— Думаешь, с его стороны интрижка закончилась? Он понял, что далеко зашёл и пора остановиться?
— Нет, не закончилась, — возразила Софа. — Они обмениваются записками, подарками, даже практикуют секс по телефону. Но Моника уже не владеет собой, она видит, что папочка не торопится выполнить обещание вернуть её в Белый дом. Они встречаются крайне редко. Она психует и находится на грани срыва.
— Даже так! Глупая наивная девочка. Полная дура! Я понимаю женщин, привыкших дурачиться и при необходимости строить из себя дурочку, но нельзя быть дурой, законченной круглой дурой, и не понимать, что ничего ей не светит. Перед спариванием кобель теряет голову, сулит, что угодно, но лишь на короткое время. Затем — в отличие от женщин — у самцов кровообращение в мозгу быстро приходит в норму, и обещания жениться замораживаются до следующего набухания кровью органа, командующего мужскими мозгами.
— Ты не поверишь, — воскликнула Софья, согласившись, что редкий мужчина соблюдает в браке обет верности, — но Линда разговорами с Моникой доводит себя до экстаза. Похоже, она даже мастурбирует.
— Да ну… — сморщил я брезгливо нос. — Ты не загнула?
— А просмотр порнухи после разговоров с Моникой? Кстати, она предложила мне посмотреть видео вместе, но я сказала, что предпочитаю смотреть в одиночестве. Не знаю почему, но у меня возникло странное предположение, что она ревнует Монику к Биллу. У одиноких женщин, у которых мужчина большая редкость, такое случается. Как ты думаешь? Иначе, чего бы ей так беситься?
— А ты предложи ей записывать разговоры с Моникой на магнитофон, — пошутил я. — Она будет их прослушивать, доводя себя до оргазма, и оставит тебя в покое.
С женщинами шутить надо осторожно, шутки они воспринимают всерьёз. Через несколько дней Софья, смеясь, сообщила:
— Твой совет принят. По правде говоря, я не предполагала, что реакция Линды будет молниеносной. Она что-то пришпандорила к телефону, и теперь записывает все разговоры с Моникой.
Я не успел слово произнести, Софа заговорила серьёзным голосом.
— Думаю, что если я раздобуду эти записи, мы найдём способ заставить сексуально озабоченных женщин поискать в архивах Конгресса любую информацию, связанную с Мазепой!
— Ты неподражаема! — восхитился я. — С Гришей случится инфаркт, если выяснится, что для получения карты не надо мотаться по драным бензоколонкам, жлёкать водку и искать в американских захолустьях потомков задунайских казаков. Информация находится в библиотеке Конгресса.
Признаться, эмиграция и длительная разлука делают своё дело — я стал сентиментальнее и в разговорах с Софой вспоминал прошлое, забавные случаи из нашей жизни, друзей, секс в самых неожиданных местах — в парке, на теплоходе, в поезде. Формально мы не разведены. И хотя, как и в любой семье были моменты, которые не хотелось бы вспоминать, всё чаще возникали мысли реанимировать наш союз.
Софья переговорила с Линдой, и на рождественские каникулы, включающие празднование Нового года, получила отпуск для поездки в Нью-Йорк. Двадцать четвёртого декабря, вечером, за неделю до наступления 1998 года, я встречал Софью в аэропорту «Ла Гуардия».
Накануне выпал обильный снег, и хотя за ночь дороги расчистили, после полудня вновь запорошило. Я опоздал на полчаса — из-за дорожных пробок, вызванных автомобильными авариями, вместо ожидаемых сорока минут, дорога в аэропорт заняла полтора часа, и нервничал, опасаясь, что Софа, не дождавшись, возьмёт такси, и мы разминёмся. Опасения исчезли, едва я прибыл в аэропорт. Выяснилось, что аэродромные службы не успели расчистить взлётно-посадочную полосу, и задержка рейса составила два часа.
Мы не виделись почти год. Софья не изменилась — всё тот же азарт и кураж, способный заставить статую Свободы забыть о приличии, сойти с пьедестала и отправиться кутить в одно из кафешек Гринвич-Виллидж. Я полагал, она привезёт парочку записанных Линдой аудиокассет, чтобы в Бруклине их скопировать. Она приехала с пустыми руками.
— Я не нашла кассеты. Или в доме есть сейф, потайное место, или она хранит их на работе. Подальше от детей.
— Не нравится мне всё это, — заметил я. — Для всех это плохо закончится.
— Поживём — увидим, — сдержанно ответила Софа. — Между прочим, незадолго до моего отъезда в Нью-Йорк, Линда с гордостью сообщила Монике, что днём у неё был восхитительный секс. Я случайно услышала их разговор. Не переставая трепать языком, Линда зашла на кухню, открыла холодильник и налила себе апельсиновый сок. Я в это время пила чай. Не обращая на меня внимания, — когда она болтает по телефону, я для неё пустое место, — Линда выкладывала подробности. Ты не догадаешься, где у неё был секс.
— Если не скажешь, не догадаюсь.
— В женском туалете. Линда была в каком-то институте — я забыла его название — у неё там оказался давний знакомый. Она вытащила его в курилку, они развязали язык. Слово за слово, оба так разогрелись, что Линда не выдержала, взяла у секретаря ключ и затащила беднягу в женский туалет.
