—Да ну? — деланно усмехнулся сколот.
— Точно, — подтвердил Эвбулид. — А главное, несжимайся. Когда напрягаешься — кожа может лопнуть.
— Ну?
— Воттебе и ну! Привыкай — это целая наука... Сначала тебе будут мерещиться всякие вкусные запахи, а потом ничего, привыкнешь!
— Непривыкну! — неожиданно вскочил Лад и шумно вздохнул: — Как только глаза закрою, вижу хлеб, вино, мясо, котороеподжаривают на костре...
— Думайо побеге! — посоветовал Эвбулид, глотая слюну.
— Вотя и думаю,— охотно ответил сколот.— Филагра мы все равно с тобой перехитрим, не сейчас, так когда он совсем отупеет от вина. Разобьем эти проклятые пято,убежим подальше от имения, уведем в горы из какого-нибудь стада овцу или быка…
— Зачем?
— Как зачем? Завалим его, разведем костер и начнем поджаривать на огне самые вкусные ижирные куски. Сало будет капатьс них в костер и шкворчать, как стаи воробьев по весне, а мясо наливаться цветом, с которымничто не может сравнитьсяв природе: более румяным, нежным, как вспаханная земля, вкусным, как...
— Лад!— не в силах больше терпеть таких слов, вскричал Эвбулид.— Прекрати, говори очем угодно, только не о еде, да еще таккрасочно... Я никогда не видел тебя таким красноречивым, разве что только в разговоре с Домицией...
— Явсегда красноречив, когда голоден,— проворчал, не принимая иронии друга, сколот.
— Тогда, если бы ты родился в Элладе и голодал хотя бы через день, навернякамир бы узнал еще одного знаменитого поэта! — усмехнулся Эвбулид.
— Кого? — не понял егоЛад.
— Ну, человека, который сочиняет аэды, энкомии, дифирамбы, однимсловом — стихи! — пояснил грек.
—А что это такое — сти-хи?
—Как бы тебе объяснить...— задумался Эвбулид и, не найдяподходящих слов, предложил: — Лучше, послушай:
Сладкоеяблоко ярко алеет на ветке высокой,
Оченьвысоко на ветке, забыли сорвать его люди,
Нет, незабыли сорвать, а достать не сумели...
—Вот чудаки! Взяли бы камень, да сбили!— возмутился Лад.— А то, вишь —достать не сумели… Знать, в эргастуле не сидели ни разу!
—Это же стихи, Лад! — упрекнул грек. — Сама Сапфо!
—Ну и что? Вот если бы она принесланам это сладкое яблоко, то я бы похвалил ее затакие сти-хи!
—Да... — покачал головой Эвбулид. — До лирики ты явно еще не дорос. Слушай тогда из комедии Аристофана,это попроще:
Кутитьне хорошо: как лишнего хлебнешь,
Вчужую лезешь дверь, кого-нибудь прибьешь,
Потомплатись за все с похмелья кошельком.
Ладдлинно зевнул:
— Твои стихи говорят о том, что и так мне известно.Что я — сам в чужую дверь после доброго вина не лез или не прибивал кого-нибудь после пира? Нет, мне большенравится слушать о ваших богах.Только о тех, которых у нас нет!
Эвбулидобрадовался.
—О чем бы мне тебе рассказать? ОЗевсе, который метает молнии?Это самый главный бог на Олимпе!
—У нас есть такой бог — Перун! — возразил Лад.
—Тогда, может, о боге веселия Дионисе?
—И такой бог у нас есть, мы зовем егоЛадо, он еще правит любовьюи согласием.
—О Деметре я тебе уже рассказывал. А оГелиосе?
—А это кто? — живо заинтересовался Лад.
—Бог солнца!
— И этого мы чтим, это - Даждьбог...
— Да у нас действительно одинаковые боги! Только зовем мы их по-разному, — озадачился Эвбулид и вдруг воскликнул:— Погоди! А сын у вашего Даждьбога есть?
