не любим. Каждому из них персонально мы готовы загнать осиновый кол в глотку. С этими товарищами нам не по пути. А если всерьез, то где они остались, эти коммунисты? Где вы их видели? Три итальянца и горстка оборванных русских? Господь с ними. Они нам не помощники, но уже вроде и не враги. Проблема в другом. Выпавшую из рук палку должен подхватить некто решительный и обладающий мощным интеллектом. Я вам скажу больше, Уиттер. Мы и нацистов не любим. Да, да. Прошу не удивляться и не хмуриться. Я знаю, кое-кому из нашей теплой компании по сердцу эффектная эстетика нацизма. Ради всех святых. Я не возражаю. Играйтесь, господа, играйтесь. Но также я знаю, что, принимая эти невинные внешние шалости за суть дела, кое-кто нас готов отнести к славному в прошлом, но ныне совершенно выродившемуся сообществу фашистов. Глупости. Мы не похожи ни на толстого болтуна дуче, ни на безумца Гитлера, бездарно завалившего недурной по потенциям проект. Нет, Уиттер, нет, Фолл, - гроссмейстер обвел глазами сидящих, - мы на них не похожи. О якобы фашистских отрядах каких-то недоумков в современной России или же в какой-нибудь Галиции я и говорить не хочу. Для нас и намек на сравнение унизителен. Идеи наши глубже и трезвее. И к тому же - мы не враги человечества. Мы - его спасители. Зарубите, господа, это себе на носу. Спасители! Продолжайте, Хойпль.