— Даже если и решила, вам что с того? — холодно поинтересовалась девушка. — Вы радоваться должны, что от сына вашего отступлюсь.
— Радоваться… Гришка гордый и с отказом не смириться. Долгорукого на дуэль вызовет, а потом оба на каторгу… — Петр Григорьевич внимательно смотрел на девушку. — А тебя в монастырь упекут. Уж об этом я позабочусь.
Настя с трудом сдержала все резкие ответы, вертящиеся на языке, лишь сжала кулаки еще сильнее.
— Сын ваш едва жизни не лишился, еще от ран не оправился. А вы его уже все за него решили и на каторгу отправили, — только и заметила она.
Разговор начинал тяготить.
— Сколько ты хочешь? — между тем продолжал Петр Григорьевич.
— Что? — не поняла Настя.
— Денег сколько хочешь, чтобы от сына моего отступиться и уехать?
— К-каких денег? — глаза девушки широко распахнулись,
— Гриша тебе слово дал. Согласно регламенту Петра Великого, откажется, штраф тебе должен выплатить. Только коли скандал случиться, и государыня прознает, деньги в казну уйдут. Так что для тебя лучше, когда по-тихому.
— Вы хотите сказать, что готовы заплатить мне, чтобы я уехала? — ахнула Настя. Откупиться?
— Верно, — тяжелый взгляд прожигал насквозь. — Сколько?
Настя стояла и молча смотрела на этого высокого человека, так похожего на Гришу. Те же глаза. Тот же нос, упрямо выпирающий подбородок. Только в глазах нет того яркого огня, что у сына.
— Гришке, понятно, вожжа под хвост попала. Супротив меня решил пойти, ну с тобой тоже все ясно, — продолжал Петр Григорьевич с кривой ухмылкой выразительно разглядывая Настю. — Род знатный, богатый, единственный наследник… так что можешь смело сумму называть, я заплачу́.
Девушка зло сверкнула глазами. Пальцы засветились, с них сорвались золотистые искры и упали около ног Петра Григорьевича. Там, где они упали, земля начала трескаться. Белов попятился и испуганно перекрестился. Искры срывались одна за другой, трещины становились все шире, гравий с шелестом начал осыпаться в них. Внезапно поднявшийся холодный ветер остудил голову, и ведьма опомнилась.
— Как вы смеете! — произнесла она, срывающимся голосом. — Как вы смеете так оскорблять собственного сына!
Не говоря больше ни слова, Настя резко повернулась и направилась к воротам.
— Ну и дура! — крикнул вслед Петр Григорьевич, даже не стесняясь людей, с интересом оборачивающихся на него. — Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Гришке ты все равно надоешь.
Настя сжала кулаки, изо всех сил сдерживаясь. Больше всего на свете хотелось выпустить свою Силу, начать колдовать, заставить на коленях просить прощения. Но это были отец Григория. Тот, кто дал ему жизнь, вырастил его, и девушка сдержалась.
— Пусть так, — она зло посмотрела на одиноко стоящую фигуру. — Но это все лучше, чем взять у вас тридцать серебряников!
Глава 7
До дома Бутурлиных Настя почти бежала. Девушка даже не знала, на что она злиться больше: на то, как Петр Григорьевич разговаривал с ней или на то, как он отзывался о собственном сыне.
Охваченная яростью, Настя и сама не заметила, как оказалась возле того самого дуба, где так часто разговаривала с женихом.
— Барыня, постойте! — взмолился Тихон.
Он еле ковылял, согнувшись и прижимая ладонь к правому боку.
— Фух, — слегка отдышавшись произнес лакей. — Еле догнал!
Девушка хмыкнула. Привыкший к сытой городской жизни у никогда не спешащих Бутурлиных, лакей действительно не мог выдержать быстрого Настиного шага. Его лицо раскраснелось, а волосы растрепались. Девушка с сочувствием взглянула на крепостного.
— Тихон, ты домой иди, — распорядилась она. — А я к подруге зайду. Да догоню позже!
— Как прикажете! — парень явно обрадовался.
Он неспешно зашагал по улице, с каждым шагом его походка делалась все более вальяжной. Настя только покачала головой и направилась к фрейлинскому домику, надеясь, что подруги никуда не ушли.
— Настя! — обрадовалась Даша, открывая дверь. — Вот уж не ожидала! Проходи!
Она посторонилась, давая подруге зайти внутрь.
— Чай будешь? — даже не дожидаясь ответа, фрейлина засуетилась, ставя на стол чашки.
Настя присела на один из стульев, с улыбкой смотря на подругу. После всех событий, свалившихся на голову, эта суета успокаивала, бальзамом проливаясь на израненyю душу.
— К чаю только мед, — предупредила Даша, протягивая гостье чашку крепкого ароматного напитка.
— Вот и хорошо, — Настя сделала несколько глотков, наслаждаясь спокойствием, царившим в комнате. — А Лизка где?
— На службе, дежурство у нее, — Даша тоже пригубила чай, поморщилась и добавила меду, — Да она здесь редко появляется. Амур у нее приключился.
Показалось, что в голосе подруги слышится осуждение. Настя отставила чашку и внимательно посмотрела на хозяйку:
— Надо же!
— Представь себе! — фрейлина довольно улыбнулась, уже предвкушая, как они будут сплетничать.
— И кто он? — Настя не смела обманывать ожиданий.
