страданий, но повторяла до самого последнего своего дня, наступившего 25 марта 1848 года, что Наполеон — отец её дочери, Жозефины де Монтолон, родившейся в 1816 году на острове Святой Елены.
Ещё один незаконнорожденный сын — Ойген Александр Мегерле фон Мюльфельд родился в Вене 3 мая 1810 года. Его мать Виктория Краус. А отец? Только генеалогический ДНК-тест способен подтвердить, был ли им Наполеон Бонапарт. Возможности таковой нет. Наследственное дерево Ойгена Мегерле фон Мюльфельда усохло давным-давно, могила не сохранилась.
С Евгением Ривилис историкам повезло — он в Америке. Мне самому хотелось бы без широкой огласки пройти ДНК-тест и снять все сомнения: действительно ли косточка генеалогического древа Евгения Ривилис проросла в Одессе 10 апреля 1808 года, когда девятнадцатилетняя итальянка Луиза Равелли родила сына. Но хватит об этом… А был ли наследник у Ивана Мазепы, которого он мог бы посвятить в тайну захоронения воинской казны? Детей, рождённых в браке, у него не было. О бастардах историкам ничего не известно. Если они и были, то умерли в младенчестве. Единственный наследник — Андрей Войнаровский, сын его родной сестры, закончил свою жизнь в сибирской ссылке. Зато у него были крестники. Об одном, который, возможно, был хранителем какой-то части казны, Гриша рассказал мне в Одессе недели через две после убийства генерала Дудаева, когда сделал попытку восстановить прежние отношения:
— Вот о чём я подумал, — поймав меня на кухне, загадочно заговорил он, — я понял, почему появился в твоём дому Салман, и почему он уговаривал тебя поехать послом во Францию?
— И что ты надумал? — спросил я в надежде быстро завершить разговор.
— У Мазепы крестник был, Григорий Орлик, сын будущего гетмана в эмиграции Филиппа Орлика, — завёл Гриша долгоиграющую пластинку. Я не остановил его, пусть выговориться, раз я не могу помешать ему сесть мне на уши. — Он стал французским поданным, дипломатом, дослужился до генерал-лейтенанта французской армии. Корпусом командовал. Король ценил его, графским титулом наградил. Так вот, в тысяча семьсот тридцать первом году, — красочно витийствовал Гриша, — король Луи-Филипп издал указ о создании французского Иностранного легиона. Григорий воспользовался этим указом, и предложил королю за свой счёт переселить запорожских казаков на Рейн. Подданные короля, солдаты Иностранного легиона, они продолжали бы жить товариществом, напоминающим прежнюю Сечь, и воевали бы за корону. Людовик согласился, но правительство не дало на это согласия. Но я спрашиваю, откуда на такой проект взялись у него деньги? После удачной женитьбы Григорий Орлик стал состоятельным человеком, на свои средства полк во французской армии содержал, но на такой грандиозный проект личных денег у него не было. Догадался теперь, к чему я клоню?
— Не очень.
— Филипп Орлик ничего не скрывал от сына. Сам он не мог воспользоваться казной. Турки, чтобы гарантировать лояльность казаков, использовали его как заложника. За пределы нынешней Румынии и Молдавии, ставшей для гетмана чертой оседлости, выехать он не мог.
— Заканчивай, ты меня уже утомил.
— Два слова ещё. Теперь я спрашиваю тебя и себя: а не в Париже ли надо искать ниточку к военной казне? Положил ли Григорий Орлик во французский банк деньги, полученные от отца, чтобы показать королю, что он способен оплатить переселение казаков во Францию? И вот ещё что… В наш просвещённый век это выглядит как фантастика. Но мы тысячи раз убеждались, как техническая или политическая фантастика, становилась реальностью. Так вот, слушай: разными путями, но с одной целью, чтобы объединить нас и отправить в Париж, дух гетмана Мазепы привёл к тебе меня, а затем и Салмана. Понимаешь? — Я промолчал. Гриша решительно рукой показал на запад. — В Париж ехать нам надо, в Париж. В каком-то французском банке лежит вклад на имя Григория Орлика, крестника Ивана Мазепы.
— В Париж? А может, в Стокгольм? — ехидно спросил я, раздосадованный настойчивым желанием мазеповца потащить меня за собой.
— Ты это о чём? — Гриша вытаращил глаза.
— Что тебе известно о Войнаровском?
— Думаешь, я ничего не знаю о племяннике гетмана? — Гриша расплылся от удовольствия. — Поймать меня захотел? Тогда слушай. Дядя души в нём не чаял. Выучил в лучших университетах Германии. Сделал доверенным лицом и помощником, есаулом Войска Запорожского. До самой своей кончины держал его возле себя. В Бендерах Андрей жил с ним в соседней комнате. Когда гетман ясновельможный умер, Карл Двенадцатый постановил, что золото и ценности, которые были при нём, это его личные сбережения, и их единоличным наследником является родной племянник Мазепы, Андрей Войнаровский. А тот, когда стал владельцем сокровищ, под шесть процентов годовых одолжил большую сумму шведскому королю, который искал новых займов на содержание армии.
— Я что-то слышал об этом! Какое наследство получил Войнаровский?
— Два бочонка дукатов, а каждый дукат — это золотая монета весом три с половиной грамма, и несколько дорожных мешков с драгоценностями. Вернул ли король долг, я не знаю. Но если эти сокровища признаны личными сбережениями Мазепы, то за давностью лет глупо это оспаривать.