— Нет...
— Тогдаслушай! Был у солнца Гелиоса сын. Звали его Фаэтон.Надсмеялся однажды над ним один из его друзей. "Не верю я, что тысын лучезарного Гелиоса, — сказал он. — Ты— сынпростого смертного!"
Эвбулид рассказывал притихшему Ладу о том, как огорченный Фаэтон отправился во дворец ксвоему отцу, а сам вспоминалтот последний вечер, когда, как заученный урок, рассказывал им с Квинтом этуисторию его сын Диокл.
Что-то мешало Эвбулиду в горле. Диокл не уходил из глаз. Но когда он дошел до того места, гдеФаэтон сел в колесницу Гелиоса и Гелиос, натерев ему лицо священной мазью,чтобы не опалило егопламя солнечных лучей, возложил на голову сына сверкающий венец, то сам увлекся своим рассказом.
— Сынмой! — повысил он голос. — Помни мои последние наставления, исполни их, еслисможешь. Держи как можно крепче вожжи. Неподымайся слишком высоко, чтобы не сжечьнебо, но и не опускайся низко, не то спалишь всю землю. Все остальное я поручаю судьбе, на нее одну инадеюсь. Бери крепче вожжи, пора, ночьуже покинула небо. О, дай мне самомусветить земле! Не губи себя!
— Ну!Ну! — заторопил сколот переводящего дух Эвбулида.
— НоФаэтон,— выдержав горестную паузу, продолжил грек,— быстро вскочил в колесницуи схватил вожжи. Помчались кони на небо снепривычно легкой для себя колесницей. Вотони оставляют обычный путь Гелиоса и несутся без дороги. А Фаэтон не знает, где же она, не в силах правитьконями. Взглянул он с высоты вниз ипобледнел от страха, так далеко ужепод ним была земля. Он уже стал жалеть, что упросил отца дать ему править его колесницей.
Эвбулид посмотрел на подавшегося к нему Лада и объяснил:
— Уже много проехал Фаэтон, но впереди еще более длинный путь. Не может он справиться с конями, незнает их имен, а сдерживать их вожжами, нет у него сил. Кругом себя видит он страшных зверей и пугается еще больше.Вот раскинулся впереди чудовищный, грозный скорпион,— показывая, широкоразвел руки Эвбулид, - прямо на него несут Фаэтона кони... Увидел несчастный юноша покрытого темным ядомскорпиона, грозящего ему смертельным жалом, и, обезумев от страха, выпустил из рук вожжи…
Лад неожиданно схватил Эвбулида за руку и уже не сводил глаз с его чуть видимого в полутьмелица.
— Ещебыстрей понеслись тогда кони, почуяв свободу,— продолжал Эвбулид.— То взвиваются они к самым звездам, то, опустившись, несутся почти над самой землей.Сестра Гелиоса, богиня луны Селена,с изумлением глядит, как мчатся кониее брата без дороги, никем не управляемые, по небу. Пламя от близко опустившейся колесницы охватываетземлю. Гибнут большие, богатыегорода, гибнут целые народы. Горятгоры, покрытые лесом: двуглавый Парнас, Ида, Пелион, Кавказ. Дым заволакиваетвсе вокруг, не видит в нем Фаэтон, гдеон едет. Вода в реках и ручьях закипает. Нимфы плачут и прячутся в ужасе вглубоких гротах. От жара трескается земля,и луч солнца проникает в мрачное царство Аида. Моря начинают пересыхать, и страждут от зноя морскиебожества. Тогда поднялась великая богиня Гея — Земля и громко воскликнула:
"О, величайший из богов, Зевс-громовержец! Неужели должна я погибнуть, неужели должнопогибнуть царство твоего брата Посейдона, неужели должно погибнуть все живое?! Смотри, Атлас едва уже выдерживаеттяжесть неба. Ведь небо и дворцы богов могут рухнуть. Неужели все вернется впервобытный Хаос? О,спаси от огня то, что еще осталось!" Услышал Зевс мольбу богини Геи, взмахнулрукой, бросил свою сверкающуюмолнию и поразил ею колесницу. Кони Гелиоса разбежались в разные стороны. По всему небу до сих порразбросаны осколкиколесницы и упряжь коней Гелиоса.
