Софья буркнула: «Мама, я занята. Перезвоню позже», — и резко нажала на рычаг.
Благоухающий голос Клары Яковлевны окончательно лишил меня сдержанности.
— Чего ты бросила трубку?! Передала бы её мне. Я бы спросил старую стерву, где училась она актёрскому мастерству?! В какой театральной школе её научили притворству! Три месяца она нагло лгала, не краснея, и не бледнея. Типун ей на язык! Мать и дочь, два сапога пара. Одного поля ягодки! Салонные проститутки!
Лицо Софьи стало пунцовым:
— Женя, постыдись. Мы не одни.
Я запнулся, почувствовав, что перешёл все границы, сам не ожидал от себя вспышки ярости, для меня непривычной. Софья также была смущена. Поглядывая за Гришиной реакцией, она укоризненно на меня посмотрела.
— Я не узнаю тебя. Прекрати истерику. Мужчину грубость не украшает.
Вулкан гнева, внезапно вспыхнувший, молниеносно погас. Всё и без того ясно. Один из нас должен из квартиры уйти. Возмущаться и бушевать бесполезно. Настало время упаковывать чемоданы. Я молча развернулся, зашёл в спальню, открыл дверь кладовой, снял с верхней полки старый потёртый чемодан, из-за своего внешнего вида уважительно называемый Софьей, «саквояж моего дедушки».
— Женя, успокойся, — Софья тихо подошла сзади, обняла, легко отобрала чемодан и мягко упрекнула: «Бестолковые поступки мужчину не украшают. Петух хорошо кукарекает, но яйца всё-таки несёт курица».
— Мышка пробежала, хвостиком махнула, яйцо и разбилось, — с того ни сего Гриша тихо подал голос, ненамеренно разрушив, хрупкую философию изобретательной женщины.
Софья уничижительно на него посмотрела, взглядом вдавив в стул. Он понял свою промашку и жалостливо сложил вместе ладони, вымаливая прощение. Она осуждающе покачала головой, затем обратилась ко мне:
— Если в состоянии аффекта ты не понял, что я сказала, поговорим ещё раз. Спокойно, без суеты.
Я уныло присел на диван, понимая, что уходить из дому некуда. Софья приободрилась и повторила ранее озвученный план. Заключительные слова внушали сдержанный оптимизм: «Это позволит нам отделаться от Салмана и приехать в Штаты не с пустыми руками».
— А Гриша? — вырвалось невольно из уст. Софья почувствовала слабину, мгновенно за неё уцепилась и защебетала:
— Как ты мог такое подумать? Запорожский казак за женской юбкой не бегает.
В голову стукнуло: «Когда она успела изучить законы Сечи? Какова бестия! Воркует так, как будто не она, сидела вчера на Гришиных коленях».
Софья почувствовала, что прибрала инициативу к рукам, присела рядышком, примкнула губами к уху и заворковала.
— Клад разделим по справедливости — одна часть Грише, две другие принадлежат нам. Он раздобыл карту, мы — организовали и обеспечили приезд в Америку. Каждый выполнил свою часть работы.
— Не-нет, нам по четыре тысячи, а Балаганову, то есть Грише, две. Он и на две не наработал.
Софья недоумённо на меня глянула, ничего сперва не поняв, но тут же вспомнила Паниковского из «Золотого телёнка», улыбнулась, сбавила обороты и доверительно прошептала: «У нас появилась возможность сделать, то, о чём умные люди уже позабыли».
— О чём ты?
— Не уехали только такие идиоты, как мы.
— Вновь запела старую песню. Я тебе говорил, меня не тянет за океан.
— Женечка, я не об этом. Ты же знаешь нашу проблему, сколько я ни старалась, не могла забеременеть. А в Америке врачи делают чудеса. Сколько я перемучилась! И в больницах лежала, и к знахаркам ходила, — жестикулируя, сетовала Софья, напоминая о многочисленных попытках забеременеть — результат нулевой. А в Америке делают искусственное оплодотворение. Впрыснули оплодотворённую яйцеклетку и дело сделано.
— И для этого сбежала ты на Кавказ…
— Не сбежала, а уехала на лечение. Помнишь, мы говорили, что на Кавказских Минеральных Водах лечат гинекологические заболевания?
— Что-то новенькое. Это Анька придумала оригинальное оправдание? — я напомнил о воспитательнице детского сада, «подруге по несчастью», которая также не могла забеременеть, но помимо традиционной медицины прибегала, как она говорила, к методам народной медицины. Так она объясняла свои загулы. Мы подшучивали над невразумительными доводами её мужа, оправдывающего Анькины измены поиском донора. «Анне, — пояснял Дима близким друзьям, — кажется, что дело во мне. Якобы в некачественной сперме. Навязчивая идея растворится в воздухе, как только она забеременеет». — Не знаю, верил ли рогоносец в теоретические измышления, излагаемые публично, но финальным аккордом звучала уверенность, что Анна любит только его, и он прощает ей поиски донора.
— Причём тут Анька! — отмежевалась Софья от воспитательницы, зная, моё отношение к её похождениям. — На работе, в детском саду, я познакомилась с одной мамашкой, беженкой из Баку. Она русская, муж — армянин. В Одессу они переехали после армянских погромов. Она рассказала, что тоже долго не могла забеременеть, и её вылечила знахарка. Благодаря особому климату и воде из горных источников, горские женщины не страдают бесплодием. Женские заболевания лечатся сероводородными ваннами. Я попросила адрес и поехала к знахарке, пролечилась, а свою безопасность — ты ведь знаешь какое сейчас время, и одинокой женщине быть на Кавказе небезопасно, — обеспечила благодаря газетной твоей болтовне. Лечение ничего нам не стоило. Салман всё оплатил, обеспечил охрану. Я же жена праправнука Бонапарта… — добавила она с доброжелательной улыбкой. — Его помощь я отработала, встречалась с людьми, правильные речи произносила. Но, не забудь. Я заработала сто тысяч долларов. Они нам помогут.
