Гриша с сочувствием на меня глянул и, сохраняя нейтралитет, мудро набрал воды в рот.
Скандал, беспричинно вспыхнувший, керосином не заливают. Слова подобны спичкам. Сказанные сгоряча, назад не воротишь. Они могут разжечь такой пожар, который после себя оставляет лишь мёртвое пепелище. Я вспомнил совет психотерапевта, досчитал до десяти и, сдержав децибелы, клокочущие в груди и рвущиеся наружу, мягко и вежливо попросил:
— Пожалуйста, не разговаривай со мной в таком тоне. Я в этой игре не участвую.
Софья бросила презрительный взгляд и процедила сквозь зубы.
— Как хочешь! Мы с Григорием Васильевичем отправимся искать золото без тебя, — она не сдержалась и сорвалась на визг: «Коллаборационист, проклятый! Вишист!»
Гриша кисло улыбнулся и примирительно вымолвил:
— Не стоит собачиться по мелочам. Всё в этом мире распределено богом и каждой живности свой светлый путь предназначен: петух — кукарекает, курица — несёт яйца. Поди, разбери, кто из них главный. А судьба одна у них.
Я промолчал, уразумев, что хотел он сказать. Финал для всех одинаков. Бульон ожидает и того, кто кукарекает во весь голос, и ту, что кудахчет.
Гриша вытянулся во весь рост.
— Да упокоится душа его, — громко сказал он и перекрестился.
Софья недоумённо подняла брови.
— Ты это о ком, ненаглядный друг мой, воевода Вятский? — с подковыркой выговорила она последнюю государственную должность Гришиного далёкого предка, приятно удивив продолжателя знатной фамилии; он смутился и зардел, примерив мысленно мундир вятского воеводы, и важно сказал:
— О генерале. Он свой срок отслужил. А нам ещё пахать и пахать…
Софья выразительно приложила палец к виску и покрутила в разные стороны: «Без слов». — Я прыснул со смеху. Редкий случай в последнее время, когда я согласился с её диагнозом. Какое счастье жить в демократической стране, где неконституционное право на безумие предоставлено каждому!
Неожиданно погас свет. Когда через мгновение свет появился, на столе лежала странная записка, каллиграфически написанная чернильной перьевой ручкой: «Коли пани б'ються — у холопів чуби тріщать»[7]. Угроза возымела действие. Спорщики струхнули и примирились. Поди, знай, как в дурном настроении проявит себя склонный к авантюрам непредсказуемый дух старого гетмана, успевший за долгую жизнь послужить двум польским королям, турецкому султану, русскому царю и шведскому королю.
«Товарищ Сталин, вы большой учёный»
Под утро приснился сон. Гетман Мазепа со следами побоев на лице и с оторванным левым усом в полубессознательном состоянии сидит в комнате без окон, прикованный к стулу наручниками. Над ним заботливо склонился товарищ Сталин.
«Вано, — нежно говорит Сталин, — партии на мировую революцию валюта нужна. Ошибся я в Миките. Шпион он польский. Не справляется гетман Хрущёв. Украина голодает, Сечь Запорожская голодает. А чтобы сытно она жила, Царьград казакам надобно брать. Босфор и Дарданеллы. Скажи, Вано, куда спрятал золото, и я тебя гетманом назначу, две танковые армии дам, по пять тысяч танков в каждой, и как в старое доброе время, пойдёшь на басурман ты с походом. Возьмёшь для меня проливы, малюсенькие такие проливы, — он сложил большой и указательный пальцы, образовав между ними миллиметровую щель, — Константинополь на месяц в награду казакам дам. С турчанками захотят пошалить, деток наделать, мелочишку какую из дому на память взять, сувенир или пустячок, пусть шалят и столько берут, сколько в рюкзаке унесут. Дай мне только проливы. Эренбургу скажу, он зажигательную статью напишет, название я уже придумал, „Константинополь ответит за всё“. Напишет так, чтобы у казаков сердца гневом горели. Это клятые турки, вам за Роксалану, за девушек наших, в гаремы угнанных, за Крещатик, взорванный в сорок первом, за Днепрогэс, и… вот слышу, товарищ Микоян умную вещь подсказывает, „за погромы армянские“. А хочешь, Вано, я тебя членом Политбюро сделаю? Или на место батьки Лукашенко поставлю? Скажу князю Владимиру, он ему вмиг кайло в руки даст и на Крымско-Днепровский канал направит».
Мазепа в ответ шевелит пересохшими губами: «Товарищ Сталин, вы большой учёный». — Далее на латыни, еле слышно: «Ад когитантум эт агэндум хомо натус эст».
Сталин вскинул брови.
— Чего-чего? Думаешь не пойму, что сказал? Я в духовной семинарии учился, латынь не хуже тебя знаю. «Человек рождён для мысли и действия», вот что сказал ты. Но нет, Вано. Боги должны мыслить, а человек должен делать то, что они повелят ему.
Он постоял-постоял в раздумье, и с размаху отвесил пощёчину старику. Вытащил из верхнего бокового кармана френча белоснежный платок, аккуратно приложил к разбитой губе гетмана и спросил сочувственным голосом:
— Где ж тебя, Вано, губу в кровь разбить угораздило. Береги себя, Вано. Вот что скажу тебе, будущий маршал моей Великой победы над басурманами: Конкордия парвэ рэс крэскунт, дисконкордия максимэ дилябунтур [8].
