Не знаю, почему на протяжении двух веков 10 апреля происходили события, так или иначе отражающиеся на судьбе нашей семьи. Этот день был и радостным, и печальным, всякий раз, как перевертыш, оставляя значительный след.
Таковым он был и в 1919 году. Перед обедом Шмуль забрал от сапожника штиблеты, аккуратно завернутые в газету. Когда он пришёл домой и развернул газету, прочёл объявление. Он сильно расстроился, опоздав на четыре дня. 6 апреля, французская эскадра покинула одесский порт, оставив надежду найти наследника Наполеона.
Бог в тот год был милостив, оградив деда моего от соблазнов. Это он понял позже. А тогда — заплакал от горечи. Возможность вырваться из нищеты была так близка…
К тому времени у него уже были две дочери — Хая и Голда… А первенец, единственный сын, умер, и года не прожив…
10 апреля ещё дважды напомнило о себе. В этот день, в 1944 году, в эвакуации наша семья узнала об освобождении Одессы. А ещё через сорок пять лет, 10 апреля 1989 года, моя мама, Голда Ривилис, была похоронена в Одессе на Третьем еврейском кладбище. Дедушка попал туда значительно раньше. Но он оставил ей две исписанные бисерным почерком тетради.
На незнакомом мне языке (дедушка хоть и научился писать по-русски, но, опасаясь дурного глаза, предпочёл идиш) он передал внукам историю семьи. За два года до своей смерти мама перевела её на русский язык, и теперь я, Евгений Ривилис, праправнук Бонапарта, взял на себя смелость рассказать обо всём вам».
Пророчество женщины. Первые последствия публикации
Признаться, жена моя (так я вынужден называть Софью, поскольку официально мы не разведены, и на бумаге её статус остался прежним) была категорически против публикации и предрекала множество неприятностей, ожидающих мою голову, и угрожала, в случае их появления, освободить принадлежащую ей половину брачной постели. Шантаж — беспощадное оружие уверенной в себе женщины, не подействовал. Он и не мог подействовать, хотя в Пятикнижии Моисея отсутствует предписание мужьям: «слушай жену свою, но делай, наоборот». Этого предписания нет в десяти заповедях, высеченных на скрижалях, его нет в законах, установленных мудрецами и из поколения в поколение передаваемыми устной Торой. Ортодоксальные раввины считают, что этого предписания никогда не было, но священнослужителям-реформаторам свойственна гибкость мышления. Одни полагают, что одиннадцатая заповедь выпала при переписке, другие — что Заповедь пятая, каноническая и единая для всех авраамических религий, первоначально звучала иначе: «Почитай отца твоего и мать твою, и слушай жену свою, дабы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, даёт тебе», — и в ней при переписке священных текстов случайно или преднамеренно выпало указание: «слушай жену свою». Кто из знатоков Священного Писания прав, не берусь судить, но в необходимости прислушиваться к голосу жены, я убедился через две недели после газетной публикации, когда объявился первый результат пророчеств Софьи.
…«Тихому часу» традиционно предшествуют вечерние теленовости. Настойчивый нежданный дверной звонок заставил ничего не подозревающего праправнука освободить кресло, в котором проводил он домашний досуг, устраиваясь с ногами, по детской привычке — одна нога подкладывается под себя, вторая коленкой выставляется вверх — и подойти к двери. Прежде чем беспечно открыть её, следовало воспользоваться дверным глазком, но хорошо быть умным на второй день — когда же настроение благодушное и мечтаешь заново прожить бесцельно прожитые годы, безвозвратно ушедшие с окончанием средней школы, мысли о предосторожности отходят на второй план. И дождался. Когда я опрометчиво распахнул широко дверь, начались приключения, обещанные прозорливой женщиной. На пороге гарцевал крепкий, заросший щетиной молодой человек, лет тридцати, не по сезону одетый, в лёгкой парусиновой курточке и папахе. В левой руке он держал кожаный дипломат, а из подмышки выглядывал злополучный номер «Одесского вестника». Увидев меня, незнакомец озорно сверкнул глазами и решительно протянул руку, учтиво представившись: «Салман Дасаев, адъютант генерала Дудаева».
— Евгений, — сухо ответил я, воздержавшись от рукопожатия.
Правая рука адъютанта одиноко повисла в воздухе. Салман не обиделся и, выдернув газету, протянул её мне, указывая на статью.
— Ривилис — это вы? Я не ошибся?
— Допустим.
— Евгений Ривилис? — с оттенком недоверия переспросил он.
— Он самый.
Салман расплылся в счастливой улыбке и затарахтел.
— Какое счастье в полном здравии видеть праправнука Бонапарта! Цветущим, полным мужской силы и энергии. Я думал, вы значительно старше. В редакции не хотели давать адрес, но мне тяжело отказать. И вот, я перед вами, — выпятив грудь, гордо объявил он. — Разрешите войти?
Деваться некуда. Я молча посторонился и жестом руки пригласил гостя в квартиру.
Адъютант по-хозяйски прошёл в комнату, ещё раз удостоверился, что общается с героем публикации, дважды обошёл неподвижную статую праправнука, застывшую в растерянности посреди комнаты, восхищённо разглядывая, — «как коня на базаре» — злился я. Незваный гость цокал языком и восторженно приговаривал:
— Вай-вай! В профиль — одно лицо. Нос — ну просто копия! Вылитый прапрадедушка! Вай-вай! Такое сходство! Настоящий Наполеон! Честное слово, скажу, не ожидал. Мамой клянусь, не ожидал.
