Анжелика промолчала.
– Священник приходил к нему по ночам.
– Если сейчас окажется, что он, к тому же, оставил нас всех этому святоше, то я окончательно сойду с ума!
Тьела не ответила. Вообще-то, ей казался маловероятным такой исход… Она слышала о том, чтобы церкви отписывали дворцы, земли, поместья… Но, всё-таки, не целые королевства.
Однако, подумав об этом, обе подумали и о том, что если перед смертью Фридрих вёл себя настолько странно – а тот факт, что мужчина, всю жизнь проведший в женских постелях, на смертном одре уверовал в Илюмина, иначе как странным Анжелика назвать не могла, – так вот, если это произошло, то ожидать от короля можно было чего угодно. Как того, что он в последний момент решил признать бастарда, которому за всю жизнь не уделил ни минуты времени, так и того, что он оставит престол какому-нибудь абсолютно постороннему человеку.
– Будь проклят тот день, когда его прадед придумал передавать корону по завещанию, – пробормотала Анжелика. – Тьела, а нельзя как-нибудь узнать, что там написано, до того, как завещание будет объявлено?
– Моя госпожа?.. – растеряно произнесла Тьела. Она, конечно, слышала о скандале, который произошёл в кабинете принца, но не могла поверить, что её хозяйка может повторить подобное снова.
А Анжелика, тем временем, именно об этом и думала. Можно было встретиться с этим исповедником лично и попытаться убедить его ознакомить виконтессу с завещанием – но с чего бы тому идти навстречу? Во-первых, Анжелика не имела прямого родства ни с прежним королём, ни с тем, кого до сих пор прочили в будущие короли. Во-вторых, с точки зрения священника, она наверняка была олицетворением порока почившего прихожанина и последней, с кем тот пожелал бы говорить.
– Когда он желает объявить завещание? – сурово спросила виконтесса.
– Поговаривают, что завтра в обед.
– Очень, очень хорошо.
Мартину было всё равно. Когда ему принесли весть о том, что некто готов объявить завещание короля, претендент вздохнул с облегчением. Он подумал, что наконец-то этот фарс закончится, и он сможет вернуться к своей обычной жизни. «Прости мама, но, если тебе так нужен этот проклятый двор, думай, как сюда пробраться, сама. Без меня!»
Мерилин, конечно, не умела читать мысли, но сына знала довольно хорошо. Она узнала о появлении исповедника через час после того, как об этом заговорили на кухне, и тут же села писать Мартину срочное письмо.
«Ты должен увидеть завещание первым!» – писала она. «Знаю, сыночек, ты ужасно устал от всего, но, когда ты станешь королём, никто больше не посмеет усомниться в твоём праве на власть. Осталось всего ничего. Но, до тех пор, нам обязательно нужно убедиться в том, что в завещании твоё имя, наши союзники не простят нам позора. А мы опозоримся, если что-то пойдёт не так. К тому же, завещание, которое он привёз, может оказаться фальшивым. Если вдруг выяснится, что в нём не твоё имя – отстаивай эту позицию. Кто такой, в конце концов, этот исповедник? Смешно подумать, что на склоне жизни Фридрих вдруг задумался о своих грехах!»
Прочитав письмо, Мартин вздохнул и посмотрел на потолок. Ему ужасно не хотелось впутываться в это дело ещё крепче.
Однако отказать матери он не мог.
Он позвал слугу и спросил:
– В каких покоях расположили этого священника?
Слуга ответил. Мартин отпустил его. До объявления завещания оставался ровно день. И, что важнее, до этого момента оставалась ещё ночь. После наступления темноты священник наверняка должен был посвятить какое-то время молитвам – хотя бы для соблюдения приличий. А значит, его покои в это время должны были пустовать. «Будет очень смешно, если он возьмёт завещание с собой на молитву», – отметил Мартин. Но решил, что принимать в расчёт эту вероятность нет смысла. Он должен был сделать всё, что мог.
Анжелике было не впервой пробираться ночью в чужие покои. Теперь уже не впервой. Прислушиваясь к звукам, доносившимся из сада, куда исповедник отправился на молитву, она с горечью думала о том, что ещё совсем недавно была законопослушной подданной Его Величества. Может быть, она и не отличалась высокими моральными качествами, но уж, по крайней мере, не убивала и не воровала.
«А теперь, я второй раз за неделю пробираюсь в чужой дом под покровом темноты… И очень похоже, что это ещё не предел!».
Так думала она, влезая в окно, а затем, принимаясь осматривать спальню священника. У изголовья кровати, прикрытый плащом и запасной сутаной, стоял резной сундучок. Не могло быть сомнений в том, что в сундучке хранится что-то ценное – иначе на нём не было бы такого массивного замка.
Анжелика огляделась по сторонам в поисках чего-то, что могло бы помочь. Подумала, решила воспользоваться собственной брошью и, расстегнув плащ, позволила ему упасть на пол, а сама занялась замком.
Такое она тоже делала в первый раз, но пальцы у Анжелики были ловкие, а голова работала хорошо. На замок ушло, конечно, куда больше времени, чем потратил бы опытный взломщик, но, всё-таки, Анжелика не без основания гордилась победой.
