Но настоящее потрясение было впереди. В Геную на броненосце приплыл король Италии и пригласил к себе советскую делегацию. Побеседовал… А со всеми остальными общался уже в городе, на броненосец никого больше не звал. А на берегу король дал торжественный прием».
Все это Глинский прочитал Анне.
– Так-так… – Она замолчала.
– Ань, ты понимаешь, то, что Бертони на вилле д’Аннунцио был представлен Чичерину, – интересный факт. А в 1923 году он уже появляется в Советской России. Бертони мог быть подарком от Габриэля д’Аннунцио. Тем более что знаменитая республика Фиуме, организованная итальянским поэтом, была в том самом месте, где родился Бертони. Его место силы. Как только эта республика была разгромлена, она потеряла статус «свободного государства», а ее территория отошла к Италии, появилось решение создать республику творческих людей в другом месте – в Коктебеле, в Крыму. Коктебель и раньше был местом притяжения людей Серебряного века. Но теперь это будет соединено с подготовкой полетов на дельтапланах. С развитием планерного дела. Возможно, что именно там, на вилле д’Аннунцио, было принято это судьбоносное решение. – У Глинского горели глаза. – Ведь поэт и сам был летчиком и прекрасно понимал значение авиации для развития человечества.
Анна перевела взгляд на Лялю. Та сидела с несколько отрешенным видом.
– Как версия?
– Похоже, что все сходится.
– Ты подожди. Это я тебе рассказываю, как линия Бертони пересекается с моим исследованием.
– А над чем ты сейчас работаешь? – спросила Анна.
– Пока секрет. – И Миша улыбнулся.
Анна вспомнила, как он ускользал. Как мучил ее вот этой своей неизвестностью. Как ни странно, отзвуки той давнишней боли вспыхнули. Значит, все еще не зажило… Анна сама удивилась своему открытию. А она-то думала, все уже поросло быльем-травой. А получается, что нет. Выходит, что каждый мужчина оставляет в ее душе свои невидимые шрамы. Которые при удобном случае начинают кровоточить. И ничего с этим поделать нельзя. Воспоминания до конца не вытравляются. Говорят, что можно провести в разлуке полжизни, но встреча с прошлым бередит старые раны. Недаром Тютчев когда-то написал: «Я встретил вас, и все былое…»
– Ты меня слушаешь? – задал вопрос Миша.
– Как видишь…
– А мне кажется, ты немного отвлеклась.
– Ничуть…
– Тогда слушай дальше. Постой, у меня есть потрясающая баранина на косточке. Сам готовил. И еще картофельное пюре. Давай перекусим.
– Ну, если ты уговариваешь.
– Не уговариваю, а предлагаю. От такого блюда не отказываются. Ни в одном ресторане тебя так не накормят. Уж поверь мне.
Баранина и вправду была хороша. Мягкая, сочная. С привкусом каких-то трав…
– Теперь продолжаю свой рассказ, – подмигнул Миша. – Я закурю, не возражаешь?
– А почему я должна возражать? – В комнате повисло неловкое молчание.
– А теперь приступаем к одному из самых интересных моментов во всей этой истории. Так называемому завещанию Бертони. О, сколько вокруг этого сломано копий и сколько высказано догадок! Ты хоть представляешь себе, что это был за человек?
– Только в самых общих чертах.
– Масштаб какой! Глыба! Прямо второй Леонардо да Винчи. Есть исследователи, которые прямо называют его пришельцем с другой планеты и прогрессором, человеком, призванным контролировать техническое развитие нашей цивилизации. Кстати, он был знаком с Михаилом Булгаковым, и, скорее всего, Воланд был списан с него. Во всяком случае внешне похож – элегантный иностранец высокого роста. Воланд носил галстук с заколкой. Бертони – белую косынку на шее, заколотую булавкой с прозрачным камнем.
Об этом камне ходило много слухов. Полагали, что это некий магический кристалл, который помогает Бертони конструировать модели, опережающие время, а также позволяет читать мысли других. Кстати, люди, знакомые с ним, сообщали, что Бертони часто отвечал на вопрос, который еще не был озвучен. Но в числе главных достижений Бертони не только авиация. Он всю жизнь искал решение проблемы времени и пространства. И считал, что прошлое, настоящее и будущее – едины. Вспомни, до каких размеров раздвигается нехорошая квартира – почти до бесконечности. Я помню эту фразу наизусть. – Миша закрыл глаза и процитировал: – «Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов». Словно ниоткуда появляется троица: Воланд, Коровьев и Бегемот. А директор варьете Римский, когда думает о том, каким образом Лиходеев мог оказаться в Ялте, вообразил аэроплан, летающий со скоростью 600 км в час. Поразительно, что подобный самолет в 1932 году проектировал Бертони. Это был знаменитый самолет «Сталь-8». Бертони часто представлялся консультантом. Ничего не напоминает?
– Ну да, консультантом называл себя Воланд.