— Но частично я всё же прав! В Париже делать нам нечего!
— В Стокгольме тем более делать нечего. Разбогатев, Войнаровский начал гулять, в карты проигрывал огромные деньги. Агенты Петра Первого воспользовались его слабостью, уговорили приехать в Гамбург, порт и вольный город тогда, который славился большими карточными играми. Арестовали его на улице и вывезли в Санкт-Петербург. Семь лет провёл он в Петропавловской крепости, затем Пётр освободил его, наверно, в обмен на деньги, которые оставались у него в Швеции, и отправил в ссылку в Якутск, где он и умер в конце правления Анны Иоанновны.
На этом разговор тот закончился, и Гриша окончательно оставил меня в покое. Но сейчас, когда пути наши разошлись, и я достиг земли открытой Христофором Колумбом, то где ныне мыкаются Гриша и Софа? В Париже? На берегах Сены ищут они казну? Бог им в помощь. А я счастлив тем, что живу в Нью-Йорке!
Ай лав Нью-Йорк!
Первые дни пребывания Ривилис-Невелева на американской земле — время восторгов и эйфории. Две недели назад таможенный офицер, удостоверившись в подлинности предъявленных ему документов, небрежно сказанным: «Проходи», — открыл окно в новый мир. Наперекор опасениям, что сногсшибательный трюк с получением американской визы завершится тюрьмой или экстрадицией в Одессу с непредсказуемыми последствиями для искателя приключений, праправнук Бонапарта, официально пока ещё не признанный таковым, оказался в Нью-Йорке, и поражённый его величием, воскликнул, как некогда Владимир Владимирович Маяковский, вглядываясь с бруклинского моста в небоскрёбы Манхэттена: «Если Одесса — Одесса-мама, то Нью-Йорк — Одесса-отец!» А затем восторженно прокричал: «Гип-гип, ура! Здравствуй, папа! Ай лав Нью-Йорк! Софья, ку-ку! Гуд бай, май дарлинг!»
Сердце распирает восторг — удалось совершить невероятное и обойти пограничные барьеры. Как объяснить состояние упоения и хмельной радостью поделиться с каждым! С кем разделить праздник души, поющей и многократно проигрывающей блистательное шоу, в котором Евгений Ривилис, да-да, тот самый страдалец, Евгений Ривилис, по мановению волшебной палочки превратился в Леонида Невелева.
…Через день после посещения «Хаджибея» на газетное объявление: «Ищу коммерческий брак с женщиной, выезжающей на ПМЖ в США» — телефонным звонком откликнулся мужчина. Не представившись, хотя бы из вежливости, он поразил фразой, от мужчины неожидаемой: «Вы по-прежнему заинтересованы в коммерческом браке?» — Получив утвердительный ответ, в ошеломительном темпе незнакомец провёл телефонное блиц интервью: «Сколько Вам лет?»… «Кем работаете?» — Удовлетворившись ответами, он соблаговолил назвать своё имя — Леонид, — после чего предложил объединить интересы.
Задать по телефону глупый вопрос и уточнить: «Какие?» — я не отважился, наивно подумав, что телефонный посредник выступает от имени невесты, для «чистоты сделки» заинтересованной в разумной разнице в возрасте с предполагаемым женихом, и замечтался, учитывая семейные неурядицы: «Кто знает, как лягут карты, может, в дальнейшем речь пойдёт не о коммерческом браке. Вдруг скромная девушка, не нашедшая жениха в студенческие годы, нехитрой приманкой пытается обрести семейное счастье. А если это не девушка, то сгодится и дама приятной наружности с малым ребёнком, потерпевшая фиаско в неудачном замужестве, и старая дева, которая ждёт своего первооткрывателя».
Глухарь на току слышит только себя. Распустив слюни, мнимый жених зациклился на образе скромной девушки и проглотил сходу предложение Леонида: «Давайте встретимся и обсудим наше дело детальнее», — искренне полагая, что Леонид — коммерческий представитель «невесты», призванный обеспечить её конфиденциальность и оговорить условия контракта. В глубине души сладкая надежда пропела тоненьким голоском: «Скромная интеллигентная женщина, милашка, внешне стеснительная, а на поверку дьявольски сексуальная». Ответил Леониду: «Я готов…» — и подумал, если навеянный образ соответствует действительности, «гуд бай» Софья, женюсь, не задумываясь и по-настоящему.
— Место встречи? — не церемонясь, Леонид взял «быка за рога».
— Завтра в пять у памятника Пушкину. Время устраивает?
— Договорились.
— Меня опознать легко: среднего роста, пышная шевелюра-папаха, как у Анджелы Дэвис, густые мохнатые усы, копия тарасшевченковских, очки.
— Я также легко узнаваем. Гладковыбритый, с глубокой залысиной, на спине под левой лопаткой — родинка, — схохмил Леонид. — Дополнительные приметы: на животе с правой стороны еле заметный шрам после удаления аппендицита, слева на нижней челюсти отсутствует зуб мудрости.
«А крайняя плоть присутствует?» шутейный вопрос чуть не сорвался с языка, точь-в-точь как в пинг-понге, когда скорость ответного удара опережает мысль. Неужели невеста, от лица которой с ироническим описанием собственной внешности острит развеселившийся посредник, также не лишена чувства юмора? Если это так, предвкушаем многообещающее знакомство.