Пусть мой голос звучит хрипло и глухо, пусть я, со своим сморщенным лицом, выгляжу безумцем в этом белом шелковом одеянии и зеленом тюрбане, но на вопросы-то отвечаю.
Ну давай, давай, старина, мысленно умоляют они.
Тишен спрашивает:
— Каково ваше нынешнее физическое состояние?
— Бывало и лучше.
— Говорят, у вас злокачественная опухоль.
Попал точно в цель, правда?
— Я полагал, что меня обследуют на предмет психического здоровья, — говорю я, бросая взгляд на Стаффорда, которому едва удается скрыть улыбку. Правила позволяют задавать любые вопросы. Это не суд.
— Вы правы, — вежливо отвечает Тишен. — Но всякий вопрос относителен.
— Понимаю.
— Вы ответите на мой последний вопрос?
— О чем?
— О раке.
— Конечно. Опухоль размером с мячик для гольфа — у меня в мозгу. Она растет с каждым днем, неоперабельна, и мой врач говорит, что я не протяну и трех месяцев.
Я почти слышу, как выстреливают пробки от шампанского. Опухоль нужно отметить!
— Находитесь ли вы в настоящий момент под действием каких-либо медикаментов, наркотиков или алкоголя?
— Нет.
— Пользуетесь ли вы какими-либо болеутоляющими средствами?
— Пока нет.
Теперь опять Зейдель:
— Мистер Филан, три месяца назад в опубликованном в «Форбсе» списке самых богатых людей мира ваше состояние оценивалось в восемь миллиардов долларов. Это близко к реальности?
— С каких это пор «Форбсу» можно доверять?
— Значит, цифра, указанная в журнале, неверна?
— В зависимости от положения на рынке мое состояние составляет от одиннадцати до одиннадцати с половиной миллиардов. — Я произношу это медленно, но голос звучит веско. Ни у кого размер моего состояния сомнений не вызывает.
Фло решает продолжить тему денег:
— Мистер Филан, можете ли вы описать в общих чертах структуру ваших корпоративных владений?
— Да, могу.
— И сделаете это?
— Пожалуй.
Я выдерживаю паузу — пусть попотеют. Стэффорд заверил меня, что я не обязан разглашать здесь приватную информацию. «Набросайте им лишь общую картину», — сказал он.
— Группа «Филан» — частная корпорация, которая владеет семьюдесятью разными компаниями. Некоторые из них представляют собой акционерные общества открытого типа.
— Какая часть предприятий группы «Филан» принадлежит лично вам?
— Около семидесяти пяти процентов. Остальными владеет группа моих служащих.
К охоте присоединяется Тишен. На золоте сосредоточиться не трудно.
— Мистер Филан, имеет ли ваша корпорация свой интерес в компании «Спин компьютер»?
— Да, — медленно отвечаю я, стараясь мысленно отыскать «Спин компьютер» в джунглях своей корпорации.
— Сколькими процентами акций вы владеете в этом деле?
— Восемьюдесятью.
— Это открытое акционерное общество?
— Совершенно верно.
Тишен перебирает какие-то бумаги — на вид официальные документы, — я замечаю, что это годовой отчет корпорации и квартальные доклады, которые может раздобыть даже полуграмотный студент колледжа.
— Когда вы купили «Спин»? — спрашивает Тишен.
— Около четырех лет назад.
— Сколько заплатили?
— По четыре доллара за акцию, в общем — триста миллионов. — Нужно было бы отвечать помедленнее, но я ничего не могу с собой поделать. С нетерпением смотрю на Тишена, ожидая следующего вопроса.
— А сколько они стоят теперь? — спрашивает он.
— Ну, вчера при закрытии биржи они стоили сорок три с половиной, снизились на один пункт. С тех пор как я купил компанию, акционерный капитал дважды разделялся, так что сейчас ценные бумаги стоят около восьмисот пятидесяти.
— То есть восемьсот пятьдесят миллионов?
— Правильно.
На этом испытание можно бы считать законченным.
Коль скоро я в состоянии держать в памяти вчерашнюю стоимость акций при закрытии биржи, значит, мои противники должны быть удовлетворены. Я почти вижу их глупые улыбки, почти слышу приглушенные выкрики: «Ура! Молодчина, Трой, браво! Покажи им!»
Зейдель обращается к истории. Это попытка испытать мою память.
— Мистер Филан, где вы родились?
— В Монклере, штат Нью-Джерси.
— Когда?
— Двенадцатого мая тысяча девятьсот восемнадцатого года.
— Какова девичья фамилия вашей матери?
— Шоу.
— Когда она умерла?
— За два дня до Перл-Харбора.
— А ваш отец?
— Что — отец?
— Когда умер он?
— Не знаю. Он исчез, когда я был еще ребенком.
Зейдель смотрит на Фло, у которого вопросы записаны в блокноте.
— Кто ваша младшая дочь? — спрашивает тот.
— От какого брака?
— Ну, скажем, от первого.
— Значит, Мэри-Роуз.
— Правильно…
— Разумеется, правильно.
— Куда она уехала учиться?
— В университет Тулейна, Новый Орлеан.
— И что она там изучала?
