- Вижу, вы знаете толк в электромобилях, - сказал молодой человек.
- Вряд ли, - улыбнулся Николай. - Первый раз сажусь за руль электро.
- О, тогда я вам вам расскажу, - понизил голос молодой человек, - этот фордик - пустячок! Тут прошел слух о новой модели "Дженерал карз" - вот это да! С виду машина как машина, а под капотом вместо мотора или двух десятков тяжеленных аккумуляторов просто коробочка с обычный кейс. Так эта коробочка - хотите верьте, хотите нет - обеспечивает ресурс до пяти тысяч миль без подзарядки и позволяет разогнаться до двухсот. Вам бы такую тачку, а?
- Не знаю, как-то не верится, - сказал Николай.
- Я вам точно говорю - испытания идут не первый месяц. Шпионы конкурентов с ног сбились. Да если хотите знать, они и здесь проезжали. Я издали видел - тачка как тачка, серийная модель "Дженерал карз"...
- Так может это и была обычная модель.
- Нет уж. Слухов на пустом месте не бывает. Не говоря уж о стрельбе. За ними гнались. Говорят, и убитые были.
Николай скептически пожал плечами.
- Надеюсь, за мной не погонятся?
- Что вы, сэр! - Служащий обиженно улыбнулся.
Уплатив за сутки, Николай вырулил на дорогу и скоро оказался в окружении весьма скудного пейзажа, свидетельствующего о близости пустыни. Когда река удалилась на несколько миль, Добринский почувствовал себя неуютно от сухого жаркого ветра и, закрыв стекла, включил кондиционер. Ехал он медленно, и дорога заняла не обещанные семь минут, а целых пятнадцать, которые он употребил на то, чтобы вспомнить все слышанное им о сэре Монтегю Бодкине.
Пройдя сквозь Итон и Кембридж, Монтегю Бодкин увлекся биофизикой. Его научная карьера была столь же блистательной, сколь прихотливой. Опубликовав несколько нашумевших работ по гелиобиологии - той области биофизики, которая изучает воздействие солнечной радиации на живые организмы, - сэр Монтегю внезапно потерял к ней интерес и занялся астрономией, пытаясь оживить в этой науке астрологические мотивы. В его речах и статьях замелькали имена Гвидда, Мишеля Нотрдама, Иоганна Кеплера, Ганса Горбигера. Он доказывал, что методы научного прогнозирования обречены на роковую неполноту, если игнорировать, не использовать - разумеется, во всеоружии рациональной критики - мудрость, накопленную поколениями азиатских и европейских астрологов и оккультистов. Осмеянный коллегами, он исчез с научного горизонта, чтобы вынырнуть вновь в обличье поэта-авангардиста - опубликовал два-три сборника стихов, обогнавших в оригинальности, по утверждениям некоторых постмодернистских критиков, Элиота, Йейтса и Одена. Несколько эссе по истории науки вышли из-под его пера, прежде чем увидел свет капитальный труд по экологическому прогнозированию. Сэр Монтегю едко высмеял последнюю надежду экологов, так называемую идею устойчивого развития, довольно убедительно показав ее внутреннюю противоречивость. А заодно не без юмора прошелся по мрачным представлениям о назревающем глобальном экологическом кризисе или даже коллапсе. Злые языки утверждали, что Бодкину не дают покоя лавры Чижевского, о котором говорили как о Леонардо да Винчи двадцатого века. Однако Александр Леонидович Чижевский успел вовремя отодвинуть на второй план поэзию, живопись и историю, с тем чтобы сделать ощутимый вклад в биофизику: он-то и создал гелиобиологию.
Бодкин не оставил заметного следа ни в одной области науки и искусства - Леонардо да Винчи своего века из него не вышло. Но после двадцати лет проб и ошибок в нем обнаружились два свойства. Во-первых, сэр Монтегю развил в себе обостренное чутье на ожидаемые зигзаги и катаклизмы в развитии научного постижения мира. Он безошибочно определял горячие точки и предсказывал тупик для одних идей и торную дорогу для других. Он поставил крест на надежды в области высокотемпературной сверхпроводимости, предрек кризис некоторых направлений традиционной медицины и фармацевтики (подчеркивая, например, вредоносные последствия применения аспирина и альбумина, излюбленных средств американских эскулапов от всех болезней), снисходительно отнесся к практике клонирования, довольно точно определил этапы окончательной победы над раком и СПИДом, но не упустил случая указать на ряд пагубных последствий повсеместного распространения компьютерных сетей и Интернета. Несколько лет он находился в положении Кассандры: его пророчества встречались холодным скептицизмом, а то и насмешками. Но время шло. Одно за другим сбывались предсказания "старого Монти", и отношение к нему переменилось. Его пригласили на должность консультанта министерства планирования научных исследований. Вот тут и проявилось второе ценное качество Бодкина - он оказался редких способностей организатором.
