Зима потихоньку приближалась к середине, притязания Мартина на престол, в целом, были признаны законными, и никто не требовал от него подлинного завещания. Дорицкий несколько раз приближался к Анжелике и напоминал ей о поисках, та в ответ клятвенно заверяла, что делает всё возможное, но почти сразу же забывала о разговоре, полностью поглощённая новыми яркими переживаниями.
Коронация была назначена на рождественскую ночь, и Мартин с беспокойством ждал этого дня. Ему казалось, и не даром, что эта ночь станет своего рода рубежной, после неё уже не будет дороги назад.
Его тоже торопили с завещанием бабушка и мать, но обе, в целом, признавали, что если завещание так и не отыщется до коронации, то туда ему и дорога – никто уже не посмеет обернуть дело вспять, а если кто и решится, то в руках Мартина будет весь военный арсенал Августории, чтобы поставить его на место.
В преддверии коронации Мартин позволил себе послабление режима – стал меньше показываться на людях, а всем, кто задавал неловкие вопросы о том, когда продолжатся приёмы, приказал говорить, что будущий король погружён в молитвы за благо Августории.
Особенно набожным Мартин никогда не был, скорее, он был крепким рационалистом, и совесть не мешала ему проводить освободившееся время в постели с красивой девушкой.
Несмотря на мороз, они с Анжеликой помногу гуляли в укромных уголках парка и разговаривали обо всём. Мартин рассказывал Анжелике о своих плаваниях. Анжелика – о детстве и о расстановке сил при дворе. То, что новая знакомая так много знает обо всех, Мартина не удивляло – ведь Анжелика уже говорила ему, что до последних пор была на содержании у какого-то вельможи, а девушка с таким занятием не могла не быть посвящена в самые глубинные тайны.
Как-то раз, зашёл у них разговор и о князе Дорицком. Иоган, с самого прибытия Мартина во дворец, ежедневно показывался наследнику на глаза и постоянно давал советы. Делал он это осторожно, изо всех сил стараясь не вызвать у будущего короля раздражения, и многие его советы оказывались дельными, поэтому, несмотря на насторожённое отношение ко всем придворным вообще, Мартин всё больше ему доверял.
Когда Мартин сказал об этом Анжелике, та рассмеялась, но в смехе этом сквозила горечь.
– Ах, ваше высочество, Его Сиятельство граф Дорицкий – последний, кому вам следует доверять.
– Что вы хотите этим сказать? – мгновенно напрягся Мартин. Он никогда не любил, чтобы наговаривали на его друзей.
Анжелика задумалась о том, какую часть правды стоит поведать.
– Просто все при дворе знают, – сказала она наконец, – какой это умный и опасный человек. Наверняка, вы уже слышали о том, что Его Сиятельство был приближённым прежнего короля много лет, больше, чем кто-либо из нас прожил на земле.
Мартин хмыкнул.
– Мне говорили, что он умён. Но разве это не хорошее качество?
– Я была бы осторожна в таких суждениях. Всегда стоит вопрос о том, на чьё благо направлен этот ум.
– Неужели нельзя направить на общее благо любой ум, который в этом благе заинтересован?
– Да-да, «на благо Августории», – ехидно заметила Анжелика. – Только в чём оно состоит, это благо? Для одних – в союзе с Франконом. Для других – в отлучении всех франконцев от двора.
– Я в любом случае не хочу войны. А вы?
– Я-то не хочу. А вот Франкон может захотеть. Слухи ходят… Разные. И если Франкон выступит против всей Ойкумены, а мы окажемся его друзьями, то Августория тоже может пострадать, и мы – с ней заодно.
– Если Франкон выступит против всех, а мы будем его врагами – то он выступит и против нас.
– Я бы предпочла, чтобы подобная война вообще прошла от нас в стороне, – заметила Анжелика. – Но, если уж придётся выбирать, то лучше быть на стороне сильнейших. А согласитесь, те, кого больше, обычно сильней.
– Нет, не соглашусь. У Франкона много новых пушек. И дело не только в этом. Прогресс на их стороне, а победа – всегда за прогрессом.
– Что за новомодное слово этот "прогресс"? Не понимаю, в чём он заключается, в том, чтобы плавить меньше колоколов и больше лафетов?
– Слово очень старое, им пользовались ещё обитатели Эллады.
– Это те, которых завоевали варвары?
Мартину надоело спорить. Он развернул Анжелику к себе, взял в ладони её лицо и поцеловал. Анжелике понравилась такая смена темы, и какое-то время их рты были заняты более приятными вещами, чем дискуссии о политике.
Однако, вокруг становилось всё холодней, и, в конце концов, Мартину пришлось отстраниться.
Выпрямившись, он замер, глядя в глубокие и холодные, как воды горного озера, голубые глаза.
– Я люблю тебя, – прошептал Мартин.
Анжелика вздрогнула. Многие мужчины говорили ей эти слова, но никогда ещё эти слова не звучали для неё так, не проникали на самое дно её души.
И Анжелика сама не поверила, когда с её уст сорвался ответ:
– Я тоже тебя люблю.
