темноте.
Грек тоже невольно оглянулся на солнце, потом опустился на колени и на четвереньках — вполз в штольню, дохнувшую в лицо холодом и сыростью.
— Сегодня уже четверых вынесли, на место какого тебя поставить? —задумался вслух старший носильщик. — Ладно, пойдем туда, где померли сразу трое. Это совсем рядом.
Под землей он неожиданно проявил такую прыть, что Эвбулид с трудом успевал за ним,подслеповато оглядываясь и постоянно ощущая то левым, то правым плечомтвердость шероховатой стены.
Они свернули вправо, в еще более узкий проход и ползли по нему пять минут, десять, полчаса...Все труднее становилосьдышать.
Путь едва заметно освещали тусклые огоньки маленьких глиняных светильников, расставленныхкое-где прямо в выбитых встене нишах. От нехватки воздуха они мигали и гасли.
Около каждого такого светильника справа или слева открывался лаз, в который можно былопротиснуться только лежа на животе, в лучшемслучае — на боку. И из каждого слышалисьмерные удары железа о камень.
—Здесь всегда работают, не то, что в других коридорах! —пробормотал старик. — Одна беда...
—Слишком много приходится лежать? — через силу усмехнулся Эвбулид, повторяя слова, сказанные емунаверху Тавром.
—Нет — мрут быстро, — объяснил старший носильщик,приваливаясь плечом к стене и хрипло дыша. — Иногдамне чаще приходится тащить отсюда мертвецов, чем руду. Но и руды много... очень много... Скоро, пожалуй, и меня...— не договорив, он махнул рукой и пополздальше, постепенно замедляя ход.
Когда навстречу им показался еще один старик, тащивший за собой кожаный мешок с рудой, уЭвбулида уже не было силпродолжать путь. Голова кружилась, нестерпимо жгло лоб, саднило разбитые в кровь колении локти. Но самое страшноебыло то, что ему совсем нечем стало дышать. Уже не закрывая рот, он глотал несытныйвоздух и никак не мог надышаться. Стены и низкий потолок начали тяготить его.Казалось, еще немного, и они сомкнутся над ним, раздавят своей многотонной тяжестью.
Эвбулид хотел, было, лечь, но старший надсмотрщик не дал ему сделатьэтого. Он подтолкнулего, пропуская впередсебя, и крикнул своему помощнику:
— Эй, возьми еще одного!
Новый старик,как догадался Эвбулид, был младшим носильщиком.Он передал своему начальнику мешок и, с ненавистью посмотрев ему вслед, неожиданно подтолкнул Эвбулида острым локтем.
—А правда, он выглядит совсемизможденным?
—Правда, — провожая тоскливым взглядом человека, который уже возвращается к свежему воздуху, тогда какему еще быть здесь до конца смены, кивнул Эвбулид.
— И больным! —добавил старик, в голосе которого прозвучаланадежда.
—Да, — подтвердил грек, удивляясь этому. — В конце пути ему стало так плохо, что он дал мне понять,что скоро и его вынесут отсюда.
—Так и сказал?! — захлебываясь от восторга, воскликнул носильщик и, пообещав Эвбулиду давать тольконебольшие мешки, мечтательно прошептал: — Тогда мне осталось совсем немного ждать!
—Чего?..
—Неужели ты не понимаешь? — Старик повернулся к греку, и тот невольно отпрянул, увидев перед собойлицо явно ненормального человека, его блестящие, глубоко запавшие глазаи оскаленный в счастливой улыбке рот. — Я жду, когда он, наконец, подохнет, чтобы занять его место!
—А если он проживет годы? — недоумевая, спросил Эвбулид.
— Годы? — захохоталстарик и, не в силах остановиться, захлебываясь смехом, переспросил: — Ты...сказал... годы?! Ох, уж мне эти... новички!
Эвбулид недоуменно пожал плечами и вздрогнул оттого, что старик рывком подался к нему.
— Запомни!— неожиданно оборвав смех, зашептал он. — Здесьникто никогда не жил больше года! Я единственный кому удалось протянутьдевять месяцев! И все потому, что каждуюминуту мечтал стать надсмотрщиком. Ничего, недолго осталось...
— Ноон полз поначалу гораздо быстрее нас! — заступился Эвбулид.
— Ещебы! — усмехнулся старик. — Ведь совсем недавно он был победителем Олимпийских игр!
— Совсемнедавно?! — переспросил грек, решив, что ослышался.
— Да, на последней Олимпиаде.
— Три года назад? Так сколько ж ему тогда лет?!
— Небольше тридцати.
— Трид-цати?!!!
— Да,— оглянулся, чтобы насладиться произведенным эффектом, старик. — А правда, онвыглядит уже на все девяносто? — Он неожиданно нахмурился и заворчал, продолжаяпуть: — Когда я первый раз увидел его, молодого, сильного, с крепкими зубами, то чуть было не бросился на негос лопатой от отчаяния. Ведь старшимносильщиком уже должны были поставить меня. А поставили из уважения кпрошлому его — все-таки олимпийскийчемпион, хоть и проданный в рабство пиратами. Но потом решил — нет... Яи тебя переживу! Я ведь младше его...
— Младше?!— вскричал ошеломленный Эвбулид, отказываясь верить своим глазам. — Ты хочешьсказать, что тебе...
