– Так за дело наверняка.
– Да, маг зазря не напустит – за такие шуточки в тюрьму загремишь и не заметишь.
– Так это если Хайнрихи заявление напишут, а сдается мне, тогда и им не поздоровится.
Слова про возможный арест несколько отрезвили.
– Пожалуй, нам пора, – с неохотой сказала я.
Зрелище, конечно, изумительное, но скоро стража подтянется, начнут опрос свидетелей, а нам это совсем не надо. Кто знает, будут писать Хайнрихи заявление или нет? Любовное зелье делали не они, а мой отец. А посадят в случае чего нас с Рихардом и, что самое обидное, не в одну камеру.
Мысли были неприятные, но недостаточно, чтобы испортить настроение. Клаус – повелитель мух! Теперь я не обижалась на Рихарда, что сразу не рассказал о задуманном: результат того стоил. Ехала я домой совершенно счастливая. Говорить при посторонних опасались, но постоянно переглядывались и посмеивались.
И только за закрытыми дверями родной квартирки смех, копившийся уже несколько часов, наконец нашел выход, и я буквально сползла по стене, дав волю своим чувствам и утирая выступавшие от хохота слезы.
– Вот осчастливили его так осчастливили! Вот бы еще лицо Клауса увидеть, когда мухи его домогались, – с трудом выговорила я, – тогда бы и мое счастье было полным. Но и так здорово получилось. Спасибо, Рихард, я бы не додумалась.
– Вино твоему бывшему жениху пожалел, – ответил он. – Ты старалась, выбирала, и вдруг его будет пить какой-то посторонний тип. Это непорядок.
– Теперь мы его сами выпьем, – довольно сказала я. – За успех нашего дела.
Вино оказалось превосходным, такое портить приворотным зельем, да еще и смешанным с конфетной начинкой, настоящее преступление. Первым тостом было «За мушиное счастье!», и он же оказался последним, так как пожелание скрепили поцелуем, совсем не дружеским. Все пуговицы и завязочки расстегивались и развязывались как по волшебству, предметы одежды терялись по дороге к кровати, так что когда мы там оказались, ничего лишнего уже не было. Мелькнувшую мысль, что не собиралась так быстро сдаваться, я отбросила как нечто совершенно ненужное и подумала, что если мухам сегодня с любовью не повезло, то не стоит брать с них пример. В конце концов, мы не мухи!
Глава 21
Проснулась я совсем рано, когда предметы в комнате только начали проявляться сероватыми силуэтами. Рихард спал, притянув меня к себе настолько собственническим жестом, как будто пытался кому-то доказать, что я – его и только его. Странно, но это не раздражало, напротив, создавало чувство какой-то уверенности. Забавно, но еще месяц назад он был для меня совершенно посторонним. Тогда я была ему признательна, что согласился помочь, и только, а сейчас уже не представляла жизни без него. Богиня, как я могла раньше его не замечать? Ведь он в тысячу, нет, в миллион раз лучше Гюнтера! Почему я так долго страдала по бывшему жениху? Нужно было поблагодарить Эвамарию за избавление от столь сомнительного счастья и жить дальше. Подумать только, выйди я тогда замуж, сейчас ко мне прижимался бы солидным пузом надутый самовлюбленный тип, который согревает постель бывшей подруги. Но самое ужасное: у меня не было бы Рихарда, только при мысли о котором внутри становиться тепло от переполнявшего меня счастья. Не было бы его – я бы никогда не узнала, что такое любовь. То, что было с Гюнтером, – это совсем, совсем не то. Да и сам он – совсем не то. Думаю, Эвамария даже не заметит разницы между привороженным мужем и обычным. Удачно получилось…
Уверена, о Гюнтере теперь долго не будет слышно, а вот о Клаусе… Я вспомнила перекошенное злобой лицо и вздрогнула. Рихард не проснулся, но обнял еще крепче. Стало как-то спокойнее, хотя от мыслей о Хайнрихе-младшем это не избавило. Вряд ли он отступится. Мушиная осада его только разозлит, но не образумит. Он прекрасно понимает, что я не напишу заявление в Стражу, потому что всплывет имя изготовителя зелья, а это навредит репутации семьи. Поэтому Хайнрихи и дальше будут действовать через папу. Что же им известно, такое, что позволяет безнаказанно шантажировать родителя? Я заворочалась в постели и разбудила Рихарда.
– Иви, почему не спишь?
– Думаю, чем Хайнрихи шантажируют отца, – ответила я. – И ничего не могу придумать. Ведь это что-то должно быть очень серьезным.
– Твой отец особой честностью не отличается, поэтому при желании поводов для шантажа можно найти предостаточно, – зевнул Рихард.
– Мелких – да. Тех, что тянут на пару месяцев тюрьмы или приличный штраф. Но он боится Клауса и его отца настолько, что применяет запрещенную магию. А это, как ты прекрасно понимаешь, уже совсем другие сроки. Значит, то, что он сделал, еще хуже.
– Ты говорила, он с орками торговал одно время. Не возил что-нибудь запрещенное? Вроде той штучки, через которую попытался на тебя воздействовать.
– Из магического он только амулеты возил, да и те из бытовых. – В этом я было не слишком уверена, в чем сразу и призналась: – Конечно, я могла всего не знать. Но прошло столько лет, ничего уже не докажешь. А папа явно боится. Причем, заметь, Хайнрихов боится больше, чем твоего отца. Хотя, казалось бы…
– Значит, у них есть доказательства, – предположил Рихард. – Например, расписка, в которой фигурирует что-то запрещенное.