— Да-да,— прошептал Лад, — на моей родине они тоже хорошовидны по ночам, только до сих пор мы называли их Млечным путем...
— Фаэтонже, — не слушая сколота, вздохнул Эвбулид, — сгорящими на голове кудрями пронесся по воздуху, подобно падающей звезде, и упал в волны реки Эридана,вдали от своей родины. В глубокойскорби отец его, Гелиос, закрыл свой лик и целый день не появлялся на голубом небе. Только огонь пожара освещал землю...
Ладснял свою ладонь с руки Эвбулида, шумно вздохнул.
Грек взглянул на него и удивился детскому выражению на лице сколота. Тонкий луч закатного света, пробившийся сквозь щель в двери, сверкнул на его щеке раз,другой, и Эвбулид понял, что сколот плачет.
—Лад,— успокаивающе сказал он,— ненадо. Это было давно,очень давно. И к тому же все это сильно приукрасили наши поэты!
—Но ведь было! — дрогнувшим голосом возразил сколот и ударилкулаком по полу. — Эх-х, и почему он не смог удержатьвожжи!
—Вот сколько знаю тебя,— с удивлением покачал головойЭвбулид, — столько и удивляюсь. Ты такойразный: то готов убить, зверь, настоящийзверь, а то испуганный и кроткий...
—Я?!
- ВспомниДомицию,— вместо ответа улыбнулся Эвбулид.—То доверчивый и плачущий, как дитя, а то и коварный и хитрый, как сотняГермесов! Как ты чуть было не провелвчера Филагра!..
— Поживи рядом со скифами— и не такому научишься!— проворчал Лад.— Иной раз идешь к ним на пир и неведаешь, вернешься назад или твоя головаостанется у них, и они сделают из неечашу.
- Чашу?— переспросил грек с тем же удивлением, что звучалов словах сколота, когда речь шла о стихах.
— Изкоторой пьют вино! - пояснил Лад.
- Ячитал об этом у нашего историка Геродота. Но думал, это очередная его выдумка.А это – правда?!
— Конечно!У скифов есть обычай головы убитых врагов приноситьсвоему царю. А так как они воюют со всеми, с кем не лень, особенно с родственниками, то погибнуть можно не только в поле,но и на пиру, в гостях.
— Зачем же ты ходишь тогдак ним?
— Не ходишь, а ездишь,— поправил Лад.— До них от моей тверди — несколько конных переходов. А езжу потому, что нельзя отказываться от приглашения кровныхродственников.
— Родственников?!
— Нуда. Мой дед по матери — скиф, да и всяких дядей с племянниками у меня там хватает.
— Таккакого же ты тогда племени? — воскликнул Эвбулид.
Ладулыбнулся.
— Одни зовут нассколотами, другие — неврами, третьи — венедами... На самом же деле, мы…— онпроизнес незнакомое Эвбулиду короткое, но певучее слово на родном языке идобавил: — Хотя, по правде сказать, мыродственники и тем, и другим, и третьим,и нас немудрено спутать.
—Но, надеюсь, там у себя вы не пьетевино из голов убитых врагов?! — уточнилЭвбулид.
—Нет, конечно, хотя мне не разприходилось видеть это у скифов и даже пробовать их вино из таких чаш. Ихделают очень просто,— охотно принялсяобъяснять Лад. — Победитель делает круговойнадрез около ушей, берет голову в руки и вытряхивает ее из кожи. Потом очищает