– Мои донжуанские наклонности сильно преувеличены. Я женат, ращу двоих малышей и люблю жену, – серьезно возразил Ерожин.
– Вот и славненько. Не обижайся, подполковник, моя обязанность – предупредить. И еще. Волков держит в камере помощника депутата. Давят на меня из Думы. С этим разберись поскорее.
– Майор Волков работник опытный и зря человека не посадит.
– Пусть сидит, коль виноват, но ты проверь. Отложи другие дела и проверь. Это моя личная просьба. – Генерал внимательно посмотрел в стальные глаза нового подчиненного, пытаясь понять, дошли ли до того его слова в полной мере. И, решив, что, видимо, дошли, встал из-за стола: – Мне тебя вернуть на службу стоило немало крови. Учти это, Ерожин, и не подводи руководство.
– Я понимаю, товарищ генерал. Можно идти?
– Нет уж, погоди. – Еремин подошел к шкафу, достал бутылку виски и два бокала. – Давай символически. Я не каждый день ставлю нового начальника отдела. Надо уважать традицию. Мы же с тобой русаки.
– Спасибо, товарищ генерал.
– Что ты заладил: генерал, генерал. Не на параде. Меня зовут Афанасий Борисович, – сменив начальственный тон на человеческий, сообщил Еремин. Петр взял в руки бокал и, чокнувшись с начальством, залпом выпил.
– Спасибо, Афанасий Борисович.
– Будь здоров и работай, – ответил генерал и протянул Ерожину руку: – Приходи, если что. Поначалу легко не будет. И знай, с меня шкуру дерут и вам поблажки не будет. Работаем с людьми, которым платят гроши, а требуют совать башку под пули. От этого текучка кадров, непрофессионализм и взятки. Но, как говорится, чем богаты… Дерьма в демократической Москве расплодилось, только поворачивайся, а жопу для битья подставлять нам…
– Не с неба свалился. Догадываюсь, – успокоил генерала Ерожин.
– Ну, с богом… И первым делом – моя просьба. – Уже направляясь к двери, Петр Григорьевич услышал: – Грыжину поклон. Я с его помощью молоко на губах сушил.
– Непременно передам, – ответил Петр Григорьевич и вышел в приемную. Секретарша Еремина Лиза проводила нового начальника отдела теплым заинтересованным взглядом. Приход на Петровку моложавого подполковника с интригующей репутацией не остался незамеченным женской половиной управления.
Николай «умирал» вторую неделю. Он для этого не улетел в Африку на львиную охоту, не уплыл на Канарские острова, а по наводке врача из поликлиники Союза Высоких Технологий арендовал зимнюю дачу под Москвой. Недавно построенная на окраине писательского поселка Переделкино дача поражала своим масштабом. На первом этаже располагались гостиная с огромным камином, просторный, совмещенный с кухней холл и тридцатиметровая ванная с джакузи и контрастным душем. Второй этаж занимали три спальни, в одной из них, с видом на хвойный лес, Грыжин и обосновался.
В сумму аренды входила и оплата прислуги. Маленькая сухенькая Тоня каждый день появлялась в девять, кормила его завтраком, пылесосила ковры, подметала, вытирала пыль, готовила жильцу обед и в час дня уходила. Ее появление и исчезновение напоминали фокус. Тоня возникала словно из-под земли и так же нечувствительно растворялась. После часа Николай оставался в одиночестве. И хоть он с молчаливой Тоней ни разу в беседу не вступил, ее уход обреченного предпринимателя огорчал. Присутствие женщины все же скрашивало одиночество.
Бездельничать Николай Грыжин не умел, поэтому составил себе жесткое расписание и неукоснительно ему следовал. Вставал он в восемь, до завтрака быстрым шагом обходил рощу, большое запущенное поле и две дачные улицы. Потом принимал контрастный душ и брился. Глядя во время бритья на свою физиономию, с тревогой пытался обнаружить внешние признаки неизлечимой болезни. Но таковых не находил. Наоборот, его лицо от сельской жизни розовело, а щеки начали даже немного лосниться.
В девять тридцать Тоня подавала завтрак. На неоднократное предложение хозяина присоединиться к трапезе, женщина ртвечала одинаковой фразой: «Мы уже дома пойили», что означало поели. Николай понял, что отказ принципиален и приглашать прислугу за стол перестал.
После завтрака он час смотрел телевизор. На крыше висела тарелка НТВ+, и жилец имел возможность пользовать около пятидесяти каналов. Поначалу он старался некоторые избегать. Особенно раздражали его европейские новости, где каждый час давалась сводка деловой жизни планеты. О делах Грыжин старался не думать и смотрел в основном передачи о спорте, чаще всего наблюдая за теннисными турнирами. Для того чтобы болеть за теннисистов, надо разбираться в тонкостях этой только на первый взгляд простой игры. Николай сам неплохо играл, и соревнования по теннису его захватывали. Затем он пристрастился к каналу «Дискавери». Там часто показывали документальные исторические фильмы, уводившие мысли Грыжина от реальной жизни.