— Почему же ты сразу не сказала? Я бы поехал с тобой.
— Это сейчас ты так говоришь. А в действительности…
— Но ты даже не пробовала.
— Знаю я тебя. Ты бы не разрешил. Приревновал бы к Салману…
Я не стал ни соглашаться, ни возражать. «Ловко выкрутилась», — подумал, когда с языка чуть не соскользнули пушкинские строки: «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!» Хорошо сказано: «я сам обманываться рад!» Для успокоения души иногда полезно позволить себя обмануть. Если она врёт, ложь всё равно выплывет наружу, а если говорит правду, и результатом, как она говорит, курса лечения, будет долгожданный ребёнок, то цель оправдывает средства. Беременность искупит безрассудный поступок, даже если для этого ей пришлось согрешить.
— Женя, я к тебе обращаюсь, почему ты молчишь? — требовательный голос отвлёк от тяжёлых раздумий. Я встрепенулся, увидев перед собой жену, стоящую передо мной с тревожным лицом и держащую в руке стакан с водой. — Ты нормально себя чувствуешь? — протянула она стакан. — Ты не ответил на мой вопрос. Так мы едем в Америку?
— Спасибо, — отвёл я руку. — Если держать в уме одесскую твою арифметику… — помолчал, ещё раз всё взвесил и решительно сказал. — Едем. Но с одним условием.
Фанфары не прогремели. Софья облегчённо вздохнула, посчитав разговор завершённым, и поставила стакан на прикроватную тумбочку. Пустой чемодан молча следил за перепалкой. Софья не позволила чемодану подать голос, подняла с полу и занесла в кладовую.
«Держите меня семеро, меня запирают в тюрьму» — донеслась из глубин кладовой мольба чемодана о помощи, оставшаяся безответной. Просьбу услышали бы, если бы у чемодана хватило ума вполголоса крикнуть: «я храню в своём чреве миллион долларов».
От Куяльницкого лимана к Миссурийской Сечи
— Грише пора исчезнуть, — дождавшись Софьи, твёрдо объявил я. Она сердито на меня глянула, но, встретившись с непреклонным суровым взглядом и помня о перемирии, с грехом пополам достигнутом, не стала ломать копья и кротко сказала: «Сиди здесь, я сама с ним поговорю».
— Отлично. Видеть его не хочу, — я с облегчением выдохнул и прикрыл веки, уверовав, что остались за спиной волнительные и непредсказуемые дни и ночи, и всё потихоньку наладится. Завершилась остросюжетная пьеса, невольным участником которой я оказался. Актеры, побушевав на сцене, разойдутся по гримёркам, смоют грим и разъедутся по домам. Ощущение радости? От чего? Разочарование и уныние охватывает, когда оглядываюсь вокруг себя. Несмотря на бурный рост народонаселения, людей, точнее тех, кого ещё можно назвать людьми, на планете Земля становится всё меньше и меньше. Во всяком случае, в моём окружении.
Когда голова устала от дум, место её на подушке. Но вредно расслабляться со скоростью ветра и разжимать кулаки, прежде чем не уйдёт в прошлое возмутитель спокойствия. Тяжело одержанная виктория не идёт в сравнение с победами, одержанными генералом на полях сражений, но едва потомок Бонапарта о ней подумал, как усталость предательски подкралась со спины, обхватила шею, навалилась на веки и сдавила виски. Повинуясь, я лёг на спину поверх покрывала, обессиленный, в состоянии прострации, и закрыл глаза. Окажись рядышком ангел Смерти, замер бы в предвкушении лёгкой добычи. Перед его взором застыло интеллигентное ледяное лицо, не выражающее эмоций. Руки крест-накрест сложены на груди. На первый взгляд, свеженький труп, ещё не остывший и не перенесенный в деревянную обитель. Его душа совершила в земной жизни немало дурных поступков, не служила Всевышнему так, как ей заповедано, не выполнила даже последнюю волю гетмана, и теперь ожидает попутного транспорта для путешествия к Верхним Мирам, откуда, пройдя очистку, попадёт в светлый Грядущий Мир, в сад Эдемский.
Неизвестно сколько пролежал в такой позе последний отпрыск одесской ветви Бонапарта, но в этот день ангел Смерти был завален работой и не поспевал навестить каждого, кто его ожидал. Кому-то он переназначил встречу на иной день. Когда время ожидания истекло, душа Евгения передумала (рождение человека не начало, а смерть — не венец жизни души). «Мертвец» приоткрыл глаза и увидел перепуганную Софью, стоящую в изголовье как истукан. Похоже, она так и не выходила из комнаты.
— Иди! — гаркнул оживший труп, вспомнив о необходимости выгнать к чёртовой матери незваного постояльца.
От неожиданности Софья вздрогнула и пулей вылетела из комнаты. Вставать с постели «мертвец» не спешил. Продолжая лежать на спине, он сомкнул глаза и кончиками пальцев, лёгкими круговыми движениями, массажировал виски; затем он вспомнил советы специалиста по мануальной терапии, рекомендовавшего для снятия головной боли надавливать на болевые точки вдоль бровей — от переносицы к уху, и сделал попытку нечто похожее воспроизвести. Что-то получилось…