— Секс на унитазе — нечто новенькое, мы это не практиковали.
— Удобнее чем на скамейке в парке, — вспомнила Софья одесскую молодость. — Мужчина сидит на низком стульчике, а женщина садится сверху лицом к нему. Или спиной.
— Надо попробовать.
— Не время. Меня беспокоит ненависть, с которой Линда говорила о Клинтоне.
— Какое тебе до этого дело? Каким концом оно тебя задевает?
— Она смакует иск Полы Джонс. Особенно ту часть, где доказывая, что в бытность губернатором Арканзаса, он сделал ей непристойное предложение, она готова в подробностях описать специфические детали его детородного органа. А дальше, оскорблённая до глубины души женщина, требует, чтобы эксперты обследовали Клинтона и убедились в правоте её слов.
— Ничего себе замахнулась! Совсем у девушки крыша поехала. Адвокаты попросят Президента спустить штаны?!
— А что в этом такого? Когда пахнет большими деньгами, американцы готовы на всё. Три года прождала Джонс своего звёздного часа. Теперь она обратилась в суд. По её словам, в отеле тогда проходило предвыборное собрание демократов. Клинтон через своего охранника пригласил её в гостиничный номер, усадил на диван, снял штаны и предложил перейти к сексу. Маловероятно, что всё происходило именно так, как она излагает. Не находишь, картина странная. Ни с того ни с сего губернатор оголяет причиндалы перед носом ничего не подозревающей барышни. В эту байку могут поверить только американцы. Не сомневаюсь, что, будучи в ту пору одинокой женщиной, Полиночка строила ему глазки, и провоцировала интим. Мы не дети. В Союзе, если ты помнишь, карьера секретарши обычно начиналась с постели. Секс — я стопроцентно уверена — между ними до этого случая был, но, как принято сейчас говорить, по обоюдному согласию, и к неудовольствию Полы — одноразовый. Поэтому, когда появилась возможность подзаработать, она отомстила за несбывшиеся надежды. На телеэкране мелькают теперь добропорядочная и невинная Пола Джонс, и сексуальный маньяк, Билл Клинтон, не пропускающий ни одной юбки. Прошло семь, нет, нет, уже почти восемь лет, но бедная девушка до сих пор в ужасе, и в деталях помнит «характерные особенности» его члена. Интересно, как долго она его разглядывала, если по сей день помнит специфические детали?
— Было или не было, в отсутствие свидетелей, что-либо доказать сложно. Впрочем, не исключаю, что одноразовый секс был. А Джонс оскорбилась, рассчитывала на большее. Мечтала о продвижении по службе.
— Вот-вот! Я говорю то же самое! А теперь жертва сексуального домогательства горит желанием рассказать всему миру государственную тайну Америки. Пострадает национальная безопасность, если иностранные державы получат детальное описание клинтоновского чудовища, — издевалась Софья над любовными похождениями Президента.
— Государственные лидеры, приезжающие в Америку для встречи с Клинтоном, будут опасаться привозить жён.
— Они и сами будут бояться приезжать. Но признаю свою неправоту. Жалею, что предложила Линде записывать разговоры с Моникой. Дело приобретает нешуточный поворот.
— Что-то ещё? — встревожился я. — Тебе что-либо угрожает?
— Пока нет. Но перед самым отъездом я случайно подслушала аудиозапись разговора Линды с Моникой.
— Случайно? — усомнился я.
— Да-да! Случайно. Я подметала пол в коридоре и услышала, как Линда прослушивает магнитофонную запись. Я задержалась и прислушалась. Моника с волнением делилась новостью, накануне полученной от Президента, что адвокаты Полы Джонс включили её в список потенциальных свидетелей, которым предстоит под присягой дать показания Большому жюри. Она нервничала и спрашивала Линду, откуда у адвокатов Джонс появилась информация, достаточная, чтобы включить её в список свидетелей. Не без злорадства Линда ответила: «Меня ты можешь не подозревать, но кроме меня, ты с ещё десятком людей откровенничала». Это уже нешуточно.
— Она солжёт под присягой или признается?
— Не знаю… Дата слушаний не называлась. Но думаю, во второй половине января или в начале февраля начнётся такое… Я возвращаюсь в самое пекло, — удручённо молвила Софья.
— Трагикомедия какая-то. Не могу представить, что в Советском Союзе молоденькая медсестра на открытом для телевидения заседании Политбюро рассказывает, как на правительственной даче она ублажала Леонида Брежнева. Или, говоря о сегодняшнем дне, не могу представить, что некую дамочку пригласили на заседание Государственной думы, на котором она вспомнила, как лет тридцать назад, её, семнадцатилетнюю девушку, прораб Ельцин, напоил и лишил девственности.
Софью как будто оса ужалила, и она возмущенно затараторила:
— А в Америке было лучше?! Все американские великие президенты, и Рузвельт, и Кеннеди, и даже Томас Джефферсон, автор «Декларации независимости», ни в чём себе не отказывали. Никого не волновали их похождения. Законодатели, журналисты, политические оппоненты — все спали спокойно. Рузвельт, четырежды избранный президент, открыто изменял жене с секретаршей. Они путешествовали вдвоём и регистрировались в мотеле как муж и жена.