Миссис Браун предположила, что они чем-то напуганы.
– Напуганы! – с горькой иронией засмеялся незнакомец. – Куда там! Куда там напуганы! Пока доехали, лошади четыре раза понесли. Куда там напуганы! Полный порядок. Так я говорю, Билл? Вываливались два раза, в люк сбиты один раз. Только и всего. В Стоктоне двоих в больницу положили. Только и всего. Шестьсот долларов – и все убытки покрыты…». А в те времена, ба, шестьсот долларов – это целое состояние! Раз в двадцать больше, чем сегодня!
Прилежная слушательница давно уже смеялась в голос, обмахиваясь тем же беленьким платочком.
Огненный петух, видимо, заинтересовавшись именно платочком, подошел совсем близко и, склонив голову и красную бороду на бок, искоса пялился на прабабу. Соседка, спешившая мимо их забора, остановилась и тоже вовсю глазела – что такое происходит, что Прокофьевна веселится как молоденькая?
А Игнат продолжал, со вкусом передавая интонации персонажей:
– «…Вы что, хотите взять зверя сами? – спросил он, оглядывая меня с головы до ног.
Я ничего не сказал и с храбрым видом, который совсем не соответствовал моему самочувствию, подошел к повозке и позвал:
– Малыш!
– Ну, если так… Что ж… Разрезай ремни, Билл, и отходи в сторону.
Ремни разрезали, и Малыш, неумолимый, ужасный Малыш тихонько вывалился на землю, подкатился ко мне и стал тереться об меня своей глупой головой».
– Ох, я уж прям не знаю, плакать или смеяться, – сказала тут прабабка, утирая слезы.
– Ба, ты что? – прикрикнул Игнат. – У тебя же слезы от смеха, я ж следил!
– Да смешно, ничего я не говорю. Но и больно уж трогательно, внучек….
– Надо у врача про трогательность спросить, – озабоченно сказал Игнат.
Глава 11Простуда
Все это – чтение Игната и его комментарии, и смех бабушки-прабабушки, и ее реплики – все от слова до слова слышала Женя, которая Брет Гарта как раз и не читала и теперь с огромным удовольствием восполняла упущенное. Поскольку в это самое время она лежала в комнате соседнего дома, а именно в доме тетки Феди Репина, у окна, из которого хорошо был виден двор Игната и слышны их разговоры.
Дело в том, что неожиданное купание в ледяной горной речке, а также и то время, которое она пробыла на ветру в мокрой одежде, бесследно не прошли.
К вечеру заболело горло и явно, хотя и не намного, поднялась температура. И это внесло коррективы в ближайшие планы путешественников.
Во-первых, первоначально ехать собирались все вместе и незамедлительно. Во-вторых, кого куда доставлять – кого в Омск, кого в Оглухино и каким путем, – это собирались решать по дороге. Теперь же нужно было все перерешить. Везти куда бы то ни было больную Женю Саня и Леша решительно отказались.
– Поправишься – поговорим, – был их вердикт.
Дома Женя, болевшая очень редко, даже любила немножко поболеть – особенно в младших классах. Любила особый уют небольшого жара. Тело горячее, легкая слабость, вылезать из-под одеяла не хочется, но главное – и не надо. Можно законным образом поваляться в постели. И как же сладко было классе, например, во втором или третьем, полусидя в подушках, во фланелевой уютной любимой розовой ночнушке, читать, скажем, Сетон-Томпсона! А то ведь, когда учишься, не очень-то и время есть погружаться в это будто замедленное повествование, в изумительные подробности жизни разных замечательных животных… Ей казалось, что если б все в детстве читали его рассказы о диких животных, – никто бы не стал охотиться. Жалко же лишать жизни таких замечательных куропаток, лис, олених, так трогательно заботящихся о своих детях.
Кстати о простуде. Некоторые считают, что в наших краях зимой все спасение – в теплой шапке. Впрочем, правильнее будет сказать, что так считали раньше, в советское время, когда Жени еще не было на свете, а ее мама была студенткой. А именно – в начале 80-х, как и в предшествующие десятилетия. Как раз в эти годы Женина бабушка, уже известная в научных кругах, впервые – с большими сложностями, но все-таки выехала за границу, на симпозиум во Францию.
Бабушка смешно рассказывала, что, попав впервые в Париж в середине декабря, она поразилась тому, что, несмотря на довольно-таки холодную погоду, дождь со снегом и пронизывающий ветер, все до одной парижанки ходят без шапок и шляпок, с непокрытой головой. Только заматываются до самого кончика покрасневшего носа в широченные шарфы и красивые шали. А тут она еще слышит, что советских женщин – то есть приехавших из Советского Союза – в Париже безошибочно узнают по большим меховым шапкам. Именно потому, что никаких шапок зимой там никто не носит. А летом, конечно, надевают самые разнообразные шляпки – уже для красоты.
