шим из трещины в земле, – это были очертания моей руны Каен, руны Хаоса, той самой руны, которую когда-то подарил мне Один.
r
Теперь уже и со стороны самого Холма чувствовался некий отклик – казалось, под землей потягивается великан, пробуждаясь ото сна. Итак, мои усилия действительно позволили возродиться к жизни чему-то неведомому – я надеялся лишь, что Вашему Покорному Слуге не придется слишком дорого за это расплачиваться: боль и самопожертвование – отнюдь не самые любимые мои понятия.
«Что это там? Неужели действительно Слейпнир?» – Попрыгунья так и сыпала вопросами, так и скакала у меня в голове, как белка.
– Не знаю. Возможно. Скорее всего. Да, это он.
На самом деле ни одна мать неспособна забыть, как она рожала своего первенца. Кровь, грязь, страдания, суета вокруг – честно говоря, это было просто ужасно, и я очень надеялся, что мне никогда больше не придется это повторить. Но сейчас я не сомневался, что именно по этой причине Один и отправил сюда именно меня: его хозяин Эван был слишком слаб и мог попросту не пережить столь травматичную процедуру, как рождение Слейпнира. Руна Каен уже светилась вовсю, и свет ее, казалось, исходит из самых земных глубин. В этом свете мне стала заметна сеть тонких, как волоски, трещинок, в разные стороны протянувшихся от самой руны, – казалось, будто под земляной шкурой Холма, напрягаясь изо всех сил, рвется на волю нечто…
– Это же руны, – невольно промолвил я. – Или то, что их сдерживает.
«Но что их сдерживает?» – спросила Попрыгунья.
– Упряжь, – ответил я. – Поводья, узда – как у всякой верховой лошади, на которой ездят верхом.
Глава пятая
Как я и говорил, кровь бога обладает невероятной силой. Даже у такого, как я – наполовину бога, наполовину демона и настоящего ренегата, – в крови сохраняется немало магической силы, а уж если подобное божество еще и является родителем существа, способного странствовать меж мирами, его кровь может внезапно приобрести особую ценность.
На этом, догадался я, Один, должно быть, и строил свой план. Сперва ему требовалось подвести меня поближе к моему восьминогому отпрыску; затем, пролив мою кровь, как-то обуздать его силу; а после этого, воспользовавшись нашей родственной связью, пробудить Слейпнира от долгого сна и с его помощью начать поиски Оракула. Но Слейпнир от рождения не подчинялся никому, кроме своего хозяина Одина – хотя, разумеется, подчинялся он и Искренне Вашему, но, признаюсь, в качестве родителя я всегда был так себе. Хейди понимала, что ей несдобровать, если она вздумает будить Слейпнира без меня, и, вполне возможно, благодаря этому я и был до сих пор жив, а не оказался запаян в бочку и сброшен в глубины Нижнего Мира. Но мне было ясно: как только Хейди получит то, что ей нужно, все ее обещания и клятвы будут, разумеется, забыты, – и эта мысль не давала мне покоя, пока я пытался отыскать поводья восьминогого жеребца нашего Генерала.
Теперь, когда я понял, что именно нужно искать, найти вторую руну оказалось гораздо легче. Конь Одина стоял одной ногой в каждом из миров, за исключением Пандемониума, что и отражалось в тех рунах, которые управляли Слейпниром. Буквально на кончиках моих пальцев неярко вспыхнула руна Бьяркан, предназначенная для мира Сна:
В
Затем в трех футах от нее возникло изображение руны Йир:
У
Затем над землей разлился золотистый свет, исходивший от рун Раедо, Логр и Нодр…
R L N
Чувствуя нетерпение Попрыгуньи, я попытался как можно доходчивей объяснить ей, что именно сейчас происходит, хотя и сам уже с трудом сдерживал собственное нетерпение. От Гулльвейг-Хейд по-прежнему не было ни слуху ни духу, но я все равно чувствовал, что она где-то неподалеку и явно выжидает, когда мне удастся снять покровы с того, кто сейчас спит между мирами.
– Руны, – рассказывал я Попрыгунье, – изначально передал асам Один, это случилось давным-давно, еще в Золотой Век. Они служили показателем знаний, языком Творения. Никто, даже Сурт, не понимал, что они такое, хоть они и родились в его огненной стихии, настолько они изменчивы и многогранны. В те времена у каждого из богов был свой рунический знак, своя руна-отметина, хотя Один обладал тайным знанием всех этих рун; за это знание он заплатил собственным глазом и жизнью своего самого старого друга. Мною, например, в моем прежнем обличье управляла руна Каен, которая означает «греческий огонь» или «хаос». А когда я пал на поле боя, моя руна оказалась разбита. То же самое произошло и со всеми остальными богами; падая на равнину Идавёлль, мы погибали, и вместе с нами погибали наши руны; могущество асов было навсегда поколеблено, и жалкие их остатки рассеялись по всем мирам.
«Но как же эта руна смогла к тебе вернуться?» – удивилась Попрыгунья.
