Попрыгунья кивнула. И крепче стиснула серебристую нить своей линии жизни. Она сейчас и выглядеть стала старше, ближе к своему естественному возрасту; от той малышки у нее остались только косички-хвостики. Я резко повернул Слейпнира туда, где вновь промелькнул отблеск ауры Мимира, похожий на молнию, запертую в бутылке. Мне было ясно, что он заманивает нас внутрь одного из тех мирков, недолговечных, как мыльные пузыри, которые во множестве мерцали вдоль берегов реки Сновидений и на ее поверхности. Долго ли способен существовать такой мирок, сказать невозможно. Порой сон у людей длится несколько минут, а порой – всего несколько секунд. Но выхода у нас не было: если бы я сейчас потерял след Оракула, нам пришлось бы все начинать сначала. У нас не хватило времени ни проверить окрестности на предмет возможной угрозы, ни выяснить, что данный сновидец собой представляет и в здравом ли он уме, и все же я уверенно направил Слейпнира прямо к светящемуся пятну знакомой ауры. Я еще успел заметить, как выгнулась стенка сна-пузыря, словно ринувшись нам навстречу, а потом мы проломились сквозь нее и очутились внутри мирка, выстроенного погруженным в сон человеческим разумом.
Глава четвертая
Я часто размышлял о том, что если б люди сумели как-то обуздать силу сновидений, тогда и нужды в богах не возникло бы – люди сами получили бы возможность создавать миры или изменять их в соответствии со своими вкусами. Ведь человеческое воображение поистине безгранично; люди обладают невероятной проницательностью и широтой взглядов. И все же они предпочитают жить по-прежнему, опутанные по рукам и ногам всевозможными нелепыми условностями, правилами и законами…
Нет, никогда я их не пойму!
Однако этот конкретный сон отличался небывалой силой амбиций, что довольно редко встречается даже среди тех поистине грандиозных сновидений, какие порой способны создавать люди. Мы увидели перед собой зал невероятных размеров, способный, пожалуй, соперничать даже с тронным залом Асгарда в период его расцвета. Колонны из мрамора и эбенового дерева; на полу изысканный мозаичный рисунок; повсюду искусно выполненные скульптуры, позолота и чудесные витражи. Одну из торцевых стен занимал гигантский орган, изукрашенный бархатом и золотом, и толщина самых больших его труб была вполне сопоставима со стволами древних дубов. Десять тысяч деревянных скамей выстроились рядами перед массивным алтарем, а проходы между рядами простирались, казалось, до самого горизонта. И все это великолепие венчал массивный хрустальный купол, сверкавший, как тысяча солнц.
– Мило, – только и сказал я.
В мирке этого сновидца наш Слейпнир превратился в самого обыкновенного коня чалой масти, так что Попрыгунья легко спрыгнула с него, крепко сжимая в руке свою серебристую линию жизни, огляделась и с изумлением выдохнула:
– Что же это такое?
– Это моя идея величайшего в мире собора, – откликнулся некий голос, исходивший, казалось, разом отовсюду. – Собора, который будет построен, дабы привнести Порядок в мир Хаоса.
Ага, это, должно быть, и есть наш сновидец, догадался я. Во сне сновидцы (как мужчины, так и женщины) могут иметь любое обличье – это, кстати, очень удобно: сразу видно, что на самом деле представляет собой та или иная личность. Оглядевшись, я заметил высокого мужчину средних лет, одетого в рабочую блузу, перехваченную поясом с инструментами; на голове у него красовалась феска с кисточкой.
Облик этого сновидца, разумеется, мог и не соответствовать тому, каков он в реальной жизни. В реальной жизни он вполне мог оказаться совсем другим человеком – не только мужчиной, но и женщиной или даже ребенком, – но во сне он видел себя именно таким. По крайней мере, в этом конкретном сне. Итак, перед нами был мастер-ремесленник, уверенный в качестве своей работы, скромный, но уважающий себя и вполне надежный.
– Так это твоя задумка? – поинтересовался я.
– О да, с позволения добрых богов.
Это звучало многообещающе. Значит, в мире этого человека боги еще занимали определенное место – если и не как некая активная сила, то, по крайней мере, как нечто могущественное, что было живо в его памяти. Я озирался в поисках того цветового пятна – ауры Мимира, – которое заметил в речном потоке. Вообще-то в относительно замкнутом пространстве след его ауры должен был бы быть виден довольно хорошо, но этот храм, похожий на чашу, был настолько полон ослепительного света, что никаких магических следов разглядеть было невозможно.
Я снова повернулся к сновидцу и спросил.
– Как твое имя?
Он посмотрел на меня, но ничего не ответил. Спящие редко называют свое настоящее имя; впрочем, зачастую о них можно гораздо больше узнать по тем именам, какими они во сне называют себя сами; видимо, это для них важнее имени, данного родителями.
– Я… зовите меня просто Архитектор, – наконец ответил он.