Откинув крышку ларца, она торжествующе оглядела дело своих рук. Внутри лежали какие-то бумаги, золотые часы, кожаный кисет…
Анжелику заинтересовал последний. То, что находилось внутри, явно отличалось от остальных документов, и потому она решила начать осмотр с этой вещи.
Анжелика не прогадала. Из кожаного чехла ей в руки скользнул свиток, скреплённый печатью короля.
Несколько мгновений Анжелика смотрела на свиток, размышляя. Вскрывать его здесь было бы верхом глупости – во-первых, ночью священник поймёт, что кто-то взломал печать. Завтра же, когда выяснится, что кто-то вскрыл завещание до срока, наверняка случится скандал. «Снявши голову, по волосам не плачут», – решила она. Рванула печать и принялась читать.
Анжелика была искушена в придворном письме куда лучше, чем в технике вскрытия замков, но даже ей потребовалось некоторое время, чтобы продраться сквозь витиеватые обороты. И вот, наконец, она добралась до самого главного. Добралась и не поверила собственным глазам. Имя, вписанное под словами «оставляю венец» было: Анжелика Кауниц-Добрянская.
– Этого не может быть… – прошептала она.
И именно в этот момент за дверью раздались шаги. Негромкие, но всё же уверенные, они вряд ли могли принадлежать священнику – а кто ещё мог находиться в покоях исповедника в такой час, Анжелика и представить себе не могла.
Анжелика затравлено огляделась по сторонам. Красть завещание теперь не было смысла, но… «Мартин…» – подумала она. Анжелика ничего не знала о том, хочет Мартин быть королём или нет. И всё же, отобрать у него то, что по праву принадлежало ему, как сыну Фридриха, Анжелика никак не могла.
– Опять ты?
Она хотела было спрятать завещание за пазуху, унести с собой, чтобы дома разобраться и принять взвешенное решение, но когда голос, принадлежавший, без сомнения, тому самому Мартину, прозвучал у неё за спиной, рука Анжелики дрогнула, и свиток сам собой полетел в камин.
ГЛАВА 18. Пламя камина
Мартин плохо разбирался в дворцовых интригах. Он не любил обмана и хитрости и был прямолинеен. Он не был глуп и высоко ценил разум, но в вечном желании людей подсидеть и оговорить ближнего ничего разумного не видел. По его твёрдой убеждённости, от этих склок происходили если не все несчастья на земле, то уж, как минимум, добрая их половина.
Он не видел ничего зазорного в том, чтобы забраться в чужую спальню и прочитать чужие документы – это легко укладывалось в его простую и честную картину мира, потому что Мартин считал, что честному человеку нечего скрывать.
В то же время, план матери его раздражал. Мартин привык к свободе. Он понимал, что нужно отвечать за тех, кто от тебя зависит, питал слабость к беззащитным, будь то женщины или мужчины, и в свои двадцать шесть лет пока ещё не до конца отдавал себе отчёт в этой слабости. Но он не любил, когда им манипулируют. Именно перспектива таких манипуляций заставляла его заранее ненавидеть двор. Центром добра в этой вселенной пауков для него оставался образ матери – не самой светлой и доброй женщины на земле, и всё же, той, кто выносил его, родил и воспитал.
То, что мать сейчас вела себя ничуть не лучше этих пауков, больно царапало его сердце.
Мартин был готов пожертвовать собой ради её чаяний, потому что с детства слышал о том, что именно для этой судьбы был рождён на свет. Но, всё-таки, быть королём, по его мнению, означало быть королём, а не выполнять капризы двух стареющих дам. Второй дамой он посчитал королеву-бабушку, которая так же все прошедшие недели не уставала снабжать его советами, от которых Мартину хотелось выпрыгнуть из окна и закричать.
Одним словом, в покои исповедника Мартин шёл в удручённом настроении и без особого желания увидеть своё имя в завещании. Мысленно он пообещал себе, что это последняя просьба, которую он выполняет для матери. И когда Мартин увидел, что свиток летит в камин, в душе у него всё возликовало. В голове одна за другой промелькнули мысли о том, что если Кауниц-Добрянская решила избавиться от документа, то в нём наверняка имя её политического противника – то есть, Мартина, и следом – что теперь нет доказательства его права на престол.
Однако, пока голова его думала, тело двигалось само по себе, так быстро, как только может двигаться тело моряка и наёмника, привыкшего день за днём сражаться за свою жизнь. Камзол треснул у Мартина на спине, когда он инстинктивно метнулся к очагу и подхватил едва тронутый пламенем свиток. Фиолетовый бархат задымился и затлел, когда Мартин принялся бить себя свитком по бедру, пытаясь потушить огонь.
И только когда дело было сделано, он задал себе вопрос:
– Ради Иллюмина, зачем я это сделал?
Поняв, насколько неуместны эти сомнения, Мартин поднял взгляд на собеседницу и поправился:
– Зачем ты это сделала?
– Я… я… я… Я не хотела отнимать у тебя возможность стать королём! – выпалила Анжелика, наконец справившись с собой. Она понимала, что Мартин не поверит ни единому слову. С другой стороны, знала, что Мартин слишком благороден, чтобы принять такую жертву, и что тот ни в коем случае не должен прочесть завещание.