— Двадцатьпять!.. — горько усмехнулся «старик» и, считая, что он выглядит моложе своеговрага, продолжил: — Ты привык к сытой пище, думал я, всегда тренировался на
природе. Здесь же твои могучие легкие будуттребовать свежего воздуха, а мышцы — мяса и сыра, и твоя сила обернется против тебя! А мне к худому не привыкать. Я ираньше жил впроголодь, в духоте гончарной мастерской... А вот ты... — онснова оглянулся, и Эвбулид даже приостановился,поймав на себе взгляд, предназначенный старшему носильщику, — помучайся, поноси слабеющими руками руды в пятьраз больше, чем я! Ведь у него пятьтаких коридоров!..
— Зачем же ты так стремишься к должности, на которой надо больше работать? — изумленно спросил Эвбулид.
— Азатем, чтобы... — начал младший носильщик, но, прислушавшись к чему-то, вдруг вынул из-за пояса железный прут и втиснулся в ближайшую нору. Тотчас оттудапослышались глухие удары, стоны и его яростный крик: — Будешь еще спать без моего приказа? Будешь?! Почемукорзина еще пуста?!
Последовало еще несколько ударов, жалобный стон, и попутчик вылез из норы, откудадонесся уже знакомый Эвбулидузвон железа о камень.
— Выходит,ты здесь еще и за надсмотрщика? — с не приязньюуточнил он.
— Иза надсмотрщика, и за кормилицу, а под конец — и за Харона! — похвасталносильщик. — И успеваю лучше всех. Ведьтолько отличившегося младшего носильщика могут поставить старшим. И ядобьюсь этого! А этот больше не уснет! — убежденно добавил он. — Теперь пока невыполнит мою норму — не отвалится!
— А какая здесь норма?
— Мешокили корзина руды! — отрезал носильщик. — То, что у меня окажется под рукой. Ах,негодяй! — вдруг воскликнул он и неожиданно пополз назад. — Кого вздумал перехитрить! Меня?!
Эвбулид, вынужденный уступать дорогу, с трудом уворачивался от егоколодок, так и норовивших угодить ему в искалеченный клеймом лоб.
Такони добрались до предыдущей норы.
Носильщик втиснулся в нее и вскоре вытащил вслед за собой мертвое телос запрокинутыми назад руками.
— Готов!— объявил он и сердито взглянул на растерянного грека. — Ну, что уставился?Лезь в его нору. Норму знаешь, инструменттам, корзина тоже. Работай!
Он ловко перехватил ноги умершего веревкой и, перекинув ее через плечо, поволок его квыходу, проклиная тех господ,которые отправляют на рудники таких слабых рабов.
Вдалекечто-то грохнуло. Своды коридора содрогнулись, словно Аид принял в свое царство нового подданного.Слабые звуки работы,доносившиеся со всех сторон, снова ожили.
«Ничего,— подумал Эвбулид. — До вечера как-нибудь выдержу».
Он лег на живот и вполз в нору, еще более низкую и узкую, чем коридор. Взял в руки кайло,деревянная рукоятка которогоеще хранила тепло пальцев уже мертвого человека. Прикинул, как можно им работать в такойтемноте. Оказалось, что только,лежа на боку.
От первых же ударов по твердому камню на лицо посыпалась слепящая крошка. Сразу ожилапритупившаяся было, больв обожженном лбу. Эвбулид отбросив кайло, взял лежащий тут же молот.
Бронзовый клин был уже вбит его предшественником в небольшую трещину в камне, и емуосталось только несколько раз с силой ударить по нему, чтобы от стены откололсянебольшой кусочек.
«Да... — стоской подумал Эвбулид, снова прикладывая клин к трещине. — Так много ненаработаешь!»
Через час в корзине лежало всего несколько кусков руды величиной с кулак, а правая рукаразламывалась от напряжения,словно в нее саму вбили этот клин.
Эвбулид, помня о том, что должен успеть наполнить корзину до вечера, продолжалприставлять клин к трещинам и ударять по ним тяжелым молотом.
Молот соскальзывал, больно ударял по пальцам, клин падал, и ему приходилось все начинатьсначала. Наконец, удалосьвыворотить от стены огромный камень, который занял в корзине столько же места, сколько всепрежние.
Но эта удача оказалась последней. Напрасно он вглядывался в стену, ищановых трещин, приставлял клин и бил по нему то в одном, то в другом месте.
Стена словно мстила ему, не уступая даже каменистой крошки.
Захлебнулся и погас в коридоре светильник. Задыхаясь, Эвбулид отбросил, ставшиебесполезными в кромешной мгле, молот и клин, нащупал кайло…
Острая жажда оказаться сегодня наверху, где, по его убеждению, должен быть какой-нибудь сарайдля отдыха рабов, справившихся с нормой, не давала ему покоя.
Нодля того, чтобы он мог вновь дышать полной грудью и хоть на несколько часов уйти из норы,все больше напоминавшей ему могилу, нужно было доверху наполнить корзину. И он, едва не крича от нестерпимой резив руках и боли в саднящихбуквах «Эхей: феуго», на которые вновь посыпалась крошка, с остервенением долбил идолбил ненавистную стену. Наконецв коридоре снова зажегся светильник. В проеме норы, заслоняя и без того тусклый свет, показаласьголова знакомогоносильщика.
— Ну-ка,посмотрим, что ты тут наработал! — устало проворчал он и удивленно воскликнул:— Ай да новенький! Да тут на полную корзинунаберется!
Эвбулид огляделся и увидел, что весь пол, его грудь и ноги усеяны мелкими камнями.
— Успел…— зашептал он, собирая камни в пригоршни и торопливобросая их в корзину.
Носильщик принял из его рук корзину, вытащил ее из лаза и уперся ладонью в грудь рванувшемуся