– Но ведь это вовсе не твои руны, не так ли? Они предназначались для кого-то совсем другого.
Глава четвертая
Признаюсь, столь неожиданное драматическое развитие событий заставило меня напрочь позабыть о Попрыгунье. К тому же это был вовсе не ее, а мой мир – мир неуверенности и обманов, мир конфликтующих друг с другом могущественных сил. Мне казалось, что она просто угодила в ловушку, оказавшись в мысленном пространстве бога – или кого-то очень похожего на божество, – и я, если честно, никак не ожидал, что в такой ситуации ей удастся сохранить мужество и спокойствие, что она не начнет в ужасе карабкаться на стены и нести бессвязную чепуху. На мой взгляд, прежняя жизнь Попрыгуньи – с ее любовью к мягким игрушкам и шлепанцам с пингвинами, с ее детской влюбленностью в актера, исполняющего в кинофильмах роль Тора, с ее странным желанием непременно быть тощей, с ее вечным беспокойством по поводу того, что скажут другие ребята, если узнают, что ей нравится целоваться с девочками, – вряд ли была хорошей подготовкой к столь серьезным трудностям.
И все же Попрыгунья казалась мне на редкость спокойной. Во всяком случае, куда более спокойной, чем в тот день, когда срезалась на экзамене по английскому. И я никак не мог понять: каким образом тест по писателям двадцатого века мог быть для нее важнее, чем опасность угодить в ловушку между мирами, да еще вместе с таким существом, которое способно проглотить тебя с той же легкостью, с какой Мировой Змей заглатывает косяк рыбы? В итоге я пришел к выводу, что мне попросту не дано в этом разобраться.
Попрыгунья, должно быть, считает, что все еще спит, думал я, и все это ей снится. Она абсолютно уверена, что если уж ей станет совсем страшно, она просто сможет взять и проснуться.
И я, слегка толкнув ее в бок, шепотом предостерег:
– Ш-ш-ш, ради всех богов! Путь он забудет, что ты вообще здесь. Ведь сейчас ты пребываешь во плоти, так что ему ничего не стоит тебе навредить.
Однако вырвавшиеся у нее неосторожные слова уже успели произвести прямо-таки моментальный эффект. Свет, проникавший в храм сквозь хрустальный купол, вдруг начал угрожающе меркнуть, а у основания огромных мраморных колонн появились страшные вытянутые тени и змеями, крадучись поползли к нам по цветному мозаичному полу.
Даже Хейди и Тор на время перестали кружить, как два бойца на ринге, хотя магия так и трепетала у них на кончиках пальцев.
– ПРОСТИ, ЧТО ТЫ СКАЗАЛА? – прогремел сверху голос Оракула.
Попрыгунья пожала плечами. Сейчас она, по-моему, выглядела несколько старше, чем в последний раз, когда я, еще пребывая в ее теле, смотрелся в зеркало. Такое ощущение, словно она в течение одного-единственного сна оставила позади не только детство, но и отрочество.
– Я всего лишь сказала, что это не твои руны, – спокойно повторила она. – Разве в твоем пророчестве не говорится: Потомки Одина познают снова руны… Я, кажется, правильно запомнила?
Ах, черт побери! Она, оказывается, обращала внимание на мои слова!
Температура в огромном соборе внезапно упала градусов на тридцать. Колонны, которые так напоминали равнину Идавёлль своим богатым орнаментом, зловеще светились синим. Голос Оракула звучал то громче, то тише и явственно дрожал от сдерживаемой ярости.
– ЧТО?!
– Это же ты говорил, что у Одина есть наследники, – продолжала Попрыгунья, – значит, руны принадлежат именно им. Не Гулльвейг-Хейд, не тебе… – Я снова попытался заткнуть ей рот, но Попрыгунья всегда отличалась упрямством; во всяком случае, назвать ее «открытой для предложений» сейчас было бы трудно.