– Хороший вопрос. Она, разумеется, ко мне не вернулась. Этот рунический знак теперь как бы перевернут, а значит, обладает лишь малой долей прежней магической силы. Но, видимо, в вашем мире даже столь малой доли волшебства оказалось достаточно, чтобы направить меня прямиком к горшку с медом. Ну а присутствие Слейпнира довершило остальное, окончательно вдохнув силы в эту руну, какой бы слабой и разбитой она до этого ни была. Пошевелив мозгами, я понял, что даже сломанная руна лучше, чем вообще никакой. Как говорится, дареному коню – тем более восьминогому – в зубы не смотрят.
«И ты считаешь, что Слейпнир действительно там, под Холмом?»
Я чувствовал, как сильно она сомневается – и, между прочим, полностью разделил бы ее сомнения, но руны-то сияли вовсю, подтверждая рассказанную мной историю. Руна Хагалл, Разрушитель; руна Оз, руна богов Асгарда…
H F
В целом я насчитал восемь рун – по всей видимости, как раз по одной на каждую из восьми ног того существа, которое одной ногой стоит в каждом из миров…
«Но разве Слейпнир не пал на поле боя вместе с другими богами?»
– В одном из своих обличий он, возможно, и пал. Впрочем, одной ногой он, собственно, всегда находился в царстве Смерти – точно так же, как другой ногой всегда пребывал в царстве Сна. Как раз благодаря этой его особенности наш Генерал и мог перемещаться из одного мира в другой. И мы тоже можем попытаться это сделать.
И все же что-то меня тревожило, не давало покоя, заставляло нервничать с той самой минуты, как я сюда попал. Один все время искал Оракула. Один слишком хорошо знал этот мир. И он давно знал, что Гулльвейг-Хейд притаилась в теле Стеллы…
А что еще ему удалось узнать? Какие планы он вынашивал на самом деле? Что успел сказать ему Оракул, прежде чем на Асгард пала темная тень Хаоса? Какими рунами он тогда воспользовался из тех, что были припасены на долгую, долгую зиму?[60] И если он действительно давно знал, как найти Слейпнира под Замковым Холмом, то какого же черта сам этого не сделал?
Несколько минут я пытался как-то привести собственные мысли в порядок, иначе они походили на какой-то клубок колючей проволоки. С самого начала я старался не думать о том, что попал в этот мир исключительно по счастливой случайности; что Один рассчитывал заполучить Тора, а вовсе не меня; что мое появление здесь в его планы вообще никогда не входило. Хотя все это было как-то совсем не похоже на такого великого стратега, как наш Генерал. А что, если Один с самого начала знал, что, втянув меня в игру, сумеет привести в движение и всю необходимую цепь событий? Что, если все это – и мое появление здесь, и то, что я едва сумел спастись от Хейди, и даже моя дружба с Мег – лишь составляющие жульнического плана Одина, благодаря которому он и получит то, что хотел?
«А чего он больше всего хотел? Вернуть Оракула? Или получить новые руны?» – спросила Попрыгунья.
– Я и сам сперва так думал. Но вспомни игру «Asgard!» и ванов, спящих подо льдом. Что, если эти спящие боги покоятся подо льдами в нашем мире – а он связан с твоим миром через этот Замковый Холм? Точнее, через развалины старинного замка, где как раз и пересекаются те энергетические поля? Что, если Один заключил с кем-то новую сделку? И готов, например, обменять спящих ванов на новые руны? Потомки Одина познают снова руны – так гласит Пророчество Оракула. Так, может, эти новые руны и есть главная ставка в заключенной Одином сделке, и выигрыш позволил бы ему держать под своим контролем могущественную Гулльвейг-Хейд? Что, если Один продал завещанное ему наследие ради чего-то иного, более для него ценного?
«Чего, например? – спросила Попрыгунья. – По-моему, это какая-то ерунда. Разве для него что-то может быть более ценным, чем новые руны?»
Я дал ей возможность самостоятельно поискать ответ на этот вопрос. Затем все же сам предложил несколько дополнительных наводящих вопросов:
– Какая вещь, с точки зрения посторонних, не имеет никакого смысла? Как Одину удалось выйти именно на Эвана, который и стал его «квартирным хозяином»? И что, собственно, вообще заставляет этот мир вращаться?
«Любовь?» – догадалась Попрыгунья и умолкла. Молчала она довольно долго, потом в полный голос выпалила:
– Охренеть!
– Вот именно, – согласился я. А мысли мои уже опять неслись вскачь, устанавливая самые невероятные и невообразимые связи между различными персонами и воображая вещи столь ужасные, что и словами не выразишь. Я ведь уже не раз говорил, что Один терял всякое благоразумие, когда дело касалось нашей богини Страсти. А если представить себе, что его план был связан исключительно с освобождением Фрейи из царства Сна? И если представить себе, что этот план не удался и место Фрейи заняла Гулльвейг-Хейд? Ведь Один сам сказал мне, что сперва и ему тоже показалось, что в теле Стеллы нашла себе прибежище Фрейя. Что, если Один и Гулльвейг-Хейд в итоге о чем-то между собой договорились? Например, голова Мимира в обмен на остальных ванов? В таком случае нетрудно себе представить, что Искренне Ваш – а также тесно связанная с ним Попрыгунья – с самого начала воспринимался им всего лишь как пешка в этой игре; просто пешка, которую принесут в жертву…