Волосы танцующей красавицы, черные, отливающие синевой, украшали жемчужные нити бус, золотые знаки луны и солнца и золотые розетки на висках. Прелестное лицо с насурьмленными бровями и неестественно огромными глазами выражало то радостное торжество, то печаль, мольбу и страдание.
Нуньеш едва опомнился от сказочной красоты танцовщицы, от самого завораживающего зрелища священного танца. Альвариш и Машаду тоже глядели оторопело, с трудом переводя дыхание. Молодой индус, сложив ладони, произнес несколько раз: «Девадаси…»
– Что он говорит? – шепотом спросил Нуньеш у Машаду.
– Ну, вроде того, божественная танцовщица или танцующая богиня… Я верно не знаю.
Тревожно рассыпались глухие и гулкие перестуки барабанов, недобро отдававшиеся среди стен и колонн. Струны звенели долгими скользящими стонами, дрожа, вибрируя и вдруг обрывая звук. Барабаны все учащали удары, а прекрасное тело танцовщицы каждым движением, каждым мускулом отвечало на их учащающийся ритм. Временами ее тело будто начинало струиться – так плавны и незаметны были переходы от бешеной страсти к медленной вкрадчивой неге ее движений. Танец длился долго, и Нуньешу показалось, что от накала чувств он начинает задыхаться.
Вихрь движений, быстро раскачивавшаяся и внезапно окаменевшая, как статуя, фигура Девадаси…
На красных губах танцовщицы играла дерзкая улыбка…
Резко и пряно пахло курительными палочками, светлый дым от курений стелился над плитами пола или завивался спиралью вокруг тела жрицы, увлекаемый ее стремительным вращением.
Танец продолжался, к его музыкальному сопровождению присоединился высокий и напряженный мужской голос. Своими быстрыми руладами и острыми выкриками он словно подстегивал танцовщицу. Она уже как будто не танцевала, а металась по освещенному квадрату в центре храма с обезумевшими глазами. Вдруг девушка упала навзничь, светильники погасли, в одно мгновение исчезли лампады на стенах, и в гулкой тьме раздалось грозно затихающее шипение – как от уползающей огромной змеи…
– Все, пойдемте скорей, – произнес Машаду. Португальцы следом за Раджабом молча спустились по узкой каменной лестнице. Крадучись, вышли из храма, друг за другом нырнули в заросли кустарника. Совсем близко раздался чей-то болезненный вскрик. И снова странная тишина. И опять неподалеку крик, будто зов о помощи…
– Что там такое? – встревожился Альвариш.
Раджаб что-то быстро проговорил. Жоао Машаду перевел:
– Он говорит, что жрецы убивают тех ослушников, которые не должны были видеть танец Девадаси.
– Почему же они нас не тронули… пока? – вглядываясь в темноту ночи, удивился Альвариш.
Машаду пошептался с Раджабом и объяснил:
– Мы молимся изображению Святой Девы Марии с младенцем Христом. По их понятию, это Девадаси с Кришной. И даже на слух получается похоже… Нам можно входить в храм.
Теми же переулками, какими пришли, они обогнули храм и не меньше часа добирались до спящего базара, до торговой лавки португальской флотилии. По дороге Жоао Машаду исчез.
Затем из темноты приблизились два стражника в индийских чалмах, с пиками наперевес. Но Раджаб поговорил с ними, и они отступили.
Альвариш трижды стукнул в знакомую дверь.
– Во имя Святой Троицы, откройте.
– Кто там?
– Свои.
Дежуривший солдат открыл им и снова задвинул железный засов. Нуньеш и Альвариш с облегчением скинули плащи и ощупью нашли себе место для отдыха.
– Про то, что мы видели, лучше не рассказывать никому, – шепнул Нуньеш Альваришу. – Особенно дома, в Португалии… Если мы возвратимся, конечно.
Ссора и месть
Португальские матросы выносили на продажу одежду и принадлежащие лично им безделушки, чтобы купить хотя бы горсть пряностей. Покупали пряности больше для того, чтобы представить их в виде доказательства, подкрепляя дома рассказы о славном плавании в Индию.
Впрочем, Индия разочаровала матросов.
– Вот так чудеса, – говорил боцман Алонсо, – мы верили, будто тут золото можно грести лопатой. А всякие пряности, думали, растут, как у нас в Португалии бурьян у дороги.
– На самом деле, – подхватил матрос Дантело с «Сао-Габриэля», – пряности, а тем более золото и драгоценные камни, никто из простых людей тут и не нюхал. Все в руках богачей – мавров, индийских чиновников, военачальников и купцов.
– Конечно, у мелких торговцев мы можем купить по горсти имбиря или гвоздики, – кивал его приятель. – Но жалованье от короля осталось семьям, а вещей, какие бы можно было поменять, почти нет. Так что особо тут не разживешься.
Португальцы бродили по городу, видели нищих бедняков, голодных крестьян, падающих от усталости ремесленников и грузчиков. Истощенные, совершенно голые дети бежали за иноземцами, выпрашивая еду. На расспросы португальцев, знающих хотя бы несколько индийских слов, здешние люди объясняли, что такое обнищание произошло из-за господства в Каликуте богатых мавров и моплахов.
