население внутри городаи так была слаба армия, чтобы столь небезопасно для республики было на ее границах. Вот уже восемь летРим не может овладеть крошечной крепостью вИспании — Нуманцией, весь гарнизон которой едвали насчитывает десять тысяч человек. И даже разрушителю КарфагенаСципиону Эмилиану пока не под силу сделатьэто, хотя на всех перекрестках Риматолько и говорят, что бывший консул вот-вот разрушит стены Нуманции и продастее жителей в рабство!
— Проклятые римляне! Будь проклят богами каждый, кто их поддерживает! — прошептал Кабир, стискивая кулаки.
— Нетак блестяще обстоят дела у римлян и в Сицилии, — тем временем невозмутимопродолжал Постум. — И хотя нынешний консулКальпурний Пизон, прозванный за свою честностьФруги...
-Неужели среди римлян можно увидеть хоть одного честного человека? — воскликнул Кабир.
— Да,— обращаясь к нему, кивнул Постум и тут же добавил: — Но только по отношению ксвоему народу. Этот Пизон, будучи преторомв Сицилии, еще до восстания Евна закупил для Рима хлеб ниже нормированныхсенатом цен и весь остаток доединого асса вернул в казну! Так вот... хотя они осадил Тавромений, столицуНовосирийского царства, и голодом принуждают его к сдаче, но до окончательной победы ему еще далеко...
— Погоди,Постум! — остановил рассказчика Артемидор ипоказал на сидящего рядом с ним человека в лохмотьях некогда богатойодежды. — О событиях в Сицилии нам расскажетих непосредственный свидетель, участник штурма Мессаны. Верно, Прот?
Прот, заметно исхудавший, осунувшийся за этот последний год, ловя на себе жадные,заинтересованные взгляды, согласнокивнул.
"Какиелюди! Какие люди... — глядя то на Постума, то на Прота, с восторгом думалДемарх. Один проливал кровь за свободу рабовв Сицилии, другой рисковал жизнью в Риме. И что же — выдержав всеиспытания, они ушли от смерти в чужих краях,чтобы встретить ее здесь, в родном Пергаме?!"
— Хорошо, тогда я не стану касаться событий в Сицилии, — пообещал Постум, и Демарх приготовился слушать, боясьпропустить слово, — Я буду рассказывать о том,что творится сейчас в Риме. Чтобы всем было понятно, коротко объясню то, что предшествовало этимсобытиям. Еще в ту далекую пору, когдаРим шаг за шагом завоевывал Италию,он по обычаю отбирал у побежденных одну треть их земли. Эта отобранная земляпоступала в распоряжение государстваи называлась: "общественная земля".
— Распоряжаются чужой землей, как своей собственной! — закричал Кабир, и его голос задрожал от возмущения.
— Проклятыеримляне! — заволновались вокруг. — Им нетдела до слез крестьянина, у которого они украли его землю!
— Какиетам слезы — кровь! Ведь они наверняка убили этогокрестьянина, Разве ты отдал бы так просто свою землю?
— Я — ни за что!
— Вот и он тоже...
Постумподождал, пока утихнет шум, и спокойно продолжил:
— Эту общественную землю римское правительство сдавало в аренду за небольшую плату. Многие знатныесемьи столетиями пользовались ею и, вконце концов, стали считать ее своейсобственностью. Часть этой общественной земли и захотел передать разорившимся ипродавшим свои участки крестьянам ставший недавно народным трибуном ТиберийГракх.
— ТиберийГракх? — задумчиво переспросил Аристоник. — Я, кажется, уже слышал где-то этоимя. Кто он?
— Очевидно, тебе говорили о его отце, который началкровавые бойни в Испании и разгромил Сардинию, продав почти всех жителей этого острова врабство. Он женат на дочериСципиона Африканского, победившего Ганнибала. От этого брака у них родился Тиберий Гракх — запомните это имя! О нем я и хочу рассказать.
— Ну и семейка... - пробормотал, подергивая плечами, Анаксарх.— Дед иотец — душители целых народов. А что же сын?
— Кажется,я не произносил слова "душители", — с вызовом напомнил Постум. — Да,дед и отец Тиберия пролили немало крови. Ноне следует забывать, что Карфаген до того, как склонить свою голову перед Римом, унижал и притеснял не мало государств. А Гракха старшего во время егонаместничества в Испании очень уважали местные племена и особенно - Нуманция.
— То-тоона восстала против добренького Рима! — усмехнулсяАнаксарх и замолчал, присмиренный недовольным взглядом Аристонмка.
— Я присутствовал при первом триумфе Тиберия на Палатинском холме, когда он впервые во время праздника сообщил, что решил бороться за преобразованияв государстве,
— сощурившись, словно заново переживая событиягодичной давности, сказал Постум.— Слышал и другие его предвыборные выступления. Он говорил о доблести римлян, о тех крестьянах, которые, пролив кровь за отечество,возвращались к своим поросшимсорными травами участкам, а потом, разорившись продавали их богатымземлевладельцам, оставаясь без землии уходя в Рим, чтобы жить там на жалкие подачки. Каждый раз, заканчивая свои речи угрозами, что над Римом нависласмертельная опасность, он под одобрительный рев народа выдвигал свои требования: ограничить право пользования общественной землей пятьюстами югерами насамого арендатора и еще по 250 югеров на двух его взрослых сыновей, если они имелись, отобрать у владельцев всюобщественную землю сверх этой нормы, и передать ее безземельным и малоземельным крестьянам участками, по тридцать югеровбез права продажи за небольшуюарендную плату…
— Ай,да Постум! Словно по писаному читает... — восхищенно прошептал Демарху Кабир ивслух спросил: — И что же, избрали его?
