«Патрон в отъезде, — брезгливо, сквозь зубы, цедил охранник, здоровенным своим телом перекрывая вход в салон. — Звоните, мсье...»
И Асуров звонил, выкраивая на карточку «Франс Телеком» последние сбереженные франки — пособие выдавалось исключительно талонами на еду и лежалой мануфактурой. Однако, в салоне с ним не разговаривали, заслышав его спотыкливую речь, незамедлительно бросали трубку, оба домашних номера Нила не отвечали.
«Хамы! — бурчал себе под нос Асуров, шлепая Елисейскими Полями под секущим зимним дождичком. — Жабоеды!»
А проходя мимо серого здания Аэрофлота, неизменно показывал кукиш гипсовому рельефу Ленина, оставшемуся от той страны, которая коварно обманула его, исчезнув столь внезапно.
Дразнился Асуров, впрочем, с противоположной стороны проспекта, от недавно отстроенного «Макдоналдса». От советских, ныне российских учреждений, равно как и от персон, с оными учреждениями связанных, он старался держаться подальше — все же, как ни крути, перебежчик, изменник Родины. И хотя зыбкая новая власть проявляла в этом вопросе не просто либерализм, а либерализм гнилой, и даже поднимала на щит откровенных, матерых предателей вроде Калугина или Гордиевского, Константин Сергеевич не обольщался: все это только до поры, до соответствующего указания.
В марте он получил место смотрителя общественного туалета и, по русскому обычаю подмазав с первой получки коменданта, обзавелся, наконец, отдельной конурой с видом на помойку. Конечно, в своем роде это был большой успех, но перспектива мерить всю оставшуюся жизнь такими вот успехами Асурова не вдохновляла. Пришла пора что-то предпринять. Для начала была, как учили, нарисована схема — замысловатая, с множеством кружочков и стрелочек.
Следующий этап состоял в пошаговом анализе схемы и составлении дерева вариантов, из этого анализа вытекающих.
Вариантов получилось несколько, каждый имел свои плюсы и минусы, но беспроигрышного среди них не было. Асуров вздохнул и решил работать по всем одновременно — а дальше, как карта ляжет.
Для начала набросал несколько документов:
1. Покаянное письмо на имя российского посла с признанием прошлых ошибок и заблуждений и слезной просьбой восстановить права гражданства и помочь вернуться на Родину.
2. Покаянное письмо на имя начальника Управления охраны территорий с признанием истинного своего статуса и перечнем всех известных ему, полковнику КГБ Асурову (для пущей солидности Костя накинул себе звездочку), «кротов», нелегалов и агентов влияния Москвы, действующих на территории Франции.
3. Болванку циркулярного обращения, адресованного самим «кротам», нелегалам и агентам влияния и содержащего незамысловатое требование — энную сумму денег в обмен на молчание касательно их тайной деятельности во вред Французской Республике. В списке адресатов на почетном третьем месте стоял Нил Баренцев.
4. Проект циркулярного же обращения к криминальным структурам, как местным, так и российским, с предложением «бомбить» по его наколкам как лиц, упомянутых в п.п. 3 и 4, так и состоятельных россиян, прибывающих на жительство в веселый город Париж.
5. Наконец, черновик письма в парижские туристические агентства с предложением собственной кандидатуры на должность русскоязычного секретаря и/или гида экскурсовода. Этот вариант был по сути капитулянтским, но, на худой конец, устраивал Асурова возможностью вступить в контакт с доверчивыми туристами, с тем, чтобы при первом же удобном случае лохануть их на приличную сумму.
Распихав недописанные бумаги по карманам, Константин Сергеевич отправился на службу, рассчитывая еще поработать над ними в клозетном своем закутке под умиротворяющее журчание струй.
Не случилось.
Едва он облачился в фирменный халат и протиснулся на рабочее место между сверкающим кассовым аппаратом и шкафчиком с моющими средствами и запасными рулонами туалетной бумаги, как в стеклянную дверь вплыла сдобная восточная красавица с выщипанными бровями, сходившимися к тонкой переносице.
— Бонжур, — проворковала она, очаровательно оскалив белоснежные зубки.
— Дё франк, — привычно пробубнил равнодушный к ее чарам Асуров и для наглядности ткнул в прейскурант.
Красавица, нетерпеливо перетаптываясь, крикнула себе за спину:
— Суслик, кинь мой ридикюль, здесь геморрой два франка требует!
Русская, хоть и с акцентом, речь уже встрепенула Асурова, но когда в дверном проеме показался «суслик» с замшевой дамской сумочкой в руке, он вообще чуть в обморок не упал. На него смотрел давно и безнадежно разыскиваемый Нил Баренцев.
Смотрел и не узнавал. На оцинкованный лоток легла пятидесятифранковая бумажка.
— Gardez la monnaie <Сдачи не надо (франц.)>, — надменно бросил Нил и повернулся к спутнице. — Я, пожалуй, тоже воспользуюсь.
Асуров сделал приглашающий жест и спрятал денежку в карман. Забурел командор, однако — сорит деньгами даже в таких местах, где ни одному французу этого бы и в голову не пришло. Или перед шемаханской царицей выделывается, кавалер?
Кавалер справился первым и принялся с рассеянным видом прохаживаться по кафельному вестибюлю. На Асурова он обращал внимания не больше, чем на сломанный автомат с презервативами.
— С облегчением, Нил Романович, — угодливо произнес Асуров.