— Что-то из области средневековья. Потом неудачно вышла замуж, как и все остальные. Наверное, дети унаследовали этот талант от меня. — Вижу, как врачи напряглись и ощетинились. А также представляю себе, как адвокаты и нынешние сожители и/или жены-мужья прячут улыбки, ведь никто не станет отрицать, что женился я действительно всегда неудачно.
А потомство производил еще хуже.
Фло оставляет эту тему. Тишен все еще под впечатлением моих финансовых откровений.
— Владеете ли вы контрольным пакетом акций в «Маунтин-ком»? — спрашивает он.
— Да, уверен, что это отмечено в ваших бумагах. «Маунтин-ком» — открытое акционерное общество.
— Каковы были ваши первоначальные инвестиции?
— Около восемнадцати долларов за акцию — всего десять миллионов акций.
— А теперь это…
— Вчера при закрытии биржи давали двадцать один доллар за акцию. За последние шесть лет произошел обмен и раздел, так что сейчас холдинг стоит около четырехсот миллионов. Вы удовлетворены ответом?
— Да… полагаю, да. Сколько открытых акционерных обществ вы контролируете?
— Пять.
Фло бросает взгляд на Зейделя. Интересно, долго еще это будет продолжаться? Я чувствую, что устал.
— Есть еще вопросы? — спрашивает Стаффорд. Мы не собираемся оказывать на них давление, поскольку хотим, чтобы они получили максимальное удовлетворение.
— Вы собираетесь сегодня же подписать новое завещание? — спрашивает Зейдель.
— Да, таково мое намерение.
— На столе перед вами лежит то самое завещание?
— Да.
— Отходит ли вашим детям значительная часть вашего состояния в соответствии с этим завещанием?
— Отходит.
— Вы готовы подписать завещание прямо сейчас?
— Готов.
Зейдель аккуратно опускает ручку на стол, задумчиво складывает руки на груди и смотрит на Стэффорда.
— С моей точки зрения, мистер Филан в настоящее время дееспособен и в состоянии распоряжаться своим имуществом, — многозначительно произносит он, словно решает вопрос, куда меня направить из этого чистилища.
Два его коллеги поспешно кивают.
— У меня нет никаких сомнений в его психическом здоровье, — говорит Стэффорду Фло. — Я считаю, у него очень острый ум.
— Никаких сомнений? — переспрашивает Стэффорд.
— Ни малейших.
— Доктор Тишен?
— Давайте не будем валять дурака. Мистер Филан прекрасно знает, что делает. Он соображает гораздо лучше нас с вами.
О, премного благодарен. Вы так добры. Компашка жалких докторишек, с трудом зарабатывающих сотню тысяч в год. Я сколотил миллиарды, а вы гладите меня по головке и рассказываете, какой я умный.
— Значит, это единогласное мнение? — спрашивает Стэффорд.
— Абсолютно. — Они мгновенно соглашаются.
Стэффорд подсовывает мне завещание и дает ручку.
— Это последняя воля и завещание Троя Л. Филана, отменяющее все прежние завещания и дополнительные распоряжения к ним, — произношу я. В завещании девяносто страниц, подготовленных Стэффордом и сотрудниками его фирмы. Я знаком с концепцией, но окончательного текста не видел, не читал и не собираюсь. Перелистываю и на последней странице ставлю росчерк, которого никто никогда не увидит, потом кладу руки поверх папки. Вот пока и все.
Стервятникам не видать этого завещания.
— Встреча окончена, — объявляет Стэффорд, и все поспешно собирают вещи. В соответствии с моими инструкциями членов трех моих семейств настойчиво просят быстро покинуть занимаемые ими комнаты и удалиться из здания.
Одна камера продолжает снимать меня, эта запись пригодится для архива. Адвокаты и психиатры спешат уйти. Я велю Сниду сесть за стол. Здесь же, за столом, — Стэффорд и один из его партнеров, Дурбан. Когда мы остаемся одни, я достаю из-под своего белого одеяния конверт, открываю его, вынимаю три листка желтой линованной бумаги и кладу перед собой.
От страха на какое-то мгновение легкая дрожь пробегает по моему телу. Это завещание потребовало от меня огромных усилий, я совершенствовал его несколько недель.
Стэффорд, Дурбан и Снид, совершенно сбитые с толку, уставились на желтые листки.
— Вот мое настоящее завещание, — говорю я и беру ручку. — Собственноручно написанное мной несколько часов назад. Датированное сегодняшним днем, а теперь и подписанное сегодня. — Я снова царапаю свое имя.
Стэффорд слишком потрясен, чтобы что-нибудь сказать.
— Оно отменяет все предыдущие завещания, включая подписанное пять минут назад. — Я снова складываю листки и засовываю их обратно в конверт.
Стискиваю зубы и напоминаю себе, как я хочу умереть.
Подтолкнув конверт через стол Стэффорду, я встаю со своей инвалидной коляски. Ноги у меня дрожат. Сердце громко стучит. Осталось всего несколько секунд. Разумеется, я умру прежде, чем приземлюсь.
— Эй! — кричит кто-то, наверное, Снид. Но я быстро удаляюсь от них.
Обезноженный идет, почти бежит мимо выставленных в ряд кожаных стульев, мимо одного из портретов, плохого, заказанного одной из моих жен, мимо всего — к незапертым раздвижным дверям. Я знаю, что они не заперты, потому что несколько часов назад все отрепетировал.