бычьим ребром от мяса эту кожу,разминает и пользуется ею как полотенцем.
—Лад! — с ужасом воскликнул грек.
—А потом скиф отпиливает всю часть черепа до бровей,— невозмутимо продолжал сколот, не понимая причинувозмущения друга, — обтягивает снаружи бычьей кожей или золотом, если богат, и пользуется им как чашей.
—Лад, помилосердствуй!.. — простонал Эвбулид, борясь с подступившей к горлу тошнотой.
—Хочешь вина? — по-своему, понял грека сколот и вздохнул: —Я тоже не прочь бы выпить. Представляешь, когда приходишь в гости к такому скифу, он наливает тебе полную чашу иобъясняет, из черепа какого врага она сделана и как геройски он его победил. Раз же в году старейшина замешивает целый чан вина, и из него пьют только те скифы,которые имеют такие чаши. А которыене имеют, сидят в сторонке и смотрятна них. Те же, кому удалось убить много врагов, пьют из обеих чаш разом. Нам бы сейчас по две чаши, а,Эвбулид, что молчишь? Рассказать ещепро скифов? Или про сарматов? О-о,они еще кровожаднее моих родственников!
— Ненадо про скифов...— выдавил из себя Эвбулид.— Расскажилучше о своей родине. Не понимаю теперь, почему ты так стремишься туда.
— Потому,что надо ее видеть! — воскликнул Лад. — Это стольколесов, столько полей, что и слов-то не хватит. Мы ведь не то, что вы, мы— немногословное племя. Это у вас я научился долгоговорить. Приеду домой, глядишь, еще и не поймут меня... А реки... какие у нас реки! И у каждой поселок, который мыназывает «весь».
— Дома-то маленькие или большие, как у нас в Афинах?
— А у нас их вообще нет!—улыбнулся Лад.— Мы живем в землянках.
— Где?— не понял Эвбулид.
— Ну— в таких вырытых в земле и обложенных сверху бревнамии мхом норах.
— Как же вы в них живете?
— Так и живем... Удим рыбу в реках, в лесах ловим диких зверей, силками из волоса — зайцев, ходим с рогатиной намедведя. А главное — сеем жито. Без хлеба нам никак нельзя. Потому и домашний очаг считается у нас священным,как у тебя в Афинах храмы, а огню мымолимся под овином, в котором сушимзерно. Еще священными для нас всегда бывают гости или, как вы говорите, путешественники. Мы встречаем ихлаской, с радостью угощаем и сдаем друг другу на руки. Тому, кто не уберег гостя от беды, мы мстим, как если бы он оскорбил нас самих.
— Удивительноеплемя! — одобрил Эвбулид.— А как вы наказываетеворов?
— Ана мое родине их нет! — пожал плечами Лад и, услышав в полной темнотеудивленный возглас Эвбулида, пояснил: — У насне принято воровать друг у друга. Каждый, выходя из землянки, оставляетдверь отворенной и готовую пищу для странников.Правда, бывает, что совсем бедный человек украдет что-нибудь, чтобы угостить своего гостя, но наказать такого ни у кого не поднимется рука.
— Удивительный,прекрасный народ! — повторил Эвбулид.
— Конечно!— подхватил польщенный похвалой Лад.— У насесть очень справедливые и нужные законы, которых нет даже у вас, эллинов. У нас дети могут умерщвлятьсвоих старых, болезненных родителей,которые становятся в тягость всему семейству, или родители —новорожденных детей, если их трудно будетпрокормить...
— Д-да...— почесал затылок Эвбулид. Не желая обидеть Лада своим возмущением такимбессердечным законом, сказал: — В отношенииродителей — боги вам судьи, а вот со своимидетьми в таких случаях мы поступаем иначе. Те отцы, которые не в состоянии содержать дочерей, сразупосле родов жены горшкуют их.
— Горш-куют?
— Да, кладут в большой глиняный горшок и оставляют у дверейхрама или в другом посещаемом месте.
— И они умирают?
— Конечно,если их никто не подберет. А подберут — так станутрабынями. Мальчиков же мы всегда признаем, они для афинян желанные, —заметил Эвбулид. — А у вас как поступают срабами?
- Сначала также, как и вы, мы заставляем их пахать на быках,жать, а потом через десять лет или отпускаем домой, или, если они нежелают этого, делаем своимидрузьями...
Он хотел было продолжить, но грек схватил его за руку,услышав на дорожке знакомые шаги Домиции.
— Что с тобой? — удивилсяЛад.
— Тише, —прошептал Эвбулид и, подбежав к двери, негромко окликнул: Домиция, мы здесь!..
— Дауж знаю, — послышался мягкий голос римлянки. Пленникиуслышали осторожный звук отодвигаемого засова.
— Домиция,не надо! — воскликнул грек. - Вдруг опять нагрянетФилагр?..
— Ничего,- ответила римлянка, отворяя дверь. — Он слишкомбоится Эвдема, чтобы сделать мне что-нибудь дурное.
От ярких звезд и высокой луны в эргастуле стало светлее. Домицияпротянула Эвбулиду кувшин с вином, еду в миске и виновато сказала:
— Наверное, вам мало будет, но я принесу еще!
В миске оказалось мясо, тушенное с овощами. Эвбулид с жадностьюнабросился на еду, Лад же выковыривал куски медленно,ел аккуратно.
Римлянка засмеялась, до того показалось ей чудным то, что эллин и варвар как бы поменялисьместами.
— Чтоты? — не переставая жевать, нахмурился Эвбулид.
— Датак, — уклончиво ответила Домиция, прыснула в кулаки вдруг посерьезнела. - Я зашла было к вам в рабскую спальню за домом, но там сказали, чтовы в эргастуле. А о чем вы тутговорили?