— Мерси, любезный... Костя, ты?! Глазам не верю...
Выпорхнувшая в этот момент из кабинки восточная красавица вскрикнула, застигнутая врасплох скандальной, почти непристойной сценой — ее драгоценный Нил, приз и спонсор в одном флаконе, самозабвенно обнимался с лысым склизким сортирщиком.
Ах, извращенец!
Нил повернул к ней улыбающееся лицо.
— Вот, Лола, позволь представить тебе моего старого знакомца и в некотором смысле наставника, Константина Сергеевича. Костя, это Лола, мисс Азербайджан-92 и будущая королева парижского подиума.
Лола сморщила было носик, но уловив, как мимолетно дернулась верхняя губа хозяина, тут же переориентировалась и приветливо протянула Асурову холеную ладошку. Она была девушка неглупая и прекрасно понимала, что от правильного прочтения таких вот мелких нюансов ее благополучная будущность зависит куда больше, чем от всех стараний стилистов-визажистов.
— Очень приятно...
Асуров приложился губами к белым пальчикам, унизанным разнокалиберными кольцами.
— Польщен-с.
— Надо же, где окопался! — Нил обвел взглядом лишенный изысков санитарно-гигиенический интерьер. — Работа под прикрытием, или юмор такой?
— Какой юмор? Жизнь... — сокрушенно ответил Асуров.
— Ясно. Одевайся.
«А командного голоса так и не выработал, — подумал Асуров. — Да ему это, впрочем, и не надо».
В «Амбассадоре», куда Нил притащил Асурова, благотворительный костюмчик последнего смотрелся не вполне уместно. Да и химическое, псевдо-клубничное амбре туалетного освежителя агрессивно диссонировало со здешними сдержанными ароматами сладкой жизни. Спустя полчаса Константин Сергеевич мог бы компенсировать моральные издержки, наблюдая за тем, как Лола растерянно ковыряется щипчиками и буравчиками в заказанном из дурацких понтов целиковом омаре. Но на тот момент ему уже не было никакого дела до ее затруднений.
— Нил, ты меня извини, конечно, но ты все таки непроходимый фраер, — растроганно говорил он. — Я же тебя с самого начала просто использовал. Грубо и цинично... Да, не по своей воле, но как было сказано на Нюрнбергском процессе, исполнитель преступного приказа является соучастником преступления...
— Хоть ты Костюшон, и подполковник, а дурак! — Нил щедро плеснул коньяку в бокал Асурова, Лоле капнул на донышко, а себе налил минеральной. — Ты меня использовал. А теперь я использую тебя. И не просто цинично, а с особым цинизмом.
— Извращенно!
Асуров стукнул кулаком по столу. Дрогнули фарфоровые щипчики в ручках Лолы, Высоко взметнулась струя омарового сока.
— Нил! — Лола со всхлипом показала на запятнанную тысячефранковую блузку.
— Не реви, куплю другую... Сейчас держать салон стало бессмысленно. За полгода полмиллиона убытка. Гроши, конечно, но... Самому заниматься этой фигней нет ни времени, ни желания. А ты у нас искусствовед, хоть и в штатском, опять же повелевать умеешь, да и вся цепочка, на которой держался бизнес, тобой выстроена...
— Цепочки больше нет, — плаксиво сказал Асуров. — Нет больше страны, нет Конторы, а я теперь кто? От резанный ломоть, жалкий отщепенец...
— Контора бессмертна, — возразил ему Нил, — а наша страна теперь — весь мир... Нет, разумеется, я тебя не принуждаю, если тебе больше нравится твоя теперешняя работа...
— Языков я не знаю...
Асуров перевернул опустевшую бутылку над бокалом, вытряс последние капли.
— В наклейках запутаюсь, — насмешливо продолжил Нил. — Не знаешь — учи! На первое время выделю тебе человечка. Второе поколение грузинской эмиграции. Интеллектом не блещет, но надежный, проверенный. Вместе будете ковать для меня денежку...
С той встречи минуло более трех лет. Давно исчезла в тумане времени Лола, вскоре оставленная Нилом и незамедлительно обретшая утешение в объятиях богатого грека, сам Нил нечасто баловал Асурова своим обществом — два-три раза в год, не чаще. В салон только заглядывал мельком, за коротким, безалкогольным бизнес-ланчем в соседнем ресторанчике невнимательно выслушивал отчеты, подписывал, по мере надобности, одни бумаги, забирал с собой для изучения другие. Держался корректно, но отчужденно.
«Как неродной, — обиженно думал Асуров. — Ишачишь на него ишачишь... У-у, кровосос!»
Да, нехарактерный приступ совестливой благодарности, обуявшей его тогда в «Амбассадоре», метастазов не дал. Наоборот, чем больше крепло благосостояние, и чем дальше во времени оставалась черная дыра, из которой его, можно сказать, за шкирку вытащил Нил Баренцев, чувства Асурова по отношению к благодетелю все больше сводились к лютой зависти с отчетливо просматриваемым классовым подтекстом. Хотя, справедливости ради надо сказать, что ишачил Константин Сергеевич больше на себя — на всех уровнях, от оценки поступлений до кассы наличности, такой мухлеж наладил, что половину дохода с предприятия клал себе в карман. А если учесть, что со второй половины выплачивалось жалование сотрудникам, всяческие налоги, страховки, аренды и коммунальные платежи, то хозяину оставалась сумма вообще смехотворная. Так, на багет и чашку