Через девять месяцев, 10 апреля 1808 года (всякий раз затем дата эта самым неожиданным образом будет оказывать влияние на нашу семью), девятнадцатилетняя итальянка Луиза Равелли родила мальчика.
Он был крещён католическим священником и по желанию юной матери записан в церковной книге под именем Жозеф. Так, между прочим, звали старшего брата Бонапарта. Когда через два года Луиза случайно узнала, что именно в этот день, 10 апреля 1810 года, император заключил брак с дочерью императора Австрии Марией-Луизой, то была страшно расстроена, увидев в этом дурное предзнаменование. Она покаялась своему духовнику, и тот, отпустив ей грехи, посоветовал о встрече с императором никому не рассказывать и именовать впредь сына на российский манер — Иосифом.
До тридцативосьмилетнего возраста Иосиф жил в полном неведении об истинном своём отце, уверенный в правдивость истории, рассказанной матерью, что его отец умер в 1812 году в Одессе, во время вспыхнувшей в городе эпидемии чумы, унесшей четвёртую часть жителей.
А в 1848 году, по дошедшим в Одессу слухам, Луиза узнала, что бонапартистская партия приобрела во Франции невиданное влияние, и тоска по империи превысила остальные чувства. В надежде, что судьба её сына изменится в лучшую сторону, она поведала сыну правду о его настоящем отце.
Что мог Иосиф изменить в своей жизни, узнав истину? Ровным счетом ничего. Даже если рассказанная матерью история правдива, в чём он сомневался, то она никоим образом не могла отразиться на его положении, ибо затруднительно доказать факт пребывания императора в Одессе, без воспоминаний лиц его сопровождавших, или тех, кто с ним лично встречался в одесской резиденции герцога Ришелье. Посему Иосиф продолжил безмятежную жизнь, не предпринимая никаких шагов для её изменения.
О многочисленных отпрысках императора тайная полиция Франции всерьёз задумалась после президентских выборов 1848 года, когда три четверти избирателей отдали голоса племяннику Бонапарта — Луи-Наполеону, а тот, возглавив Республику, взял на государственную службу своего двоюродного брата, внебрачного сына Бонапарта, графа Александра Валевского.
Через четыре года, следуя по стопам дяди, Луи-Наполеон упразднил вторую республику и провозгласил новую империю, приняв титул Наполеона III[5]. Произошло это в ноябре 1852 года.
А следующий год начался с покушения на его жизнь. К счастью, неудачного. Но, осознавая опасность, исходящую от наследников Бурбонов, Луи решил подстраховаться и избавиться от заграничных претендентов на французский престол. И тут министр полиции положил на его стол документ — давнее донесение настоятеля католической церкви в Одессе римскому папе, некогда перехваченное французскими агентами в Риме…
Император потребовал подробного доклада. Выяснилось, что Луиза Равелли умерла ещё в 1850 году, а её сын, Иосиф Равелли, здравствует и поныне. Более того, вскоре после матушкиной смерти он женился и три года назад произвёл на свет сына — Григория Равелли.
Напряженность во взаимоотношениях с Россией нарастала. Император понял: наличие в России претендента на французский престол позволит царю вести по отношению к Франции двойную игру, провоцируя заговоры и покушения.
Его немедленным ответом стало присоединение Франции к англо-турецкой коалиции и объявление войны России. Объединённая армия высадилась в Крыму и начала осаду Севастополя. Однако главной целью Наполеона Третьего, о ней знали только наиболее доверенные лица, являлась Одесса. Знаменательный факт, через год мирный договор, объявляющий о завершении Крымской войны, со стороны Франции будет подписывать не кто иной, как министр иностранных дел Александр Валевский. Внебрачный сын Бонапарта был одним из немногих, знавших истинную причину войны. Став в следующем десятилетии председателем Законодательного корпуса, Александр Валевский приложил немало усилий для розыска и ареста своего российского брата.
Через месяц после начала боевых действий, 8 апреля 1854 года, мощнейший англо-французский флот, состоящий из двадцати семи боевых кораблей, появился на одесском рейде.
На борту одного из французских судов находилась группа специально обученных агентов полиции, получивших приказ тайно высадиться на берег, захватить семью Иосифа Равелли и вывезти во Францию. Если вторая часть операции оказывалась под угрозой, агентам предписывалось обоих Равелли убить. Общее руководство операции было возложено на командующего французским флотом адмирала Гамелена.
Утром 10 апреля (вновь эта роковая дата!) начался обстрел города. Несколько тысяч ядер повредили пятьдесят два каменных дома и выбили из строя около пятидесяти солдат. Шесть прибрежных батарей, защищавших Одессу (особо отличилась батарея прапорщика Щёголева, в течение семи часов отражавшая огонь семи кораблей неприятеля), не позволили противнику приблизиться к берегу и высадить десант.
Ничего, не добившись, неприятельский флот развернулся и взял курс на Севастополь. Но французы не позабыли цель, ради которой присоединились к войне. 30 апреля под прикрытием густого тумана английский фрегат „Тигр“ и французская канонерка оторвались от эскадры и предприняли новую попытку высадить группу захвата.
