дальнейшую судьбу на две половины: жизнь свободного человека и жизнь раба.
Не обращая внимания на усилившийся топот ног на палубе, он по-прежнему вполголосабеседовал с Сосием и другими вольноотпущенниками. Строил планы, как выкупиться из неволи, не представляя еще, как этоудастся сделать ему, не приученномуни к какому труду, не знающему ни одного ремесла.
Утешало его лишь одно: что и кузнец Сосий, прежде чем стать известным кузнецом и выкупитьсяиз рабства, тоже был ничегоне умеющим подмастерьем.
Эвбулид был уверен, что жажда свободы поможет ему освободиться от этих оков, увидетьГедиту, детей и еще пройти потаким бесконечно далеким теперь улочкам Афин...
-И потом, разве обязательно мне быть кузнецом или горшечником? — вслух делился он внезапной надеждой с Сосием. — Ведь ямогу стать скрибой, переписчиком книг, наконец,грамматиком! Я буду писать так старательно и быстро, что почернеют пальцы, перепишу книг больше, чем все остальные рабы, воспитаю своему... хозяинупрекрасного сына! И он вблагодарность за это даст мне свободу!
- Это было бы очень хорошо исправедливо! — не глядя в глаза Эвбулиду,соглашался старый кузнец, умалчивая о том, что еще предстояло узнать и испытать этому горящему надеждой эллину. Кому как не ему, Сосию, было знать,что желание раба для его хозяина — это мышь в пустом чулане: будетсидеть молча — не заметит, а пикнет — убьет, и что нет в мире более невозможной вещи, чем благодарностьгосподина в виде свободы.
На рассвете следующего дня триера причалила к просыпающейся гавани зеленого холмистогоострова.
Привычно скрипнула решетка. Спустившиеся кузнецызаменили тяжелые оковы легкими, но не менее прочными кандалами и наручниками.Позванивая ими, зябко ежась от утренней прохлады, пленники потянулись по ступенькам наверх.
Радуясь новой прогулке, Эвбулид поднялся за ними на палубу и замер пораженный, увидеввместо бескрайнего морскогогоризонта гавань с полутора десятками стоявших в ней кораблей.
- Родос?Крит? Делос? — гадали невольники, разглядываядома и мощеную дорогу, круто уходящую вверх, на густо застроенный холм.
- Хиос! — уверенно ответил Аристархи показал рукой куда-то за макушки городских храмов. — Здесь прекрасная библиотека...
- И родина Гомера! —пробормотал кто-то из греков, унылоосматривая остров, где, по преданию, был похоронен великий поэт.
Из-под навеса появился озабоченный перекупщик. Увидев его, надсмотрщики защелкали бичами и погнали пленников к спущенному трапу.
Эвбулид на мгновение замешкался, и тут же плеть обожгла его спину. Удар был не сильным — за порчу спины предназначенного к продаже раба надсмотрщику самому быдосталось от господина. Но на Эвбулида никто, никогда, кроме отца и матери в детстве и расплатившихся за этосвоими жизнями пунов, не поднимал ещеруку.
Вскрикнув от гнева, он рванулся к надсмотрщику, но Аристарх неожиданносильной для его худощавого вида рукой удержал его.
- С ума сошел? — набросился он наЭвбулида. — Что ты этим докажешь?
- Привыкай, эллин, класкам своей новой жены! — ухмыляясь, покрутил плетью надсмотрщик. — Иначе унового господина тебе не прожить и дня!
Когда последний невольник сошел на выложенную гладкими плитами площадь гавани,надсмотрщики, щелкая бичами, привязали их попарно друг к другу и длинной вереницей повели по дороге, ведущей нахолм.
Перекупщик шел сзади. То и дело он останавливался и охотно отвечал заговаривавшим с нимпрохожим, что таких крепкихи ценных рабов давно уже не привозили на священную землю Хиоса.
Вскоре показался и сам хиосский рынок, местная агора, схрамами, общественными зданиями и многоголосой толпой продавцов и покупателей.
Как и в родных Эвбулиду Афинах, здесь слышались зазывные голоса:
- Колбасы!Горячие колбасы!
- Мегарскийлук! Злой мегарский лук!!
- Баранки! Баранки!
-Масло! Кто забыл купить масло?!
Так же отчаянно спорили за каждые полобола торговцы мясом и дичью с бедно одетымипокупателями. Разница была лишь в том, что на этот раз между Эвбулидом и агоройбыла небольшая, с широкими щелями изгородь и веревка, которой он был привязан к идущему в паре сним Ладу.
Дорога вывела их к огромной площади, тоже битком забитой народом. Здесь никто не носилсвоих товаров, никто неторговался, но спорили не меньше, чем на соседнем рынке.
В центре площади возвышался высокий помост, на котором стояли глашатаи и агораномы.Здесь торговали рабами.
Торг еще, судя по всему, не начался. Покупатели смолкли, вытягивая шею и разглядываяподведенную партию новыхрабов.
Стоящие на "камне продажи" рыночные надзиратели-агораномыбегло взглянули напленников "Горгоны" и "Талии". Глашатаи осмотрели их куда внимательнее, словно прикидывая,сколько им запрашивать сперекупщика за восхваление этой партии.
Неожиданная мысль, что среди покупателей мог находиться знающий его афинский купецили приехавший по деламна Хиос приятель, озарила Эвбулида.