Я вскрикнул, очнулся в холодном поту, огляделся, в комнате никого не было. При дневном свете медленно с головы на пол сползло невидимое глазу чёрное покрывало, а с ним ушёл страх, сковавший сердце. Постепенно ожило тело, зашевелились мышцы, и дошло, что это всего лишь сон. Но не приходят странные сны сами по себе в гости. Вот в чём штука! Не правда ли, товарищ Сталин? За ваше воскресение из мёртвых неистово молятся дети и внуки гебистов. Молятся так, как не молятся за воскресение из мёртвых Иисуса Христа или, дай боже ему здоровья, товарища Владимира Ленина.
Часть вторая, заокеанская, тихо-атлантическая
Наследники и бастарды
Август 1996-го. Свершилось! Я в Нью-Йорке!
Точнее не я, Евгений Ривилис, а я — Леонид Невелев. Одним блестящим ударом удалось избавиться от назойливой опеки Софьи, от потомка гетмана Правобережной Украины, прилипшего как банный лист, и фантастическим образом связанного с завещанием Мазепы, и… рвануть за океан в далёкую загадочную страну, где при должном старании нищие становятся принцами.
Как это удалось? О! Это отдельная история достойная пера Александра Дюма-старшего. Но где найти его в смутное наше время, когда трещит по швам прежний мир, а новый, который идёт на смену ему, не кажется самым лучшим? Ещё труднее сказать, когда появится во Франции новый Андре Моруа и честно опишет историю одесской ветви императора.
Наполеон был любвеобилен и плодовит, и помимо наследника, рождённого в законном браке с эрцгерцогиней Австрийской и умершего от чахотки в двадцатиоднолетнем возрасте, произвёл на свет немалое количество внебрачных детей. Не в пример нынешним временам, в относительно недалёком прошлом супружеская измена и рождение бастардов не считалось чем-то из ряда вон выходящим ни у правителей, ни у простого люда. Наполеон, вспоминал Стендаль, участник его знаменитых походов, не вставая из-за рабочего стола, принимал в своём походном кабинете дам из польской знати и высшего парижского общества. За его спиной за ширмой стояла походная кровать. Не вставая хотя бы для формальных приветствий и не отрываясь от чтения деловых бумаг, он был настолько учтив, что предлагал даме, долго прождавшей в очереди позволения войти кабинет, чтобы выразить покорителю Европы своё восхищение, не тратить даром время, пройти за ширму и лечь в постель.
Через несколько минут в кителе и сапогах он провожал её до дверей, полный желания вернуться к рабочему столу. Принимая поклонниц, Бонапарт, по образному выражению его адъютантов, не отстегивал саблю и не интересовался последствиями, распух ли живот после пятиминутной аудиенции у восторженной обожательницы. Он был убеждён, что бесплоден. Десять лет в браке с Жозефиной генерал безуспешно пытался зачать наследника, а она, утверждая, что её дерево плодоносное, указывала на сына и дочь, родившихся в первом замужестве от Александра де Богарне, и намекала, что это его шланг не способен оросить плодовое дерево живительной влагой.
Десятки поклонниц пятиминутным маршем прошли через кабинет-спальню Наполеона, пока в его личной жизни не произошла революция. Её автор Элеонора Денюель де Ла Пленье, а точнее, плод её мимолётной связи с Бонапартом, появившийся на свет в декабре 1806-го, — незаконнорожденный сын, Шарль Леон.
Когда после десяти лет безуспешных попыток основать династию, Бонапарт узнал о рождении мальчика, он пожелал немедленно его усыновить, однако быстро одумался, понимая проблемы, которые возникнут с престолонаследием — чтобы сын наследовал корону и признан был европейскими монархическими домами, мальчик должен родиться в законном браке с августейшей особой. Рождение Шарля подтолкнуло Бонапарта начать бракоразводный процесс. Его он добивался три года а, получив, не мешкая женился на Марии-Луизе, дочери австрийского императора. В марте 1811-го она подарила императору долгожданного наследника, но к этому времени Бонапарт получил ещё одно подтверждение своей плодовитости — сына Александра, родившегося 4 мая 1810 года от польской графини Марии Валевской. Внебрачного сына Бонапарт признал и позаботился о нём в завещании (в 2013 году отцовство подтвердил генеалогический ДНК-тест). Сенатор Франции Александр Валевский умер в 1868 году, но — какие занимательные сюжеты преподносит миру история! — внебрачный сын Бонапарта, министр иностранных дел Франции, председательствовал в 1856 году на Парижском конгрессе, завершившем Крымскую войну. Для Франции она стала реваншем за поражение Наполеона в русской кампании, а для Александра Валевского — личной местью за давнее унижение отца.
С другими незаконнорожденными детьми Бонапарта дело обстояло сложнее. Трудно опровергнуть или подтвердить утверждение историков и самой маркизы Альбины де Монтолон, супруги адъютанта низложенного императора, генерала Шарля Тристан де Монтолона, последовавшей с мужем за императором в ссылку на остров Святой Елены, что Наполеон — отец её дочери. Маркиза уехала с острова в июле 1819-го, когда здоровье Наполеона ухудшилось настолько, что каждый, находившийся рядом с ним, понял, — час кончины императора близок. Она не желала быть свидетелем его мук и