– Вот-вот. Характерное такое словечко – «консультант», которое не могло возникнуть на пустом месте. Ясное дело, от кого-то Булгаков его слышал. Для довершения картины – Бертони ходил в берете, говорил с легким акцентом. Большинство булгаковедов говорят, что образ Воланда собирательный. Не спорю… Но то, что от Бертони было взято многое, – факт. Любопытно, – протянул Гриша, что нет никаких достоверных фактов ни о его рождении, ни об участии в Коммунистической партии… Слухи и легенды… Все туманно и расплывчато… Где был, чем занимался Бертони в молодости – неизвестно…
– К своему стыду, я о нем почти ничего не знала.
– Не ты одна. У нас в России, к сожалению, много гениев, о которых информации практически нет. Стыдно за это. Честное слово… Я привожу только факты, которые лежат на поверхности. А уж его гениальность в области авиации…
– Можно еще кофе?
– Конечно… Я не случайно сравнил его с Леонардо да Винчи… Настолько он был разносторонним человеком. Очень оригинальны его рассуждения о времени. У того, по Бертони, есть длина – продолжительность существования тела; ширина – количество вариантов происходящих с ним событий; и высота – скорость событий. Время, как и Вселенная, бесконечно.
– Время – таинственная субстанция, – задумчиво протянула Анна. – Но какой необычный, непохожий ни на кого человек…
– Он жил загадочно – и так же загадочно умер. И оставил после себя еще одну загадку. Так называемое завещание, о котором я уже упоминал. Письмо, в котором написал, чтобы весь его архив запаяли в цинковый ящик и открыли только через триста лет после его смерти. Наверное, должно пройти столько времени, чтобы человечество было в состоянии понять все его идеи… А теперь расскажи, зачем тебе понадобилась биография Бертони. Чем я могу тебе помочь? Что-то подсказать?
– Детали я не знаю в подробностях, – сказала Анна. – Знаю только, что происходят убийства людей, которые как-то связаны с Бертони и с авиацией.
– Моя версия – возможно, убивают людей, так или иначе связанных с этим завещанием. Потому что ходят слухи, что свои важные бумаги и разработки Бертони отдал коллегам и друзьям.
После разговора с Гришей Анна позвонила Гуджарапу, который и дал ей задание узнать про Бертони, и рассказала то, что ей удалось выяснить. Он выслушал внимательно, поблагодарил и повесил трубку.
– Ну что? – спросила Серафима. – Полезные сведения?
– Да, дело еще серьезней, чем я думал.
Она прижалась к нему.
– Ты пока дома? Не едешь в командировку?
Он посмотрел на нее и провел пальцем по ее щеке.
– Пока да. Но в любой момент… мне дадут приказ уехать. И тогда я вынужден буду сорваться. И меня никто не спросит, хочу я этого или нет. Это моя работа.
– Я понимаю. Но… я хочу, чтобы ты писал мне регулярно и сообщал, что с тобой все в порядке. Хотя бы кратко, пусть даже одними смайлами. Я так волнуюсь.
– Я бы рад. Но не всегда могу это делать.
– Леонард…
– Давай пойдем посидим на балкончике и посмотрим на закат. Люблю я это зрелище. Оно и успокаивает, и вдохновляет…
– А я приготовлю тебе чай.
Серафима ощутила легкое беспокойство от того, что она с некоторых пор перестала строить какие-либо планы вообще, а живет одним днем. Ловит моменты сегодняшнего счастья. А что будет дальше – старается не загадывать. Но, может быть, это и есть самая мудрая и верная философия?
Когда они сидели на балконе и смотрели на реку, любуясь закатом, у Леонарда зазвонил телефон.
Посмотрев, кто вызывает, Гуджарап сразу посерьезнел и дал знак Серафиме, чтобы она во время этого разговора молчала и не отвлекала его.
У нее невольно сжалось сердце. Только что они сидели и смотрели, как солнце опускается в воду – громадное, красное, – и молчали. Но это было удивительное молчание, по мнению Серафимы: такое уютное, радостное, когда их близость была всецелой. И тут звонок. Неужели снова командировка? А что тогда остается ей? Долгие вечера в ожидании хоть каких-то известий от Леонарда. И постоянно гадать: что он, где он…
Закончив разговаривать (при этом Гуджарап большей частью молчал и слушал своего собеседника), он сказал, повернувшись к Серафиме:
– Скоро у нас будут гости.
– Кто?
– Уже знакомый тебе Константин Петрович. У нас есть что-нибудь к столу?
– Что-нибудь… – протянула Серафима. – Ты же приготовил шикарное мясо с картошкой. Есть соленые огурцы, помидоры.
– Отлично. Константин Петрович сказал, что будет через двадцать минут. Обычно он пунктуален как часы. Или еще точнее.
Стол был уже накрыт, когда раздался звонок в дверь.
Константин Петрович церемонно приложился к руке Серафимы и окинул взглядом стол.
– Есть не хочу. Недавно поужинал. Сидел на одних переговорах в ресторане. И наелся до отвала. Подавали устриц, хотя я мечтал о простом куске мяса. Но политес, нужные люди, словом, пришлось есть этих заморских гадов.
Он посмотрел выразительно на Серафиму:
– Надо бы нас с ним вдвоем оставить. Не возражаете?
– Как вам удобно. Я буду в соседней комнате. Стены у нас толстые, так что разговаривайте без помех. Если нужен чай или кофе – я сделаю.