С трудом сдерживая волнение, он начал по сторонам. Внимательно разглядывая пестроодетых хиосцев, споткнулсяи ударился о спину идущего впереди Сосия.
В толпе засмеялись. Раздались возмущенные окрики, что рабы этой партии так слабы, что ихдаже ноги не держат. Эти словадолетели до ушей как глашатаев, так и перекупщика.
Глашатаи красноречиво переглянулись, подмигивая друг другу. Перекупщик что-то сердитокрикнул надсмотрщику, и наспину Эвбулида обрушился по-настоящему сильный удар. Вскрикнув от неожиданности, онвыгнулся от боли и сделал шаг в сторону,порываясь отомстить обидчику, а там — будь что будет! К счастью, Лад без труданатянул веревку и удержал его.
-Не время! — коротко бросил он, обводя сузившимися глазами надсмотрщика,перекупщика и толпу покупателей.
-Потерпи — мы еще отомстим всем этим. И убежим.
Слова сколота отрезвляюще подействовали на Эвбулида. Он окончательно успокоился, обмяк иравнодушно снес все насмешкинадсмотрщика, выделившего его из остальных пленников.
Дорога привела их в небольшой загон, где уже ожидали начала торга несколько партийприбывших раньше рабов.
Эвбулид покорно принял из рук своего обидчика ведро с разведенным в воде мелом, поданное сязвительной ухмылкой, иглухо спросил:
- А что ятеперь должен делать?
- То же, что и всеостальные! — усмехнулся надсмотрщик,показывая на Сосия и гребцов, которые привычно обмазывали себе ноги до самыхколен белой краской.
- Зачем? — удивился Эвбулид.
- Для красоты! — буркнулнадсмотрщик и взревел, пиная ведро так, что краска сама брызнула на ногиЭвбулида: — И затем, эллин, что это означает, что ты предназначен для продажи!
"Дляпродажи!" — вздрогнул, словно от удара плетью, Эвбулид. Пораженный этой мыслью, он машинально опустил руку введро и провел побелкой по одной ноге, затем — по другой.
- Живее,эллин! — заторопил Эвбулида надсмотрщик. Потерявтерпение, он схватил ведро и вылил всю белую воду с мелом на ноги грека.— Вот так! Это тебе не афинская сомата, гдеоднажды твои земляки заставили меня проделать тоже самое!
"Лучше быпираты сразу зарубили меня! — не слушая надсмотрщика, бессильно опустился наземлю Эвбулид. — Или их "Горгона"утонула во время шторма, чем сносить такие унижения и позор. О, боги! Чем япрогневил вас, что вы заставляетеменя так страдать?.."
Между тем торг уже начался.
Агораномы увели из загона партию привезенных рабов. Вскоре из-за изгороди, отделявшей Эвбулида от "камня продажи", послышались громкиекрики глашатаев:
- Гончар из Библа, двадцати четырех лет!
- Художник изФригии, тридцать два года! Умеет воспроизводитьна амфорах и вазах любые моменты из жизни героев и богов!
- Тридцатилетний чеканщик из Эфеса!
- Пергамскаятанцовщица, одиннадцать лет, украшенье любого пира!
Судя по шуму и одобрительным возгласам, доносившимся из-за изгороди, покупателям пришлисьпо вкусу рабы, привезенныеиз Малой Азии.
Бросавшие доэтого ревнивые взгляды на своих соседей — конкурентовкупцы оживились, зашептали благодарственные молитвы и стали обмениваться заверениями, что такое удачноеначало — залог выгодного торга на весь день.
4. «Образованный эллин тридцати пяти лет!»
Как только агораномы увели из загона третью партию, перекупщик вернулся к своим рабам и,показывая надсмотрщикамто на одного, то на другого, приказал:
- Гета раздеть до пояса, может, кто изновичков-покупателей позарится на его крепкие руки и не заметит слабых ног. Фракийца поставить в середину, чтобы не быловидно отрубленных пальцев — вдруг кто решит купить всю партию целиком!Лекаря и кузнеца вести отдельно — буду продавать их в лавке, как дорогой товар.Остальных — раздеть и обмазать маслом, чтобыбыла видна каждая мышца!
Взволнованные не меньше перекупщика приближающимся моментом продажи надсмотрщикибросились выполнять приказаниягосподина.
Замелькали торопливо снимаемые хитоны, халаты, склянки с оливковым маслом...
Отведенный вместе с Сосием в сторону Аристарх бросил невеселый взгляд на медленнораздевающегося Эвбулида, подбадривающе крикнул:
-Не теряй надежды, Эвбулид! Будь здоров. Прощай!..
- Прощай! — через силу улыбнулсяЭвбулид и, положив на землю гиматий,вопросительно взглянул на подскочившего надсмотрщика.
- Всё! Всё с себя снимай! —прорычал тот, разрешая одному, гневновзглянувшему на него, Ладу оставаться в набедренной повязке.
- Но... — замялся Эвбулид, холодеяот мысли, что должен предстать перед толпой варваров в обнаженном виде. Он — гражданин великих Афин, куда еще допустят некаждого из этих покупателей дляпоклонения святым местам!
"Бывшийгражданин!" — горько усмехнулся про себя он, дотрагиваясь задеревеневшй рукой до своего хитона.
- Живее, эллин,живее! — заторопил его надсмотрщик, и сам