- Ладрассказывал мне о своей родине! — пояснил грек с набитым ртом.
— Это там, где жены воюют, а потом убивают себя вслед за своими мужьями? — уточнила Домиция и подсела кпереставшему жевать Ладу. — Расскажи и мне!
— Вдругой раз. Как-нибудь...— пробормотал сколот.
— Другогораза не будет! — неожиданно послышался из-за дверивзбешенный голос Филагра, и тут же в дверном проеме, заслонив свет,появился он сам: коренастый, широкоплечий, готовый броситься на пленников.—Все неймется, Домиция?— прохрипел он,—Так-то ты пользуешься благосклонностьюнашего господина, грязная рабыня?!
— Небольше, чем пользуешься ею ты, грязный раб! — невозмутимоответила римлянка.
— Что-о?!- взревел управляющий.
Обдавая пленников запахом винного перегара, двинулся к Домиции,замахнулся на нее. Но ударить неуспел. Словно невидимаясила приподняла тяжелое тело Филагра над землей и выбросилаиз эргастула.
Звеняоковами, Лад опустил сжатую в кулак руку и бросился следом за управляющим. Но на его путивыросли надсмотрщики и скрутилисколота его же цепями. Рванувшегося емуна помощь Эвбулида ухватили за руки еще два раба и держали так, не давая сдвинуться с места.
— Ну что ж, —медленно поднялся Филагр. Сплюнул на землю выбитый зуб. — Будем считать, что япоплакал, а вы посмеялись. Теперь мояочередь смеяться, а ваша плакать. Ты,Афиней, немедленно отправишься на кузницу в помощь Сосию, и я очень удивлюсь, если ты протянешь тамбольше недели. А ты, Скиф, будешьсидеть здесь у меня без воды! И, умирая от жажды, не жди Домицию. Я раз инавсегда отобью у нее охоту дажевидеть мужчин, не то, что разговаривать с ними или носить пищу и воду! Прощай! Будем считать, что мы квиты за купленное тобой вино!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1. Письмо вАфины
В ту минуту, когда задыхающийся от ярости Филагр обрекал на мучительную смерть ослушавшихсяего рабов, Луций Пропорцийстрадал от бессоницы в одной из многочисленных комнат дворца Эвдема. Досаждали ему комары, духота, навязчивые мысли о бесплодности долгогопребывания в Пергаме. Иесли веки смыкала непреодолимая тяжесть, то короткие сны, один другого нелепее и жутче, заставлялиего вскидывать голову ииспуганно пялиться на темные силуэты стола, сундуков, канделябров, а потом снова думать освоих неудачах в этомгороде, отгонять от лица назойливых комаров и вновь проваливаться в короткое омутное забытье.
Снился ему Квинт в сенаторской тунике и рабском ошейнике с его, Луция, клеймом «Верни беглого раба Луцию Пропорцию»". Брат, широко разведя руки дляобъятий, радостно бежал к немунавстречу, но никак не мог добежать... Снился почему-то безногийкредитор Тит и неведомый ему Аристоник. Смуглый,поджарый, чем-то похожий на Демарха, брат Аттала плавил в ковше над светильником его золотые и с мстительной усмешкой обещал:
— Вот уж я напою сейчас тебя, господин! Вот ужнапою вволю...
Окончательно очнулся Луций от легкого стука в дверь. Прищурившись, различил на порогеосвещенную коридорным светомфигуру Эвдема. Увидев, что канделябры погашены, а римлянин лежит в постели, хозяин дворца нерешительно потоптался и уже хотел уйти, как Луций ворчливымголосом остановил его.
— Я несплю, Эвдем! — сказал он и пожаловался: — Будь прокляты эти пергамские ночи. Клянусь вашей любимой Никой, я ужезабыл, когда спал больше одного часа!
Эвдем прошел в комнату, не спеша, зажег светильник в углу. Понимающекивнул.
—Я тоже не помню, когда последний развысыпался по-человечески.Служба, Гней, служба! Вот и сейчас не меньше пяти агентов дожидаются в моей приемной. И каждого выслушай, каждому втолкуй новый приказ, атам, глядишь, новые подоспеют!
—Так гони их прочь! — посоветовал Пропорций. — Ведь ты, как я понимаю, уже давно не на службе уАттала!
—Но и ты тоже выполнил свою миссию вПергаме, отправив год назад оливковое масло вРим! — чуть приметно усмехнулся Эвдем,бросая внимательный взгляд на побледневшегоПропорция.
—А я любуюсь Пергамом и его окрестностями! — тут же нашелсяримлянин и для убедительности добавил: — Кстати, по твоему же совету!
—А я по твоей просьбе ищу для тебя доступ во дворец!— в своюочередь, напомнил пергамец. — Или тебе уже не нужна встреча с Атталом?
Луций мгновенно свесил с постели ноги и, не сводя с Эвдема умоляющих глаз, признался:
— Еще как нужна! Мне давно надоело пялить глаза на вашугигантомахию на алтаре Зевса и покосившийся храм Афины. Я уже и верить боюсь в то, что когда-нибудь смогу назвать этих богов истинными именами, не боясь,что за это мне всадят нож в спину!
— Вот поэтому я и не сплю ночами, чтобы мы с тобой скорее назвали их Юпитером иМинервой. И не у вас в Риме, а здесь — вэллинском Пергаме, — жестко отрезал Эвдем и зачастил, глотая слова: — Каждыйдень, каждый час мне доносят, что в Пергамезреет небывалый бунт. Кроме рабов и чернив него уже вовлечено купечество, ремесленники, наемники! Я знаю все, кроме одного: кто его готовит... Каждую ночь я пытаю выданных мне бунтарей, и мне все чаще