На несколько секунд над заснеженным парком воцарилась тишина. Никому из них не пришло в голову, что слова эти могут быть сказаны поспешно, никто не усомнился в том, что другой говорит правду. Всё, что случилось в последние недели, походило для них на волшебную зимнюю сказку. Сказку, в которой возможно любое волшебство… Даже любовь.
ГЛАВА 15. Разговоры
К тому моменту уже все обитатели дворца, за исключением трёх человек, знали, что наследник решил оставить виконтессу Кауниц-Добрянскую в статусе фаворитки.
Об этом говорили горничные, обсуждали на кухне, поминали даже стражи у дворцовых ворот.
Теми тремя несведущими, кто пребывал в неведении, были Иоган Дорицкий, Мартин де Труа и сама Анжелика Кауниц-Добрянская.
Надо отметить, что поговаривали об этом не только во дворце, но и за его пределами, так что, двумя часами ранее, чем было сделано сокровенное признание, отлучённая от дворца куртизанка Мерилин уже села писать сыну полное возмущения письмо.
А часом ранее нашёлся добрый человек, который принёс подобное письмо и князю Иогану Дорицкому.
Дорицкий то белел, то краснел, пытаясь понять, как вышло так, что он уже считал себя доверенный лицом короля, а как оказалось, ничего не знал о его постельных предпочтениях.
«Но, это даже и к лучшему», – пытался убедить себя Дорицкий, но видеть в ситуации хорошее не получалось.
То, что Кауниц-Добрянская не посоветовалась с ним и ничего не рассказала о своей авантюре, означало, что она ведёт свою игру. И князю не нравилось, что потенциальная конкурентка за внимание Его Величества успела зайти в этой игре так далеко.
В тот же день Дорицкий улучил момент, чтобы застать Анжелику в одиночестве. Случилось это через пару часов, когда уже начинало смеркаться и разглядеть, кто прогуливается по парку и с кем он разговаривает, было практически невозможно.
Он устроился в тени на дорожке, ведущей в сторону флигеля виконтессы, и дождался, когда та поравняется с ним.
– Ваша Светлость, – ласково произнёс князь, – вы ни о чём не хотите мне рассказать?
Анжелика разве что не подпрыгнула от этого тихого голоса.
– Ваше сиятельство? – она лучезарно улыбнулась. – Что вы тут делаете в такой час?
Дорицкий, конечно, не отреагировал на попытку повернуть разговор в другую сторону.
– Вы, кажется, успешно завязали знакомство с Его Высочеством. Но не пора ли перейти к делу?
– О каком деле вы говорите? – Анжелика очень надеялась, что Дорицкий от неё отстанет, хотя и понимала, что эти надежды тщетны. В данной ситуации ей ничего не хотелось менять и не хотелось искать никакое завещание. Однако, Дорицкий, конечно же, не собирался отступать так легко.
– О том деле, – чуть более напряжённо проговорил он. – О котором мы с вами, виконтесса, уже говорили. О том, от которого зависит судьба Августории.
– Ах, это было так давно…
– Ваша Светлость! Разрешите вам напомнить, что просьба исходит не только от меня. В этом деле замешано ещё много влиятельных людей, которые неоднократно оказывали вам поддержку.
Анжелика постаралась не зарычать.
– Хорошо, я вас поняла, – сухо сказала она.
Услышанное следовало обдумать, и желательно – в одиночестве. Анжелика не хотела отказываться от помощи тех влиятельных людей, которых упомянул Дорицкий. Она понимала, что расположение короля переменчиво, а большое количество недоброжелателей может сказаться и на её отношениях с Мартином – наверняка найдутся те, кто захочет оговорить её перед королём, если она станет неудобна. Но и развивать поиски завещания, рискуя сорвать коронацию, Анжелика не желала.
Письмо Его Высочеству передали ближе к вечеру. Человек, который его принёс, был Мартину не знаком, но представился доверенным лицом матери.
Мартин нахмурился. С самого детства он не разделял любви Мерилин к тайнам и интригам, и то, что у неё обнаружились какие-то доверенные люди, о которых он и слыхом не слыхивал, Мартина раздражало.
Проводя время с Анжеликой, он успел подзабыть, насколько крепко держит его паутина добровольных обязательств. Мартин чувствовал вину перед матерью за то, что её жизнь сложилась так неудачно. Он был ей благодарен, ведь она была его матерью. Но все эти порывы легко укладывались у него в сознании, пока у него не было собственных целей, пока не было людей столь же близких, как и мать.
В те конкретные мгновения, когда Мартин увидел мужчину с письмом, он думал совсем о другом человеке, и, хотя боялся загадывать, насколько долго продлится это увлечение, но уже чувствовал, что не хочет терять возлюбленную.
Он поблагодарил посланца и, уединившись в королевском кабинете, сломал печать на свитке.
Мерилин была так зла на всю сложившуюся ситуацию, что не стала ходить вокруг да около.
«Сын мой, всё ли в порядке с твоей головой? Правда ли то, что ты пустил в свою постель самую подлую и продажную женщину во дворце? Ту, кто отнял у меня любовь твоего отца? Все соседи говорят о том, что наследник короля разделил ложе с продажной девкой! С виконтессой Анжеликой Кауниц-Добрянской, любовницей почившего короля!»