– А это как называется? – Я обвел рукой внутренность гигантского здания с хрустальным куполом. – Дворец? Храм? Летняя беседка для приятного времяпрепровождения? – Последнее выражение я почерпнул во внутреннем лексиконе Попрыгуньи – в разделе, обозначенном АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА, – и мне страшно понравилось, как это звучит.
Архитектор слегка усмехнулся.
– Во времена Золотого Века это было Колыбелью Богов, – сказал он. – А теперь это Колыбель Человечества. Когда я завершу строительство, мой храм положит начало новому Золотому Веку – веку обретения знаний, мудрости и Порядка.
Он уже во второй раз упомянул о Порядке. Это заслуживает внимания, подумал я, хотя Порядок – это довольно скучно. Его значение вообще переоценивают: Один, например, несколько столетий потратил, пытаясь установить в Срединных Мирах хоть какой-то Порядок, и сами видите, как быстро мы его утратили. Причем повсеместно. И в Асгарде, и в земных царствах Порядок был уничтожен буквально одним махом. По-моему, вряд ли стоило прилагать столько усилий на его установление. Но сейчас я почему-то был совершенно уверен, что упускаю нечто весьма существенное.
Я понемногу стал продвигаться к основанию этого огромного прозрачного купола, и Попрыгунья следовала за мной по пятам. Я чувствовал, что она вот-вот не выдержит и заговорит, и жестом велел ей хранить молчание. Чем меньше внимания она к себе привлечет, находясь внутри этого сна, тем меньше будет подвергаться опасности – а здесь, если мои подозрения справедливы, могло оказаться очень даже опасно.
Я в очередной раз огляделся. Пространство было разделено на пять частей: великолепный центральный неф и еще четыре палаты поменьше, причем каждый придел был построен точно в направлении одной из четырех сторон света. В дальней стене каждого из них виднелось большое окно с замечательным цветным витражом, в деталях воспроизводящим ту или иную сцену Рагнарёка – Мировой Змей, подымающийся из вод морских; падение моста Биврёст; Один, сражающийся с волком Фенриром. А на витраже самого дальнего, северного придела я сумел разглядеть даже Искренне Вашего: я падал с парапета крепости вместе с Хеймдаллем, который крепко сжимал мне руки, не давая воспользоваться колдовством – трагическая сцена, заслуживавшая, на мой взгляд, витража существенно большего размера. Но времени на сожаления по этому поводу не было. Я успел заметить в одном из просторных проходов, соединявших приделы с купольным залом, некое странное мерцание, причем это был не просто отблеск позолоты на мозаичном полу, а вполне определенный орнамент, тянувшийся вдоль стен по периметру всего пола и состоявший в повторении некоего символа, который я прежде уже видел.
Х
Это был тот самый знак, который я заметил в небе, а Попрыгунья сказала, что это всего лишь след от пролетевшего самолета. Хоть я и тогда был совершенно уверен, что это не известная мне руна. Теперь же моя уверенность возродилась и еще более окрепла. Я двинулся прямиком к этому странному косому «кресту» – в царстве Сна расстояния смысла не имеют – и в самом центре зала, прямо под сверкающим куполом увидел намертво вделанный в пол черный камень, боковая сторона которого была сверху донизу покрыта резьбой в виде рунических знаков, а на верхней поверхности высечен тот же «крест» – знак скрещенья дорог….
– Что это? – спросил я у Архитектора. – Что означает этот символ?
Но тот, кто сам себя называл Архитектором этого храма, только головой покачал и неуверенно промолвил:
– Я не подвергаю сомнениям тот или иной рисунок или орнамент. Все делается по желанию Шепчущего.
– Шепчущего?
– Да, это он говорит со мной. – В приглушенном голосе Архитектора явственно слышался восторг, смешанный с ужасом. – И наблюдает за работой. И управляет Машиной. И сообщает, что именно я буду дальше для него строить.
Ого! Это уже кое-что. Похоже, этот Шепчущий – а может, некий оракул? – обладает огромным влиянием на Архитектора. Интересно, видел ли его сам Архитектор? Хотя бы мельком, хотя бы во сне? А может, он и в реальном мире способен его отыскать?
– Какой Машиной он управляет?
Сновидец улыбнулся.
– Machina Brava. Вон она. – И он указал на орган. Сейчас орган показался мне – если такое вообще возможно – еще более внушительным, чем прежде; его золотистые трубы, толстые, как ствол Иггдрасиля, сверкали, подобно огненным колоннам. Я заметил также, что и хрустальный купол стал шире и выше, чем всего несколько мгновений назад; казалось, он вздымается до самого неба, которое отражается в нем целиком, от края до края.
– Что происходит? – шепотом спросила Попрыгунья. И ее шепот, чудовищно усиленный эхом, словно наполнил храм шипением тысячи спрятавшихся змей.
– Я думаю, сон начинает меняться, – сказал я. – Попрыгунья, Тор… готовьтесь к новой скачке.
Попрыгунья тут же вцепилась в гриву Слейпнира, но Тор лишь посмотрел на меня с подозрением, и я невольно разозлился.
– Ты что, решил, будто я бежать собрался? Интересно как? Интересно куда?
– Кто тебя знает… – неуверенно прорычал Тор.