Тогда Васко да Гама приказал кормить всех, приходящих на португальские корабли.
– Пусть весть о том, что чужеземцы бесплатно кормят, облетит весь Каликут, – сказал твердо командор. – Пусть об этом узнает и Заморин. Нам необходимо добиться дружественных чувств от этих людей. Хотя, – добавил он совсем невесело, – такое гостеприимство будет очень разорительным.
И командор достиг своей цели: общее отношение к португальцам заметно изменилось. У дверей их торговой лавки вместо солдат встали черноусые наиры Заморина. Они запрещали злобствующим моплахам даже близко подходить к португальцам. Главный казначей правителя, важный толстый индус в большой зеленой чалме с павлиньими перьями и рубиновой брошью, сопровождаемый приказчиками и наирами, приказал нести иноземцам пряности.
Носильщики притащили мешки с перцем. Затем, через два дня, доставили имбирь.
– Но господин казначей правителя Каликута не мог одобрить такое надувательство, – спорил с индийскими чиновниками и приказчиками ответственный представитель командора Диого Диаш. – Где это видано, чтоб в имбирь примешивали красную глину! Вес каждого мешка становится намного больше. – И, обращаясь к Нуньешу и Альваришу, восклицал по-португальски: – Чтоб этих подлых обманщиков поразила Божья кара! Нет, я еду на «Сао-Габриэль» жаловаться его милости! Я не могу этого вытерпеть.
Васко да Гама выслушал Диаша и сказал:
– Терпите, сеньор Диого. Поссориться с ними мы всегда успеем.
В обмен на пряности индусы получали медь, ртуть, кораллы, янтарь, стеклянные бусы. Грубоватые португальские ткани шли хуже. Тем не менее торговля была очень выгодна для моряков.
– Если нам удастся привезти пряности в Португалию, королевские чиновники получат от их продажи огромные барыши, – озабоченно объяснял Васко да Гама Диашу. – Вы же знаете, насколько разнятся европейские и индийские цены.
После Диаша к командору приплыл взволнованный Монсаид.
– Хотя пряности со складов Заморина поступают пока бесперебойно, моплахи затеяли новые козни, – докладывал расторопный мавр. – Они ходят по базару со словами: «Смотрите, как мало среди португальцев торговцев, но зато как много солдат. А где же, – говорят они, – флотилия с прекрасными товарами, о которых болтали иноземцы, когда приехали? Нет, это не купцы – это шпионы. Они выведают, что им нужно, и вернутся, чтобы разграбить Каликут». К сожалению, господин, им снова начинают верить.
– Последний раз Заморин написал мне, что не хочет ссоры. Он написал, что приказал добросовестно купить все привезенное нами и расплатиться перцем, имбирем и корицей. – Васко да Гама хмурился, думая о том, насколько шатки их положение, успехи в торговле и даже безопасность.
– Самое важное, господин, я приберег на конец своих донесений. У меня есть знакомый, у которого иногда появляется возможность бывать во дворце Заморина. Это некий Хамиджун аль Рафи. Он узнал, что моплахи послали быстроходный корабль в Египет. И якобы мощный флот египетского султана уже плывет сюда, чтобы напасть на ваши корабли.
– Я снова пошлю письмо Заморину. Может быть, никакого египетского флота и не предвидится, но… Пусть ко мне поспешит сеньор Диаш, – распорядился командор. – А мы с тобой составим пока прощальное письмо.
Получив от командора письмо, Диаш четыре дня добивался приема у Заморина. Наконец его допустили во дворец. Диаш взял четырех солдат и прибыл к правителю с посланием Васко да Гамы и подарками.
Заморин принял доверенного в захудалом для царского дворца, тесном дворике. Одет был просто, в синей набедренной повязке и почти без украшений: два золотых браслета и нитка жемчуга в волосах. Встретил Заморин португальца очень холодно. Солдат приказал оставить за порогом. При правителе был старый коварный мавр Вали. Вдоль стен стояли наиры. Переводил слова Диаша переводчик Фернао Мартинеш.
Диаш начал, как обычно, велеречивое приветствие, но Заморин прервал его.
– Мне не нужны твои восхваления, – небрежно произнес он. – А подарки твоего начальника не буду даже смотреть, пусть их отдадут приказчику. Письмо я прочитаю потом. Мне больше не о чем с тобой говорить.
– Я передам твои слова командору, государь. Позволь нам уйти.
– Уходите. – Заморин встал и, не оборачиваясь, скрылся за дверью, украшенной перламутром и бронзовыми розетками. Краснобородый Вали ухмылялся с откровенным торжеством. Наиры стояли неподвижно, держа перед собой наточенные мечи.
Португальцы поклонились спине уходящего правителя Каликута, затем спешно покинули дворец и направились к лавке, где находились их товарищи, и которую тоже охраняли наиры.
Было уже поздно, светила луна. Диаш, Мартинеш и четверо солдат в шлемах и латах, с пиками и мечами шли привычным путем к базару. В городе воцарилась ночная тишина, нарушаемая обычными звуками: лаем собак, отдаленным говором да воем шакалов из-за реки.
– Тебе не кажется, что за нами кто-то идет? – спросил Диаш у Мартинеша. – У меня нехорошее предчувствие.
– Вы думаете, сеньор, на нас могут напасть?