– Не сезон! – вздохнул Шепотников. – Клуб начинает функционировать с июня. Но сам Гершвин всегда на месте.
– Значит, нам повезло, – отметил Днищев. – Веди меня прямо к нему, комсомольской Вергилий.
На первом этаже также сидело двое охранников в камуфляжной форме, но Шепотникова тут, по всей видимость, хорошо знали. И когда они поднялись на лифте, то также столкнулись с тремя бравыми молодцами. Что удивило Днищева – все они, начиная со сторожа у ворот, имели далеко не славянскую, а характерную семитскую внешность. Не хватало только хасидских пейс, шапочки-кибы и автоматов "узи".
– Зачем так много бультерьеров? – шепотом спросил Днищев. – Он чего-то боится?
– Сами знаете – в какой стране мы живем! – так же тихо отозвался Шепотников.
Улыбчивая секретарша-красотка провела их в довольно скромный и непритязательный кабинет. Навстречу им, встав из-за стола, вышел сам хозяин. Гершвин был невысокого роста, черняв, лысоват, с крутым носом. А выражение лица и глаз такое, словно он заранее извинялся, просит прошения сейчас, завтра и впредь. Эту характерную, обманчивую иудейскую черту Днищев подметил уже давно. Он еще не встречал ни одного еврея, который бы не хотел мысленно повиниться перед ним за то, что мечтает залезть к нему в карман, клянясь при этом в своей преданности и ругая соплеменников.
– Это – Жмуркский, – представил Сергея Шепотников. – Бизнесмен с Украины. Хочет вступить в клуб.
– В круг? – переспросил Гершвин, тряся Днищеву руку.
– В клуб, – напряженно повторил журналист. Сергей отметил для себя эту странность: хозяин кабинета сказал – "круг". Что бы это значило? Пальцы Гершвина как-то неприятно касалось его ладони, словно поглаживали ее. Он непроизвольно отдернул руку, чем вызвал некоторое недоумение на лице "воздухоплавателя". "Сюда бы Анатолия! – подумал Днищев. – Он бы быстро просек все эти масонские штучки". А может быть, Гершвин – просто голубой? Хотя, одно другому не помеха.
– Чем занимаетесь на неньке-Украине? – спросил тот, бросив беглый, вопросительный взгляд в сторону Шепотникова.
– Скотоводством, – ответил Днищев. Журналист, пожав плечами, словно все это не имеет к нему никакого отношения, отошел к окну.
– Малоприбыльное занятие, – огорченно вздохнул Гершвин. – А будущая монополизация сельского хозяйства и вовсе принесет вам одни убытки. Могу предложить вам нечто иное, если когда-нибудь вы захотите расстаться со своими бычками. Не прогадаете. – На эту тему мы поговорим отдельно, согласился Днищев. Если бы сейчас, его стали расспрашивать и пытать насчет скотопромышленности, он бы сел в лужу, поскольку все представление о, допустим, коровах, у него ограничивалось тем, что порою у них встречается какое-то там вымя. Но Гершвин и сам сменил эту скользкую тему.
– Вы действительно хотите вступить в аэроклуб? – спросил он. – Или это просто причуда, блажь? Мы ведь, надо заметить, не всякого принимаем. Разве Юра не говорил вам?
– Не успел! – откликнулся Шепотников. – Он так на меня навалился.
Днищев заметил, что журналист делает какие-то знаки пальцами, будто пытается что-то объяснить, показать Гершвину. Тот тоже обратил на это внимание и выражение его лица стало меняться. Пора было переходить к активным мероприятиям, ко второй части многосерийного фильма.
– Киреевский. Эта фамилия вам о чем-нибудь говорит? – хладнокровно произнес он.
Глава девятая
Аналитическая записка
(выдержки)
"Что ждет Анатолия Хубайса в ближайшем политическом будущем? Этот, бесспорно сильный игрок, понимает, что в условиях личной непопулярности и наличия множества могущественных врагов (низводящих его публично до фигуры типа Барбулиса), ему прежде всего следует обезопасить себя от роли и судьбы современного "Бирона". В противном случае, после смерти Эльцына, его ждет не только политический крах, но, вероятнее всего, и физическое небытие. Реален для него один путь: превращение в такого человека, союз с которым будет необходим и жизненно выгоден для любого кандидата на пост будущего президента.