– НАСЛЕДНИКИ ОДИНА ЕЩЕ НЕ РОДИЛИСЬ! – прогремел Оракул.
– А какое это имеет значение? – возразила Попрыгунья. – Ты же сам предрек, что руны познают именно они. Кому это и понимать, как не тебе. Ты ведь у нас, кажется, Оракул.
– ТЫ ПОДВЕРГАЕШЬ СОМНЕНИЮ МОЮ СПОСОБНОСТЬ К ПРЕДВИДЕНИЮ? – Казалось, его оглушительный голос доносится разом отовсюду, так что всем нам – и обладающим телесным обличьем, и не обладающим, – пришлось заткнуть уши, но легче от этого не стало.
– Я вовсе не подвергаю сомнению твои пророчества, – возразила Попрыгунья, – я просто напоминаю тебе о наследниках Одина. А кто они – тебе, разумеется, лучше знать. Точнее, кем они будут. Если, конечно, будущее и впрямь тебе известно.
– КОНЕЧНО, ОНО МНЕ ИЗВЕСТНО!
– Вот и отлично, – с миролюбивым видом покивала Попрыгунья, – мне-то что.
А в соборе между тем становилось все холоднее. Из купола посыпался снег. Обледенелые колонны покрылись пышным инеем, похожим на клочья белого мха.
– ТЫ ПОСМЕЛА СКАЗАТЬ ОРАКУЛУ «МНЕ-ТО ЧТО»?
Попрыгунья в ответ то ли плечами пожала, то ли головой качнула. Я и раньше замечал у нее этот странный маленький жест – например, когда мы обсуждали пристрастия в пище, – и находил его весьма раздражающим. Похоже, и на Мимира этот жест произвел точно такое же впечатление. А эта маленькая нахалка еще и заявила самым невинным тоном:
– Ну мне-то, честно говоря, еще не доводилось слышать, как ты эти свои пророчества изрекаешь. Пока что я от тебя слышала исключительно угрозы и запугивания.
– Я ГОВОРЮ О ЮНЫХ ДВУХ ПОБЕГАХ, – возвестил вдруг Оракул странно скрипучим голосом, – ОДИН ПОБЕГ – ОТ ДУБА, ОТ ЯСЕНЯ – ВТОРОЙ. КОНЯ ДАСТ ПЕРВЫЙ, А ВТОРОЙ – ЛЮДЕЙ ПОДАРИТ. И ПРОРАСТЕТ ОДИН ИЗ ПОЧВЫ, А ВТОРОЙ – ИЗ КАМНЯ.
Я заметил, что Джонатан Гифт поднял голову. Правда, одну руку он по-прежнему прижимал к раненому глазу, но я был совершенно уверен: он внимательно прислушивается. Да и Хейди тоже ушки навострила. По-моему, даже до Тора дошло: только что было произнесено нечто очень важное.
Похоже, лишь на Попрыгунью слова Оракула особого впечатления не произвели.
– Все это несколько неясно, – заметила она. – Подобное высказывание может означать все, что угодно.
– Я ГОВОРЮ, КАК ДОЛЖНО! – возмутился Оракул. – Я ГОВОРЮ, КАК ДОЛЖНО, И МОЛЧАТЬ НЕ СТАНУ!
– Ну да, ты ведь, наверно, никогда не заткнешься, – усмехнулась Попрыгунья.
Я же говорил: она способна кого угодно вывести из себя! Впрочем, в этот миг я просто расцеловать ее был готов, если бы это не выглядело как-то не совсем пристойно даже с моей точки зрения. И все же я не только искренне ею восхищался, но и испытывал не совсем понятное мне и типично человеческое чувство: страх, но отнюдь не за себя самого.
– Хватит, больше ничего ему не говори, – тихонько попросил я. – Ты и так уже достаточно сказала.
Попрыгунья только усмехнулась. Потом все же спросила:
– А что, это действительно было пророчество?
Я кивнул.