Перед обедом засидевшийся перед экраном молодой человек непременно отправлялся на большую прогулку. Она продолжалась часа два и всякий раз заканчивалась на старом переделкинском кладбище. Тут пешеход замедлял темп и с нездоровым интересом изучал надписи на памятниках. Его волновала продолжительность жизни покойных. Вычисляя годы от даты рождения до даты смерти, он пытался вывести формулу земного бытия. Но в переделкинской земле лежали и девяностолетние старцы, и годовалые младенцы, поэтому никакой математической закономерности мыслящему бизнесмену обнаружить не удалось.
Экскурсовод, шустрая старушка, водившая группки любопытных на могилы известных писателей, давно отметила странного молодого человека и улыбалась Грыжину, как старому знакомому. В церковь Николай ни разу не зашел. Лик строгого Бога на Большой Никитской остался в памяти странным укором, и встретиться снова с этим ликом Николай почему-то остерегался.
Посетив кладбище, Грыжин возвращался на дачу. За прогулкой следовал обед. Тоня уже успевала исчезнуть, и арендатор разогревал себе еду в микро-волновке самостоятельно. Неизлечимая болезнь пока не сказывалась на аппетите, пешие прогулки вызывали чувство здорового голода, и ел он много и с удовольствием.
Наступила осень, и день укорачивался. Вечерние часы становились для Грыжина самыми тягостными, когда время тянется нестерпимо медленно. И хоть он старался читать или опять усаживался за телевизор, но от загробных мыслей избавиться не мог. В постели молодой человек тосковал по дому, ребенку и жене. А потом он стал просыпаться от эротических снов. Образ обнаженной Маши и детали их последних интимных встреч преследовали затворника чуть ли ни каждую ночь. Но утром в силу вступал спасительный строгий режим, и о Маше он на время забывал.
Нынче с утра моросил дождик. Николай позавтракал и уселся за телевизор. В европейских новостях давали биржевые сводки. Сегодня Грыжин включил именно этот канал и жадно ловил деловую информацию. Цены на нефть опять подросли. За то время, что он затворничает в Переделкино, они поднялись на пять долларов за баррель. Контракт с немцами в связи с этим приносил огромную дополнительную прибыль. Молодой предприниматель принялся за подсчеты. Результаты настолько обрадовали бизнесмена, что он в первый раз за последние дни напрочь забыл о своей болезни. Дополнительный капитал позволял осуществить многое из его замыслов.
Однако внезапный порыв надолго не задержался. «Кому все это надо? Через месяц я превращусь в ходячего мертвеца, а через два меня зароют», – подумал он и вышел на террасу. Шел нудный частый дождь, создавая на глиняной почве Переделкино непроходимую скользкую грязь. Николай не учел осенних перемен, и уехал в кожаных ботинках. О прогулке в такой обуви нечего было и думать. Он послонялся по дому, в сотый раз оглядел себя в зеркало. Не заметив и сегодня признаков тяжелой болезни, подошел к телефону. Много дней молчавший аппарат угнетал Грыжина, и он старался его не замечать. Мобильный он отключил и оставил в московской квартире. Но сейчас подумал и набрал нужный номер.
– Валентин Аркадьевич, говорит Грыжин. Вы единственный человек, знающий мое место пребывания. Мне очень неловко, но я забыл осенние ботинки. По такой погоде гулять не в чем. Не будете ли вы столь любезны купить мне что-нибудь приличное сорок второго размера. Деньги сразу верну.
– Конечно, Коля. Вечером привезу. Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно, если не считать тоски от безделья. Я хотел с вами поговорить об этом тоже. Если мне отпущено жить чуть подольше, здесь просто не выдержу.
– Я вас посмотрю, и мы подумаем, что делать, – ответил врач. – Ждите часов в восемь. Какой фирмы обувь вы предпочитаете?
– Обычно я ношу ботинки «Саламандера», но это не принципиально.
Возможность пообщаться с живым человеком подняла настроение Николаю. Он и без прогулки с аппетитом пообедал и стал думать, чем угостить визитера. Но доктор в восемь не приехал. Не приехал он и позже. Грыжин, привыкший иметь дело с обязательными людьми, не мог поверить, что его обманули. Николай плохо спал, несколько раз за ночь поднимался и сидел в кресле. С трудом дождавшись девяти утра, затворник снова позвонил в поликлинику.
– Валентина Аркадьевича нет, – ответили в трубке.
– А когда он будет?
– Не могу сказать. Доктор Крапивников не вышел на работу. Возможно, заболел. Запишитесь к Малецкой. Юлия Андреевна взяла его прием.
– А с кем я говорю? – поинтересовался Грыжин.
– С дежурной сестрой Новиковой.
– А могу я поговорить с Маргулиной?
– Светлана Маргулина на работу сегодня тоже не вышла.
Николай поблагодарил и положил трубку. Болезнь врача объясняла его вчерашнее отсутствие. «Что же, и доктора болеют. Позвоню через день-другой. В моем положении время большого значения не имеет», – решил он и подошел к окну.
Газон вокруг дачи из зеленого стал белым. Ночью выпал первый снежок.
– Надюха, ты?! – обрадовался Ерожин, услышав в трубке голос супруги. – Откуда мой служебный телефон знаешь?
– Глупенький, у меня же в книжке номер Никиты Васильевича. Если ты занял его место, то и телефон вычислить нетрудно. Тем более жене сыщика…