— Конечно,— кивнул Постум. — Со всех окрестностей в Римстали стекаться крестьяне, и Тиберий Гракх в короткий срок стал вождем народного движения. Все доединой трибы проголосовали за него,несмотря на пущенный сенатом слух,что он предложил переделить землю с целью, возмутить народ и внести расстройство в жизнь государства.
— Так,значит, этот Тиберий Гракх — наш? — недоверчиво спросил Кабир, — И такойже вождь, как Аристоник?
— Нет,Аристоник — вождь всех обездоленных, будь они пергамцами, сирийцами, эллинамиили даже римлянами! — возразил носильщику Постум. — А Тиберий — хоть и вождьримской бедноты, но он хочет возродить могущество армии Рима, которую в основном пополняет крестьянство, чтобы покорять все новые и новые народы.
— Если даже такой чуткий к чужим страданиям человек сеет благо своему народу, чтобы другиепожинали слезы и кровь, что же тогда ждать отостальных римлян? — воскликнул Аристоник,обводя притихших заговорщиков гневным взглядом. — От того же «храброго»Сципиона или «честнейшего» Пизона?!
— Небывать им в Пергаме! — послышался крик.
— А если они подойдут к нашим границам, смерть им!
— Смерть!
— Аристоник, веди нас за собой, иначе твой брат Атталоткроет границы нашегоцарства римлянам!
— Веди, Аристоник!..
Видя, как вскакивают со всех мест купцы и воины, рабы и крестьяне, Аристоник торопливо далзнак Постуму продолжать свой доклад о Риме.
Тот понимающекивнул:
— После того как сенату не удалось провалитьТиберия на выборах, он пошел на новуюхитрость. Патриции уговорили выступить против Гракха самого близкого его друга, тоже народного трибуна этого года МаркаОктавия. По указке сенатаон наложил вето на предлагаемый закон Тиберия, поставив тем самым его в трудноеположение. Ведь, согласно римским законам, тот не мог выступить против этого запрета. Тогда Гракх решил действовать тем же оружием,что и сенат. Он сам наложил свое трибунское вето на должностных деятелей Рима до того дня, пока его законопроект небудет поставлен на голосованиев народном собрании. Однако, этого ему показалось недостаточно, и тогда он запечатал своей печатьюхрам Сатурна, в которомнаходится часть государственной казны. Таким образом, он приостановил всю государственную деятельность Рима.
— Вот так и намнадо действовать! - восторженнотолкнул локтем увлеченного рассказом Демарха Кабир. — Тогда никакие римляне...
Он поспешно замолчал, потому что Постум, переведя дыхание, опять продолжал свой доклад: — Эти решительные мерывызвали сильное раздражение в стане противников Тиберия, — сказал он. —Одни в знак протеста стали появляться наулицах Рима в траурных одеждах, другиетайно готовили покушение на жизнь неугодного трибуна. Но прямо выступить против запретов Гракха или поставить вопрос о лишении его полномочийнародного трибуна никто не решался,боясь быть раздавленным, разорванным накуски разъяренной толпой народа.
Постум говорил, не повышая голоса, только лицо его бледнело все сильнее и сильнее.
— Тогда Тиберий сам перешел в наступление. Он собралнародное собрание и поставил вокругсебя большой отряд стражи с той целью, чтобы силой заставить МаркаОктавия согласиться отменить свое вето иразрешить голосование за проект опеределе земли. Затем, угрожая секретарю, Тиберий приказал огласить свой законопроект. Секретарьначал было читать его, но Октавийторопливо выкрикнул: «Вето», и тот, испугавшисьзапрещения, замолчал. Между трибами началась перебранка. Тогда я увидел, какТиберий поднялся на трибуну и сказал:«Сограждане! Трибуны, которых вы облеклитакой большой властью, что одно лишь слово каждого из них может остановить жизнь государства, немогут прийти к соглашению. Поэтому япредлагаю: пусть волей народа один изнас будет отстранен от должности. Октавий! — обратился он к своему бывшемудругу. — Спроси мнение граждан, и если римскийнарод лишит меня звания трибуна, я тотчас отправлюсь в свой дом и буду жить, как простой гражданин. Клянусь тебе, Марк, что ты не увидишь меня в числе твоихнедругов, если народ отметит тебя своим доверием». Что было ответить Марку Октавию?
— Да, что? — невольно вырвалось у Кабира.
Постум взглянул на него иответил:
— Понимая, что весь народ против него и поддержкион может ждать лишь от небольшойгорстки патрициев, Октавий молчал. И тогда Тиберий сказал: «Народныйтрибун — есть лицо священное и неприкосновенное, ибо деятельность его посвящена народу и защите его интересов. Но еслитрибун, отвратившись от народа,причиняет ему вред, умаляет его власть,препятствует ему голосовать, то он сам отрешает себя от должности, так как не исполняет своего долга.