– Что ты там бормочешь? – спросил Анатолий.
– Сотворяю намаз. Кстати, куда делся мой любимый вальдхунд? Почему собака не встретила меня радостным лаем? Распустились вы тут оба…
– Леры больше нет, – мрачно ответил Киреевский, помолчав. Четыре дня назад ее убили.
– Как? – опешил Днищев. – Что за ерунду ты несешь?
– Это не ерунда… Ты же знаешь, я всегда отпускал ее гулять, а потом она возвращалась, когда набегается, и лаяла под дверью. А в тот день… Было уже довольно поздно, а ее все нет и нет. Я решил выйти во двор и поискать ее. Открываю дверь, прямо передо мной, на пороге лежит большой куль, какой-то мешок из рогожи. Ну… я нагнулся, развязал его.
– Можешь не продолжать, – произнес Днищев. – Ясно.
– Ее сначала отравили, а затем перерезали горло, – глухим голос отозвался Анатолий. – Так бы она к себе никого не подпустила.
– И к тебе тоже, – добавил Сергей. – Ты сказал об этом Кротову?
– Нет. К чему? Это мои проблемы.
– Напрасно. Тут дело не чистое. Когда старушки травят, во дворе собак – это понятно. Но они не перерезают им глотку. Это – предупреждение тебе. Ладно, разберемся. Я подарю тебе другого щенка.
– Не надо.
– Тогда – удава. Его можно кормить раз в месяц. И носить на шее, как галстук.
Днищеву хотелось немного развеселить Анатолия, развеять хмурые тучи на его лице. Но это ему не удалось.
– Пойду я, – сказал он, шагнув к окну. – Забыл! Пожарная машина-то уже уехала. До чего же не хочется выходить, как все нормальные люди, через дверь! Ненавижу эту дурацкую привычку. Ответь мне напоследок на один вопрос, с которым я к тебе и явился: вспомни, пожалуйста. Извини, что опять возвращаюсь к больной теме. Ты сказал следователю, что успел разглядеть в кабине "КАМАЗа" двух мужчин. Но ты мог запомнить и во что они были одеты: рубашки, куртки, их цвет. Меня интересует шофер. Тогда, после шока, ты ничего этого не сообщил. Но у тебя могло отпечататься в подсознании. Прошло время, и…
– Короче, – нахмурившись, произнес Анатолий.
– Короче так: не было ли на шофере брезентовой куртки желтого цвета?
– Да-а… Припоминаю, – после некоторого молчания, ответил Киреевский. – Кажется, да. Точно, я уверен. А откуда ты об этом…
– Так я и думал, – перебил его Днищев. Он попал в точку: "бомж", найденный в трех километрах от аварии и голова которого была расплющена в лепешку, был одет именно в такую куртку. От него либо избавились по необходимости, чтобы замести следы, либо "наказали", за то, что он не справился с порученным делом: Киреевский-то остался жив… А теперь, похоже, они вновь начали за ним охоту.
Перед тем как выполнить акцию возмездия, Герасимов решил – что надо сделать с рукописью Просторова, которую он так и не дочитал до конца. Слишком торопился, слишком спешил, что бы покарать подлеца, жирующего на людском горе. Возможно, прочитай он всю рукопись целиком – и поступил бы иначе, судьба бы повела его по другому пути – к Русскому Ордену. Но сейчас перед ним была самая крупная дичь на его горизонте, которую он, волею случая, должен был охранять. Сиди подобная дичь в Кремле, он и тогда бы нажал на спусковой курок, до такой степени отчаяния и ненависти был доведен. Борис из соседнего подъезда, любовник его жены, привел Герасимова к Гапониди, тот был зачислен в охрану, через несколько дней – когда подвернулся удобный случай – и произошла трагедия, всколыхнувшая общество. "Началось…" – подумали многие. Цепные псы стали убивать своих хозяев. Глядишь, и произойдет нечто подобное "албанскому варианту", где жители маленькой горной страны показали всему миру – и в первую очередь России, ее народу, – как надо поступать с грабителями и что делать?
Но прежде, чем сделать тот роковой выстрел (и получить ответную очередь из автоматического оружия от Бориса), Герасимов определил судьбу коричневых папок. Он знал, что материал представляет большую ценность и должен стать достоянием общества, но наивно полагал, что лучший способ достичь этого – передать рукопись в какую-нибудь газету. Уж там разберутся, как поступить с ней дальше. Там сидят профессионалы, это их дело. Но куда именно? В киосках и на лотках было столько самых разнообразных газет! А он совершенно не ориентировался в них. Единственное, что выписывали в его семье – был "МК", которую взахлеб читали жена и теща. Статьи из нее пересказывали и товарищи по работе. То смеясь, то плюясь. Значит – решено. Взяв с подоконника свежий номер, Герасимов бегло просмотрел его: вроде пишут правильно, хотя и не поймешь сразу. Есть какая-то гнусная хитреца, издевка, словно кто-то прячется в зеркале и корчит тебе рожки. А кому именно отправить портфель в посылке? А вот хотя бы этому… Выбрав фамилию под одной из статей, Герасимов отправился на почту, упаковал в коробку портфель с папками и написал адрес: "Газета "Московский комсомолец". Юрию Шепотникову"…
…Когда пронырливому заместителю главного редактора положили на стол посылку, он побледнел. Почему-то Шепотников сразу же решил, что внутри бомба, и с ним хотят "разобраться", как пару лет назад с Холодовым, который тоже был слишком болтлив. Он даже чувствовал, что это – наказание за "наводку" на Гершвина – в приятной беседе с тем психом из Домжура. При воспоминании о Днищеве, Шепотникова передернуло и лицо теперь пошло пятнами. Тоскливо глядя на посылку и ощущая тиканье часов в ней, замглавного боком выскользнул из своего кабинета и побежал по коридору, чуть не сбив свою молодую сотрудницу.