Однако и в тот день удача отвернулась от французов. Не имея лоцманских карт, капитан фрегата ошибся, и неподалёку от 10 станции Большого Фонтана посадил корабль на мель.
Неподвижный фрегат стал прекрасной мишенью для русской артиллерии, которая в отместку за бомбардировку города, во время которой один из снарядов попал даже в памятник Ришелье, постаралась на славу.
Несколькими меткими выстрелами фрегат был подожжён, а затем впервые в истории мировых войн конница атаковала корабль. Доблестные гусары оседлали лошадей и прежде, чем фрегат затонул, коротким штурмом захватили его и даже унесли кое-какие трофеи.
Пока растерзанный „Тигр“ медленно уходил под воду, в полумиле от него к скалистому берегу подошла лодка. Три молодца вытащили её на берег и, забрав поклажу, по скалистому обрыву поднялись наверх.
Через короткое время жертвой их нападения стал направляющийся в сторону города дилижанс. Под дулами пистолетов молодцы заставили пассажиров покинуть карету и приказали кучеру незамедлительно доставить их в Одессу, для убедительности, помахав перед его носом, пистолетом и пачкой сторублевых купюр.
Французам не повезло — патриотизм кучера оказался выше денежных знаков. Он разогнал лошадей и, резко рванув поводья, вместе с бедными животными пустил экипаж под обрыв, успев в последнее мгновенье спрыгнуть на обочину.
При осмотре трупов, помимо денег и оружия, была обнаружена карта, с помеченным крестиком домом на улице Новосельской, и двумя словами, написанными на французском языке: „Иосиф Равелли“.
Для одесской полиции не стоило труда разыскать указанный на карте дом и задержать „французского шпиона“.
В полицейском участке бедного Иосифа продержали несколько суток. Он долго доказывал, что никакого отношения к лазутчикам не имеет и не знает, почему в их бумагах указано его доброе имя.
Убедившись в бесплодности что-либо выяснить, его выпустили под надзор полиции, а в тайном донесении в Петербург — приложении к докладу генерал-губернатора на имя царя — указано было и это происшествие.
Вскоре из Петербурга в Одессу поступило секретное указание жандармского управления: установить за Равелли тщательное наружное наблюдение.
Для оказания на „шпиона“ психологического давления ему было предписано каждую неделю являться в полицейский участок.
Несколько лет бедный Равелли добросовестно выполнял указание властей, пока, контрразведчики, убедившись в его добропорядочности, не оставили коммерсанта в покое. Едва Равелли приобрел свободу передвижения, при первой же возможности он выехал из опасной Одессы, поселившись в небольшом местечке неподалеку от Аккермана. Там он изменил в своих документах две буквы, став Ривилли, а затем, чтобы окончательно запутать следы, потерял в фамилии одно „л“.
Скончался Равелли-Ривили в возрасте семидесяти двух лет, (жена его умерла ещё раньше) не дожив одного года до бракосочетания своего сына, в постоянном страхе вновь попасть под надзор полиции.
Трудно сказать, как посмотрел бы старик Равелли-Ривили на поступок Григория, но избранницей сына стала дочь приказчика бакалейной лавки, еврейка по имени Рахиль.
Я думаю, что и родители Рахили не были бы счастливы браком их дочери с итальянцем и наверняка не дали бы на него согласие, но предусмотрительная девушка пояснила отцу, что Григорий — еврей.
Курчавые волосы, благодаря итало-французской породе, вполне могли бы сойти за еврейские. А незнание законов объяснила тем, что он родился в ассимилированной семье, в которой не изучали Тору и не отдавали детей в еврейскую школу. Правда, кое-чему Рахиль его научила: нельзя креститься и кушать свинину, и если только не выгорит хорошее дельце — соблюдать субботу. А чтобы у отца не возникло подозрений относительно явно нееврейской фамилии жениха, Рахиль посоветовала ему добавить в конце фамилии букву „с“.
Обман удался. Тем более что в Тирасполе, а именно там жила семья Рахили, его никто не знал.
В 1886 году у Григория Ривилис родился сын, в синагогальной книге записанный под именем Шмуль. Шмуль, кое-где говорят Шимон, а Григорий отметил про себя французское звучание его имени — Симон, и есть мой дед.
Так как мать его еврейка, то по еврейским законам Шмуль Ривилис считается евреем. А по отцу… Все мы в конечном итоге дети Ноя. Так о чём спор?
О дальнейшей его жизни можно было бы не рассказывать. Шмуль рос так, как и положено было мальчикам из приличных еврейских семей: ходил в синагогу, изучал Тору, женился на девочке из еврейской семьи — Саре, моей бабушке, которая хоть и была неграмотной, но сэхл, или по-русски „ум“, имела.
О своей родословной он также до поры до времени знал немного, — его отец, опасаясь разоблачений, тщательно скрывал правду от детей — сына и трёх дочерей.