– Нет, вряд ли, – поразмыслив, сказала я. – Папа иной раз поступает необдуманно, но это было бы откровенной глупостью. Нет, на такое бы он не пошел. И все же, я не понимаю, почему он так боится Хайнрихов, и меня очень это тревожит.
Губы Рихарда пробежались по моему виску, и все папины проблемы отошли на второй, нет, даже на третий, план. Возможно, конечно, что со стороны мужа это обычная попытка успокоить, а вовсе не лишить способности думать, но что получилось, то получилось. Оставшееся до подъема время мы провели куда более интересно, чем в размышлениях о трагической папиной ошибке.
– Скажи-ка мне, Иви, – голос Рихарда прозвучал неожиданно громко, когда мы уже просто обнимались, обессиленные необыкновенно удачной попыткой утешения, – можно ли считать, что я выполнил твое условие?
– Ты сомневаешься? – удивилась я.
– Сомневаюсь, поскольку мне кажется, что это ты выполняешь мое, – усмехнулся он. – И получается это у тебя так, что устоять невозможно.
Я невольно фыркнула. Уж я точно не прилагала ни малейших усилий к его соблазнению вчера вечером или сегодня утром. Просто день выдался таким насыщенным, а поцелуй после вина показался таким волнующим, что все остальное перестало иметь значение, что я и сказала Рихарду.
– Никогда бы не подумал, что тебя можно соблазнить мухами, – поддел он меня.
– Таким количеством кого угодно соблазнишь, – парировала я.
– Думаешь, и Клаус не устоит?
– Было бы замечательно, если бы он переключился на насекомых, – я вздохнула, – но, боюсь, не стоит на это рассчитывать.
– Когда мы видели последний раз этих мух, они были очень убедительны.
Не знаю, сколько бы еще длилась болтовня о подобной ерунде, поскольку было рано и вставать мы не торопились, но уверенный стук в дверь сразу отвлек от столь приятного занятия. Мы переглянулись, и в голову полезли самые страшные мысли. О том, что пришли из Сыска и сейчас придется отвечать и за Гюнтера, и за Клауса, и, возможно, даже за папу. Я лихорадочно подскочила и начала одеваться. Руки дрожали, вещи путались.
– Не нервничай, – успокаивающе сказал Рихард. – Нам ничего предъявить не могут.
Дверь он открыл сам, и слава Богине, там стоял только инор Брайнер, без стражников, но с мрачным выражением на лице.
– Рихард, как это понимать? – начал он возмущаться с порога.
– Что именно? – невозмутимо спросил муж.
– Я про вчерашних мух в Корнине, – пояснил свекор. – И не вздумай говорить, что вас там не было. Вы туда ездили.
– Ездили. – Не стал отрицать очевидного Рихард. – Ивонна хотела показать место, где выросла.
– Сомневаюсь, что она выросла на помойке, – ехидно заметил инор Брайнер.
– Мы туда случайно забрели, когда гуляли. Смотрим – дорожка, почему бы и не пройтись?
– Ты еще скажи, что на запах пошли.
– Насморк у нас. У обоих. Мы запах не почувствовали. А что, уже есть ограничения по местам гуляний?
Да, у Рихарда на все ответы. Я бы так не смогла, наверное.
– Почему после вашей прогулки все мухи со свалки дружно отправились осаждать дом инора Хайнриха?
– Понятия не имею. Мы просто выбросили мусор. Никаких магических действий не производили, – честно ответил муж. – А что там с этой осадой?
– Уже снялась, – пояснил инор Брайнер. Мы не удержали расстроенных вздохов, а он продолжил: – Как вам в голову пришло?
– Что? – удивился Рихард. – Единственное, что мы сделали – оставили на помойке конфеты, присланные Ивонне ее отцом, так как нам показалось, что они испорченные.
– Зачем же было везти так далеко? – язвительно спросил свекор.
– Мы подумали, что прогулка на свежем воздухе заставит пересмотреть отношение к ним, – нашлась я. – Очень уж я не люблю выбрасывать продукты.
– Продукты она не любит выбрасывать, – проворчал отец Рихарда. – Поверьте, дети мои, Хайнрихи неподходящая мишень для подобных шуточек. К сожалению, нам ни разу не удалось их прижать по-настоящему, но я знаю немало случаев, когда исчезали люди, переходившие им дорогу. Доказать их причастность не удалось ни разу. Хайнрихам будет достаточно уверенности, что это ваших рук дело, чтобы начать мстить.
– Я не знала, – я посмотрела встревоженно на Рихарда, – а то бы никогда не согласилась. А нельзя это представить, как несчастный случай?
– Ага, коробочка порвалась, мушки наелись, – ехидно сказал Рихард и уже более серьезно обратился к отцу: – Что, по-твоему, они могут сделать?
– Ничего хорошего, – отрезал инор Брайнер. – Своими мухами, а в особенности – их количеством, вы слишком явно показали Хайнрихам, кем их считаете. Шуточки про кучки дерьма, побольше и поменьше, уже вовсю ходят по Корнину. Не думаю, что они простят. К сожалению, дознаватель проговорился, что мушиная осада – результат любовного зелья. Вариантов, откуда оно могло взяться, не так много. Так что приставлю я к вам охрану, а вы уж, пожалуйста, не усложняйте ей жизнь. Академия, дом, продуктовая лавка. И все. Никаких гостей, никаких прогулок по городу.