Столкнувшись с задачей управления сложными системами, Бодкин осознал неизбежность нового кибернетического взрыва, аналогичного буму полувековой давности, связанному с развитием микроэлектронной технологии. Сэр Монтегю утверждал, что одряхлевшая полупроводниковая микроэлектроника зашла в тупик, каковое обстоятельство влечет за собой неминуемый упадок в роботоике, вычислительной технике и прочих ипостасях искусственного интеллекта. Компьютеры последнего поколения блестяще играли в шахматы, сочиняли музыку (толпа не отличала ее от созданной человеком), решали довольно сложные инженерные задачи, но откровенно пасовали перед задачами нового типа - с нечеткими условиями и размытыми границами. Но именно такие проблемы возникали в болезненных точках развития человечества по всему миру, а особенно - в огромной и все еще пугающей России. Единственный путь преодоления кризиса Бодкин усматривал в создании мозгоподобных биологических автоматов. "Если Англия не хочет плестись в хвосте мирового процесса развития научных и технологических идей, - заявил сэр Монтегю, - она должна немедленно приступить к разработке всеобъемлющей программы создания биокибернетических устройств, пока это не осуществили американцы, японцы, китайцы или русские, которые вот-вот сделают первые шаги в этом направлении". Однако министерство планирования науки Ее Величества отказалось поднимать перед парламентом вопрос об ассигновании восьмидесяти миллионов фунтов на предлагаемую программу - суммы, названной сэром Монтегю в качестве приблизительной оценки.
Разгневанный Монти произнес страстную речь на встрече итонцев своего выпуска, где предложил скорбной минутой молчания почтить прах британской науки, отданной во власть невежд из министерства планирования. Спустя месяц он получил приглашение из Вашингтона возглавить проектируемый институт биокибернетики и без долгих колебаний уехал в Соединенные Штаты, где соответствующая сумма в долларовом исчислении не пугала ни правительство, ни конгресс.
Организацию института сэр Монтегю начал с поиска двух основных специалистов, на которых ему предстояло опираться: математика и биолога. Первого он выбрал сразу: старый итонец Мэтью Килрой вот уже десять лет работал в Массачусетском технологическом институте, и круг его интересов вполне совпадал с требованиями биокибернетики. Бодкин повязал "старый школьный галстук" и отправился в Бостон. Корпоративный дух сделал свое дело, и будущий институт обзавелся первоклассным математиком. С биологом дело обстояло сложнее. Отклонив по разным причинам с десяток американских и европейских ученых, сэр Монтегю остановился на негромком имени немолодого уже биохимика Бенджамина ван Кройфа, чей доклад он услышал на Международном симпозиуме биоинформатики в Цюрихе. Кройф так поразил сэра Монтегю абсолютной свободой идей и полным пренебрежением к авторитетам, что Бодкин возымел желание познакомиться с ним поближе, а добившись встречи и изложив Кройфу суть дела, услышал ответ, который привел его в неописуемый восторг: "Я согласен продать вам свой мозг для создания похожего искусственного при условии, что вы не будете совать нос в мои дела".
Ноксвильский биокибернетический центр показался за поворотом. Дорога уткнулась в ограждение и растеклась в обширную площадку с аккуратно расставленными машинами. Запарковав свой "форд", Николай прошел через ворота и спросил у мужчины, подстригавшего газон, как пройти к сэру Монтегю Бодкину. Мужчина махнул в сторону трехэтажного белого здания и снова застрекотал машинкой.
В линиях дома был намек на английскую замковую архитектуру - ностальгическая нота звучала в душе руководителя Центра, когда он толковал с архитектором,- однако это был именно намек: дом был выстроен в свободной современной манере, и парк так незаметно переходил во внутренние помещения, что Николай вздрогнул, обнаружив, что идет не по траве, а по толстому ворсу зеленого ковра. Подняв голову, он увидел... Мэг.
- Мэг?
Руки девушки застыли над клавиатурой. Николай с удивлением отметил, что в одежде и прическе Мэг Эдвардс произошли коренные перемены: свободная зеленая блузка, джинсы и рыжая копна волос уступили место строгому коричневому платью и короткой каштановой стрижке.
- Как только появится мистер Добринский из Москвы, попросите его ко мне, - проквакал полированный пенал на столе.
- Да, сэр, - девушка встала. - Насколько я понимаю, мистер Добринский - это вы?
- А мне-то казалось, что вы уже давно называете меня Ником. Ну хорошо, пусть будет мистер Добринский.
- Мистер Добринский, сэр, - произнесла девушка в этот же пенал и открыла дверь в кабинет.
Монтегю Бодкин огиб