Бабушке, во-первых, вообще было противно быть советской женщиной – она предпочла бы быть российской или русской. Но тогда никто почти не думал, что это совсем не за горами. Ну а во-вторых, ей было особенно противно, чтобы эту ее советскость сразу вычисляли по меховой шапке – именно в ней, как и все другие наши женщины, она, конечно, и приехала из Москвы. Тогда бабушка подумала: «Да что же у них – головы, что ли, другие?» Попробовала пойти по Парижу без шапки, красиво замотавшись в шаль. Голова нисколько не мерзнет. Пошла и на другой день так. То же самое – нисколько не холодно голове. Тогда, вернувшись домой, она стала ходить без шапки и по Москве, когда еще никто так не ходил. И ходит до сих пор (когда уже больше чем полМосквы так ходит). Так она убедилась, что дело просто в традиции, в психологических шаблонах, а не в разной реакции на холод у людей разных национальностей.
Правда, дедушка с ней в этом не соглашался.
«Посмотри на любого русского мужика, – говорил он. – Он колет дрова на морозе в легкой куртке, даже в рубашке – только пар от него идет. Но на голове – обязательно шапка». Тогда бабушка сказала: «Значит, это генотип русского мужчины. А мы, женщины, его не имеем». Сам дедушка много лет плавал зимой в прудах и в Москва-реке, но ходил по улице только в шапке и сначала даже слегка раздражался, что жена его идет с ним рядом в мороз без шапки.
Но спустя десять лет после этого парижского симпозиума, а именно с конца советской власти в августе 1991 года, на улицах России – во всяком случае, в Москве – почему-то появлялось все больше и больше женщин без шапок. Как будто дуновение свободы посбивало с них эти шапки. И когда Женин дедушка это заметил, то стал смотреть на дело несколько иначе.
Но что какие-то национальные различия в отношении ко всяким простудам есть – это факт. Однажды к родителям Жени приходила в гости одна русская, очень давно живущая в Америке. И с ней – дочка, Женина ровесница, родившаяся уже в Америке. Она по-русски говорила очень хорошо и вообще считала себя русской американкой, как сама говорила. Так вот она спрашивала Женю:
– Что это такое – «дует»?
Она этот глагол как-то смешно произносила: вроде через «э» – «дуЭт».
– Я понимаю – «дует ветер». Но у вас часто это слово произносят в другом каком-то смысле, и мне он непонятен. «Закройте форточку – мне дует!» А я ничего не чувствую! Почему у нас в Америке никогда не «дует» в комнатах?
– У нас все сквозняков боятся, – объясняла Женя. – От них простужаются часто.
– Сквозняки? Не знаю, – пожимала плечами русская американка. – У нас ничего этого нет. У нас простуда – это вирус. Принимаешь таблетки – конечно, только по рецепту врача, – проходит. А у вас все не по рецепту – каждый покупает в аптеке что Бог на душу положит – так моя бабушка выражается, но я не очень понимаю смысл.
В этом то ли лингвистическом (то есть – проблема разницы языков), то ли еще каком вопросе так и не поняли они друг друга с этой вообще-то очень симпатичной и сообразительной девочкой.
Что касается Жениной простуды, то она, повторим, переменила планы всего экипажа. Вместо того чтоб всем выезжать на «Волге» в далекий путь, Женю уложили в комнату, где только что жил Федя Репин, а самого его, а также увязавшегося за ним Мячика Саня и Леша решили везти на ближайшую железнодорожную станцию. Так как в Республике Алтай никаких железнодорожных дорог не было – ни одного метра, то ехали они в соседний Алтайский край – в город Бийск. Проведено было, правда, короткое совещание на тему – можно ли друзей отправлять домой на поезде с пересадками, а потом до Оглухина на автобусе вдвоем? Не заведется ли от такой спайки в их бедовых головах по дороге какая-нибудь авантюра?
Но трое участников совещания – Саня, Леша и Женя – пришли к некоторым выводам и конструктивным решениям.
Во-первых, Федю Репина «по-любому», как выразился Леша-Калуга, срочно надо возвращать на место его жительства, поскольку именно туда вот-вот выезжает адвокат Сретенский – для беседы с ним в присутствии родителя или педагога.
Во-вторых, Мячика увезли из дома на Алтай с одной целью – разыскать Федю. Теперь цель достигнута. Надо и его вернуть на место. А если Федя Репин готовится к должности президента России, то есть собирается заботиться обо всех ее гражданах, то самое время ему начать эту заботу с одного малолетнего гражданина. И вообще, не маленькие! Раньше такие уже пахали.
– А на пересадках-то они как? – робко спросила Женя. – Не отстанут от поезда?
– Отстанут – догонят, – строго сказал Леша. – Призывники не намного старше их. Им скоро присягу принимать. Пусть учатся ответственности.
Саня посмотрел на расстроенную Женю.
– Да ладно, Калуга, не скоро еще им присягу. Не бойся, Женя! Доедут! Пацаны – не девчонки. Девчонок мы одних ни за что бы не отпустили. А пацаны – ну убегут, если что – кто за ними угонится? Доедут!
И Женя успокоилась. Подумала даже, что напрасно так привыкли в Москве квохтать, кудахтать и квакать по пустякам. А чего тут, действительно, такого? Два мальчика-школьника едут по своей стране домой. И не по пустыне. Доедут как-нибудь! Им строго-настрого было запрещено идти куда-нибудь с любыми пассажирами – только с проводниками и станционным начальством в форме.