Я онемел, напряжённо ожидая, чем закончится представление. Передав хвалебное приветствие от генерала Дудаева, — Салман сказал, что выучил послание наизусть — он завершил его личной просьбой:
— Мы будем благодарны, если в вашем лице Франция признает независимость и суверенитет Ичкерии.
— Вы обратились не по адресу, — вежливо пояснил я. — Я не собираюсь вмешиваться во внутренние дела России.
— Каждый народ имеет право на самоопределение, — высокопарно заявил Салман.
— Есть разные формы самоопределения, отделяться необязательно… — уклонился я от ненужной дискуссии, помня, что сдержанность входит в список моих достоинств.
Адъютант хитро улыбнулся, почесал бороду, раскрыл дипломат и выложил на стол несколько пачек стодолларовых купюр.
— Бизнес — есть бизнес. Здесь пятьдесят тысяч. Ты признай нашу независимость, а мы признаем тебя праправнуком Бонапарта.
— Меня это не интересует, — я предостерегающе выставил ладони, ограждая себя от назойливого гостя, желая на этой реплике завершить разговор. — Аудиенция закончена.
Холодный приём Салмана не огорчил, уходить он явно не собирался.
— Мы понимаем: ты — скромный. Шах Пехлеви тоже скромно живёт в изгнании много лет. И афганский король, Захир-шах. Такова жизнь. Сегодня ты скрываешься под чужим именем, а завтра, Аллах лишь знает, когда пробьёт твой час. Не будь упрямым. Что тебе стоит сделать доброе дело? Назови цену.
— Я же сказал…
Купец на восточном базаре — торговец и дипломат. Пошевелив губами, Салман выложил на стол ещё несколько пачек.
— Слушай внимательно, что тебе я скажу. С нами Турция, Ирак, Афганистан, Саудовская Аравия. Весь мир с нами. Подумай об этом. Великие державы большую ошибку сделают, если запоздают с нашим признанием. А тебя мы сделаем всемирно известным. Ты ведь этого хочешь? Перешлём газету в Париж, положим на стол генерального директора Франс Пресс — он с ума сойдёт от этой сенсации. Что от тебя требуется? Маленькая услуга. Совсем маленькая. Как только информация о тебе пройдёт по французскому телевидению, с тобой пожелают встретиться журналисты. Как частное лицо, но не простое частное лицо, — он многозначительно поднял указательный палец, запрокинул голову и сморщил лоб, — а как праправнук самого Бонапарта, признай нашу независимость. А затем скажешь, что лично знаком с генералом Дудаевым, и он гарантирует французам бесперебойные поставки нефти. Это правда, — заверил он и приложил руку к сердцу. — У нас есть нефтеперерабатывающие заводы. Нет выхода к морю, мы его сделаем. Через Грузию проложим трубу к Чёрному морю, через Турцию нефтепровод пойдёт на Балканы, и когда побежит по трубе чечено-дагестанская нефть, ого-го! Мы всю Европу зальём высококачественной дешёвой нефтью.
Я не верил своим ушам. «Замечтался приятель, — подумал скептически — откуда Чечне взять столько нефти, чтобы конкурировать с Россией». Вслух не сказал. Язык не для того дан человеку разумному, чтобы свои думы выкладывать каждому встречному.
— Ты думаешь, у нас нефти не хватит? — спросил вдруг Салман.
Я остолбенел, не понимая, как он прочитал мои думы, но увидев бутылку с яркой этикеткой «Горілка гетьманська безалкогольна», как пчела, зависшую в воздухе, возле правого уха гостя, перестал удивляться, понимая, что дух гетмана заинтересовался пришельцем.
— Ты Кавказа не знаешь, — Салман любовно взял в руки бутылку, застывшую над его ухом, посмотрел на этикетку, — гетман Мазепа в бурке и папахе дружелюбно подмигнул ему. — Ты Кавказа не знаешь, — добродушно повторил Салман и помахал рукой, поприветствовав гетмана, — и в политической географии не силён. А Баку зачем? Они свою нефть в Европу через Россию продают. Нет у них иного пути. А мы им самую короткую дорогу откроем. Через Грузию и Турцию пойдёт в Европу азербайджанская, дагестанская и чеченская нефть. Татария захочет присоединиться? Пожалуйста. По Волге баржи с нефтью пойдут на Каспий, оттуда… — он запнулся, мысленно прокладывая маршрут, — у Грузии порты есть на Чёрном море. Тогда и Турция не нужна.
— Это газетная статья… Ничего большего. Что было в прошлом, поросло былью. А занятие бизнесом не входит в круг моих интересов. Так что, извините, сударь, ваше предложение не по адресу.
Опечалив гостя твёрдым отказом, широким размашистым жестом я указал на дверь, давая понять, что аудиенция завершена, и сделал шаг в её направлении, приглашая адъютанта к выходу. Салман не шелохнулся, как памятник стоял посреди комнаты. Дипломат оставался раскрытым, соблазняя слабые души стодолларовыми банкнотами.
— Сто тысяч долларов… — адъютант удвоил ставку.