— Сосед твой. Волков. Михаил Ефремович. Говорит, он её замуж звал, — Даша нахмурилась. — А что ты так побледнела?
— Нет, ничего… — Настасья поднесла к губам чашку, поглядывая на подругу из-под полуопущенных ресниц.
Та озадаченно посмотрела на свою гостью. Настя замялась, а потом все-таки начала свой рассказ про то, свидетелем чему она стала много лет назад.
Дарья слушала, не перебивая, лишь глаза распахивались все шире.
— И сейчас, говорят, он в… — Настя слегка запнулась. — его из борделя выставили, он там девку побил сильно…
— А ты откуда знаешь?
— Я подслушала. У Бутурлиных. Там разговор был. Говорят, девка рыдала потом шибко… и кровоподтеки по всему телу…
— Да… дела… — протянула Даша. — Вот откуда у Лизетты синяки на плече. Я еще спрашивала, но она лишь отмахнулась.
— Может, рассказать ей?
Фрейлина покачала головой:
— Лизка по уши втрескалась. Ее так просто не остановишь… да скажи ей, она слушать не будет, а к Михаилу Ефремовичу пойдет.
— Тогда одна надежда, что… — Настя прикусила язык, не желая даже упоминать имя начальника Тайной канцелярии. — Я слышала, что Волкова арестовать должны.
— Арестовать? За что?
— За непотребства эти, — призналась девушка, понимая, что чуть не проговорилась.
Вовлекать Дашу во все не хотелось. Та с недоверием посмотрела на подругу:
— С каких это пор за девок блудных да крепостных заступаться стали?
— Ну… — протянула Настя и, так и не придумав подходящий ответ встала, — Даш, засиделась я у тебя. Идти мне надо!
— Не хочешь говорить, так и скажи, — обиделась фрейлина. — Что ж сразу сбегать?
— Даш, сказать я тебе многого сказать не могу. Не моя это тайна, — девушка умоляюще посмотрел на подругу.
— Ну и Бог с ней, с тайной, — махнула рукой Даша. — Давай просто чай попьем. Выпытывать ничего я не стану…
— Спасибо, — Настя вновь присела на стул, но разговор уже не клеился, и девушка, допив чай и сердечно распрощавшись с подругой отправилась к дому Бутурлиных.
Остаток дня прошел крайне сумбурно. Анна Михайловна, попеняв Насте, что та отослала Тихона и ходит по улицам одна, удалилась к Александру Борисовичу, который все-таки чувствовал себя не слишком хорошо, возможно сказывалась сегодняшняя эскапада.
Сама Настя намеревалась почитать, но её постоянно отвлекали.
Сперва Гришин денщик Васька, вернувшийся из дозора перед борделем, сцепился с Тихоном, осмелившимся обнять Глашу. Шум был такой, что Белов выскочил из своей комнаты и буквально распинал дерущихся. После чего пообещал всыпать обоим парням, коли не угомонятся.
Пришлось успокаивать самого Гришу, все еще рвущегося надавать тумаков драчунам. Благо, что раны не открылись. Впрочем, чувствовал себя Белов вполне сносно и даже порывался сходить в казармы, после чего Настя пригрозила, что запрет жениха в чулане. Тот рассмеялся, но пообещал в казармы покамест не ходить.
После Настя направилась в людскую, чтобы отчитать Глашу за легкомыслие, но вид у девки был такой болезненный, что хозяйка лишь махнула рукой, наказав лечь в постель и отдыхать.
Стоило девушке вновь вернуться в комнату, как прибежал Степан с известием, что пожаловал отец Кирилл.
Когда Настя вошла в залу. Священник вполне мирно беседовал с хозяином дома. Анна Михайловна сидела тут же, у окна, но в разговор не вмешивалась, делая вид, что вышивает.
Полковой священник оказался таким же высоким, как и все преображенцы. Судя по свежим следам пороха на руках, отец Кирилл брал в руки оружие так же часто, как и кадило.
При виде девушки отец Кирилл нахмурился и с укором посмотрел на Белова, вставшего, чтобы поприветствовать невесту.
— Не сдержался, кобелюка!
Странно, но теперь Настя смогла сдержаться и не краснеть со стыда, лишь чуть вздернула подбородок.
— Был грешен, — спокойно признал Григорий, дожидаясь, пока невеста сядет, чтобы вновь плюхнуться в облюбованное кресло. — Но меж нами уже давно все решено, да и государыней приказ дан…
— А разрешение командира ты испросил? — продолжал священник зычным голосом, подходящим скорее для командования на плацу, чем для храма.
— Испросил, — подтвердил Бутурлин. — Отец Кирилл, полно тебе…
— Мне, Александр Борисович, по сану положено вопросы задавать, — возразил тот и повернулся к Насте, посмотрел на девушку с прищуром, точно сокол какой — Невеста-то согласна?
Настя заколебалась, вспомнила родителей Белова, последний разговор с Петром Григорьевичем и решительно кивнула.
— Меж нами давно уже все решено, — повторила она недавно сказанную Григорием фразу.
— А родители благословение дали? — допытывался священник.
Девушка вздрогнула, но оптом сообразила, что речь идет лишь о её родителях.
— Матушки давно уж нет в живых, — спокойно произнесла она под одобрительным взглядом Анны Михайловны, — а отец… в крепости он… его государыня отпустит лишь после свадьбы моей… да и так он возражать не станет.