– Значит, именно этого вы и от него и хотели? За этим вы сюда и явились?
Я снова кивнул.
– Но учти, – сказал я, – говорить так с Оракулом просто опасно. Не забывай: в этом мире он – бог.
– Да никакой он не бог! Он самый обыкновенный задира и трус! – возмутилась Попрыгунья. – Ты же сам учил меня давать сдачи всяким наглым приставалам!
– Ну… в данном случае все обстоит несколько иначе. Во-первых, никто к тебе нагло не пристает, тебя никто не обзывает и не дразнит, а во-вторых, вряд ли можно назвать задирой и трусом бессмертного мегаломаньяка, способного в мгновение ока сокрушить и твою душу, и твое тело.
Попрыгунья усмехнулась.
– А давай проверим, хорошо? Давай заставим его снова пророчествовать. – И она моментально повернулась к Оракулу, чья голова виднелась где-то в вышине под обледенелым куполом, помахала ему рукой и крикнула: – Эй, вы там, наверху!
Я снова попытался заткнуть ей рот, но, увы, было уже слишком поздно. Сон начинал разрушаться. С потолка падали куски льда; спускавшаяся с небес тьма уже окутывала все вокруг. За стенами храма, просачиваясь сквозь купол, бушевали мутные воды реки Сновидений, все сокрушавшие на своем пути. Я хорошо знал, что это означает. И, собственно, ожидал этого – хотя, если честно, все же наделся, что сумею в последний момент оказаться где-нибудь далеко отсюда, за горами за долами, прекрасно представляя себе, что теперь, как любят выражаться в мире Попрыгуньи, дерьмо полетит из каждого вентиляционного отверстия. Дестабилизированный недавними событиями, чувствуя, что его могуществу брошен вызов, а тщеславие уязвлено, и понимая, что его обманом втянули в откровения и заставили пророчествовать, Оракул окончательно пробудился.
Глава пятая
Тут-то все и началось: для начала великолепный хрустальный купол треснул пополам под тяжестью толстенного слоя намерзшего льда. Чудовищные сосульки свисали с основания купола и капителей колонн, то и дело обрушиваясь вниз, а Оракул все вещал, наполняя миры звуками своего всеобъемлющего громоподобного голоса:
– СКАЖУ Я И О СПЯЩИХ ПОД ГОРОЮ, ИХ СЕМЕРО, И СВЯЗАНЫ ОНИ РУНИЧЕСКИМ ЗАКЛЯТЬЕМ. И ОБ ОДНОМ СКАЖУ, ЧТО СЕТЬЮ ОГНЕННОЙ ОПУТАН, НО ЖИВ ПО-ПРЕЖНЕМУ, ИСТОЧНИК МУДРОСТИ ЕГО ПИТАЕТ.
– Еще одно стихотворное пророчество? – спросила у меня Попрыгунья. Ей приходилось орать, чтобы перекрыть рев реки Сновидений. – Ты и еще что-то хочешь у него узнать?
Я покачал головой. Семеро спящих… Ваны, наверное? Источник Мудрости? Мимир? Источник Мимира?[68] А может, некий ключ к тому, где спят ваны?
– Забудь ты о его пророчествах! – крикнул я Попрыгунье. – Надо убираться отсюда, пока не поздно!
– Подожди еще немного.
И я заметил, что ее облик опять изменился. Во сне такое часто случается, но я никогда не видел, чтобы это происходило с реальным человеком, пребывающим во плоти. Теперь Попрыгунья превратилась в молодую сильную женщину, весьма, надо сказать, привлекательную, но при всей своей привлекательности совершенно не похожую ни на школьных «красоток», ни на тех девиц из глянцевых журналов, фотографиями которых она так восхищалась. И хотя ей наверняка было страшно – великие боги, страшно было даже мне! – от нее словно исходил некий внутренний свет, не менее яркий, пожалуй, чем то сияние, что породила фантазия Оракула.