– Клара, вот тебе ответственное задание, – сообразил он. – Я тороплюсь, а ты иди в мою комнату и оперативно разберись, что там за материалы мне сегодня прислали в почтовой коробке. Срочно.
Журналистка была юной, неопытной, глупой, но стремящейся к сенсационным разоблачениям. Она зарделась от счастья и поспешила в кабинет Шепотникова. Сам же он, свернув по коридору за угол, стал напряженно ждать взрыва. "Жаль дуру, надо было ее хоть трахнуть напоследок", – цинично подумал он.
Кто-то тронул его сзади за плечо, и он чуть не потерял сознание от страха.
– Дай закурить! – попросил коллега.
– Иди в жопу! – отозвался Шепотников, еле ворочая языком.
– Согласен. Когда начнем?
Прошло минуты четыре, а взрыва все не было. "Может быть, там действительно что-то ценное, а эта дура возьмет и все сворует?" – подумал Шепотников. Отделавшись от голубого коллеги из молодежного отдела, он торопливо побежал обратно. Клара сидела за его столом и разбирала коричневые папки. Рядом с ней лежал кожаный портфель.
– Цыть! А ну брысь отсюда! – взвился Шепотников. – У меня изменились планы, я сам этим займусь.
Оставшись один, он начал листать страницы. Минут через десять Щепотников уже понимал – что именно находится перед ним, обладателем какой рукописи он неожиданно стал. "Это какой же дурак ее мне направил?" радостно подумал он, задыхаясь от счастья и потирая руки. Сколько же можно на ней заграбастать денег? Кому только ее продать: "Им" или "Нашим"? Главное – чтобы не облапошили, не надули. Нельзя пока никому говорить, кругом сволочи, обманут, уведут. И здесь ее хранить тоже нельзя – стащит. Кларка, дурка, наверняка ничего не сообразила. А может быть, поняла и сейчас уже сидит у Главного? А, ладно, черт с ними! У меня тут бесценное сокровище, а я голову над пустяками ломаю…
Собрав все папки в портфель, Шепотников торопливо вышел из своего кабинета. Он решил немедленно увезти рукопись к себе домой. Так будет надежнее. А позднее осторожно переговорить с Гершвиным: сколько тот за нее сможет выложить баксов? Ведь, похоже, это именно та рукопись, за которой он и охотился… Отлично, все складывается как нельзя лучше. Шепотников даже запел от избытка чувств, открыв дверцу своей "тойоты" и бросив кожаный портфель на заднее сиденье. Но когда машина тронулась, настроение его вдруг резко упало до нуля: в зеркальце – позади себя – он узрел сияющего улыбкой "психа" из Дома журналистов.
– Здравствуй, Юрок! – произнес Днищев, располагаясь поудобнее. – Ну что, выпьем? Как в прошлый раз.
Шепотников застонал от звериной тоски и предчувствия непоправимого. Он боялся этого человека.
– Ну что вам еще от меня надо? – плаксиво пробормотал он.
– Хочу, чтобы ты познакомил меня с Гершвиным. Кто же еще, если не ты? Трогай, Юрочка, трогай… У меня мало времени.
Аналитическая записка
(выдержки)
Поездка генерала Александра Моголя за океан в точности напоминала аналогичные путешествия в США Корбачева, Эльцына, Козыревца, Байдара, которые радикально повлияли на ход политических событий в России (целью их являлось: а) инструктаж; б) проверка лояльности хозяевам; в) финансовая поддержка; д) экспертная оценка фигуранта по всем медико-психическим параметрам и закрепление внушаемости – с исключением возможности его неконтролируемой деятельности. Бывший генерал ("отставной козы барабанщик" – как ласково его называют даже в ближайшем окружении) пробыл в Америке неделю, имея по пять-шесть официальных встреч в день, и вдвое больше – на негласном уровне. И те, и другие встречи представляют для нас интерес. Он имел контакты с представителями Бильдербергского клуба и Трехсторонней комиссии. Госдепартаментом США и Комитетом-300, а также с членами тайной масонской ложи "Череп и Кости", в которую он и вроде был принят.
Вот список наиболее значительных фигур, к которым он был допущен: Д. Рокфеллер, Д. Буш. Р. Скоукрофт. Д. Сорос, Г. Киссинджер, У. Перри, С. Тэлбот, П. Будзилович и некоторые другие "высшие посвященные", но особого внимания заслуживает секретное свидание генерала с руководителями "Совета Сионских общин", длившееся пять часов. Информация об этой встречи в ближайшее время должна поступить в аналитический отдел Русского Ордена, но и сейчас можно высказать предположение, что Моголь, являясь ставленником "Бнай Брит", накаченный финансовой и пропагандистской мощью Гуминского и Дересовского, рассматривается масонскими и сионистскими кругами, как основной ставленник в президенты на смену дряхлеющему и впавшему в одиночество Эльцыну. (Сам генерал, в узком кругу друзей с особой гордостью отмечал, что в его жилах также "течет иудейская кровь". Если это не правда, и он хочет выдать "очень желаемое" за действительность, то его умственны способности следует расценивать еще ниже.)