За короткое время своего регентства, Хубайс (будем справедливы) добился колоссальных стратегических успехов – для себя и своей команды. Он практически скалькировал Администрацию Президента не только с ЦК КПСС, но и с Совета министров, Министерства обороны. Верховного совета, КГБ и ФСБ одновременно, со всеми этими структурами вместе взятыми. По-существу, он отгородил Эльцына непроницаемой стеной, и в этих условиях здоровье президента и в дальнейшем некоторое время не будет играть существенной роли. В конце концов, как нам известно, система двойников широко применяется во всем мире, а в нашей стране в них никогда не было недостатка. Вполне реален возврат к брежневскому периоду, когда руководство страной осуществлялось без главы государства. Следует учитывать и "доверительную близость" (назовем это из моральных соображений так), Хубайса к дочери Президента, их финансовую заинтересованность друг в друге. Единственное, чего сейчас не хватает Хубайсу – это только времени, чтобы при помощи новых технологий управления (разработанных на Западе применительно к постоянно меняющимся политическим условиям России) прибрать к рукам и определять ситуацию в регионах. И именно этим он становится особенно привлекательным для любого "престолонаследника". Кроме того, за спиной у Хубайса – мощнейший аналитический аппарат и лучшие геополитические специалисты и консультанты при "Комитете-300", Бильдербергском клубе, "Трехсторонней комиссии" и т.д., у него устойчивые связи с банковскими, деловыми кругами, возможности влиять и манипулировать общественным сознанием через поддерживающие его СМИ. Еще одна важнейшая деталь: Хубайс контролирует практически всю кадровую политику. Ни одно назначение не проходит без его ведома или согласия. А самое главное – это "монополия на Эльцына". Выдворив из Кремля Моголя, Сосковца, Барсукова и первого своего врага – генерала Карпухина, Хубайс мог бы сыграть и в сверхигру, где ставка была бы самой высокой – президентское (или хотя бы премьерское) кресло, не будь он столь демонизированной в народе (и, что особенно важно – в силовых структурах) личностью. Возможен, правда, другой вариант, о котором знают и сильно обеспокоены Луньков с Чарамырдиным. Это постепенное, но все нарастающее во всех средствах массовой информации "обеление 'черного кобеля'" (недавний пример – президентская кампания). Тогда, доведенный телевидением и газетами до полного отупения и идиотизма, народ выберет (по формуле: "Отвяжитесь наконец!") хоть Хубайса, хоть самого черта."
Ярослав
Вернув Кротову копии аналитических записок, Анатолий протянул ему в отдельном конверте и свою – пока что первую и единственную написанную по представленным ему материалам и документам.
– Отлично, – сказал координатор. – С вашего, позволения, просмотрю ее на работе, а потом дам свое заключение.
– Как угодно, – ответил Киреевский. – Вы знаете, кажется, я догадываюсь – кто такой "Ярослав". Вернее, кем был тот человек, который, скрывался под этим именем. Я беседовал с ним лично, и знаю его стиль, слог, образ мыслей. Это Просторов.
– Совершенно верно, – улыбнулся Кротов. – Вы как всегда попадаете в самую точку. К сожалению, Русский Орден лишился ценнейшего своего сотрудника. Но, надеюсь, со временем вы сможете его заменить.
– Постараюсь. На все воля Божья.
Помолчав немного, словно отдавая дань памяти Геннадию Сергеевичу, Кротов, добавил:
– Он не умер. Его убили. Неизвестная инъекция. Точно такая же, какая была использована против митрополита Иоанна – на приеме в резиденции Собочачка. Маленький вакуумный укол, с близкого расстояния. Теперь нам уже известно, что метропоезд был специально остановлен и обесточен на перегоне между станциями Первомайская и Щелковская. Приблизиться к Просторову в темноте было плевым делом. Но они не догадывались, что в этот день он вез с собой свою рукопись. Кожаный портфель остался с ним, с мертвым телом. Вот ведь какие дела бывают… Портфель исчез уже на Щелковской и, скорее всего, в результате какого-нибудь нелепого случая. Возможно, его украл какой-нибудь бомж или мелкий воришка, которых полно крутится возле автовокзала. А затем, убедившись, что там нет для него ничего ценного, выбросил на помойку. История иногда преподносит нам подобные "сюрпризы". Сейчас найти рукопись – дело абсолютно безнадежное. Вся работа по ее воссозданию, обновлению – за вами.
– А куда он мог направляться с ней, зачем вынес из квартиры? – спросил Киреевский.
– Мы выяснили это. Хотя и с большим трудом, – отозвался Кротов. Проследили весь маршрут, подняли старые связи. Оказалось, в это с трудом верится, но Геннадий Сергеевич всю жизнь любил одну-единственную женщину. Никто из нас не предполагал, что у него есть такая… странная, тайная личная жизнь. Его считали одиноким, кабинетным философом. А тут… на тебе! Поразительно.
– Мне он ничего не рассказывал: об этой женщине.
– Замечательная старушка, что уж тут говорить… Кому бы вы, Анатолий, показали свое "детище", труд всей своей жизни, в первую очередь? Конечно, любимой.
– Вы правы.
– Вот от нее он и возвращался. И все-таки, – Кротов уже поднялся, собираясь, уйти. – Просторов прожил счастливую, насыщенную жизнь и принес много блага России. Будем, продолжать его дело и мы.
Прошло, наверное, с полчаса, и в дверь позвонили тем же условленным способом, о котором Анатолий договорился с Кротовым. Он так и подумал, что координатор вернулся, забыв что-то Но на пороге стоял незнакомый мужчина, среднего роста и крепкого телосложения. Он вежливо улыбался и выглядел вполне прилично, только как-то странно посапывал, словно у него было что-то не в порядке с носоглоткой. Нос у него, очевидно, действительно был недавно сломан – бросился в глаза розовый рубец.
– Извините, вы – Анатолий Киреевский? – спросил мужчина.
– Что вам угодно?
– Меня послал ваш приятель – Сергей Днищев. Он просит вас немедленно приехать к нему.